чонгук позволяет себе страдать почти трое суток, когда плакать становится нечем — резюмирует: настрадался достаточно уже. на подоконнике — почти пустой помятый (как чонгук) блок красных мальборо с одинокой пачкой внутри, нежный высокий голос похрипывает от ста восьмидесяти четырёх выкуренных сигарет, глаза мешковатые и серые (последствия бессонницы побеждают последствия рыданий), а ещё сушит ужасно. попробовали бы сами курить и плакать трое суток подряд.
мама, возмущавшаяся первые часа два громкой музыки и дыма из комнаты сына, облегченно смотрит, когда чонгук, запасшийся водой, кажется, на месяц вперёд, выходит поссать хоть иногда.
когда выспавшийся чонгук с ещё свежими синяками и огромной ссадиной на скуле приходит в универ, травмировано не стесняясь своей сексуальности, натурально пахнет притягательностью и какой-то похотью, одетый в full black, обтягивающие джинсы и кожанку, кепкой подчеркивая следы насилия на лице.. когда такой чонгук появляется в универе на четвёртый день после происшествия, диссонируя обстановку, он и сам себе удивляется, не чувствуя толком боли и разочарования в том, что его буквально на неделе изнасиловали: интересный защитный механизм.
когда вечно самоуверенный тэхён замечает чонгука, окружённого девушками, чей материнский инстинкт жаждет его утешить, то у него язык западает, так что ким аж давится. чонгук оборачивается, слыша откашливания, и тэхён готов поклясться:
чонгук знает.
никакой интриги.
чонгук улыбается, облизываясь, но смотрит твёрдо и грубо, и тэхён улыбается слабо в ответ, уходя на улицу покурить, дрожа от стыда.
— сигарета есть?
чон рядом встаёт, как ни в чем не бывало, хрипло на тэхёна взглядывая, скорее утверждая, чем спрашивая. у тэхёна из принципов — не стрелять сигареты одногруппникам только, а изнасилованные первокурсники в этот список не входят, так что пачку синих винстон с кнопкой с последней сигаретой чон все же получает, замечая, как дрожат у тэхёна руки.
чонгук достаёт вмещающуюся в ладонь баночку вазелина для губ и ким глотает слюну вязкую, и в шуме дождя слышит истошный и сорванный голос чонгука, умоляющий прекратить.
чонгук улыбается, наблюдая, как ким страдает от непосредственного его присутствия, и даже въебать ему не хочет: так тэхёну будет больнее. коленки дрожат.
мама, возмущавшаяся первые часа два громкой музыки и дыма из комнаты сына, облегченно смотрит, когда чонгук, запасшийся водой, кажется, на месяц вперёд, выходит поссать хоть иногда.
когда выспавшийся чонгук с ещё свежими синяками и огромной ссадиной на скуле приходит в универ, травмировано не стесняясь своей сексуальности, натурально пахнет притягательностью и какой-то похотью, одетый в full black, обтягивающие джинсы и кожанку, кепкой подчеркивая следы насилия на лице.. когда такой чонгук появляется в универе на четвёртый день после происшествия, диссонируя обстановку, он и сам себе удивляется, не чувствуя толком боли и разочарования в том, что его буквально на неделе изнасиловали: интересный защитный механизм.
когда вечно самоуверенный тэхён замечает чонгука, окружённого девушками, чей материнский инстинкт жаждет его утешить, то у него язык западает, так что ким аж давится. чонгук оборачивается, слыша откашливания, и тэхён готов поклясться:
чонгук знает.
никакой интриги.
чонгук улыбается, облизываясь, но смотрит твёрдо и грубо, и тэхён улыбается слабо в ответ, уходя на улицу покурить, дрожа от стыда.
— сигарета есть?
чон рядом встаёт, как ни в чем не бывало, хрипло на тэхёна взглядывая, скорее утверждая, чем спрашивая. у тэхёна из принципов — не стрелять сигареты одногруппникам только, а изнасилованные первокурсники в этот список не входят, так что пачку синих винстон с кнопкой с последней сигаретой чон все же получает, замечая, как дрожат у тэхёна руки.
чонгук достаёт вмещающуюся в ладонь баночку вазелина для губ и ким глотает слюну вязкую, и в шуме дождя слышит истошный и сорванный голос чонгука, умоляющий прекратить.
чонгук улыбается, наблюдая, как ким страдает от непосредственного его присутствия, и даже въебать ему не хочет: так тэхёну будет больнее. коленки дрожат.