LogicaSocialis

К теории событий
Переформатирование и стерилизация
—————
К утру из трёх террористов уцелел только один, в смысле один труп одного одиночки, имя которого, вечером же разошедшееся по социальным сетям, с утра не называется в интересах следствия.
Таким образом через транспонирование (keying) в терминах Гофмана, происходит стерилизация события, его обеззараживание и, шире, лишение продуктивной силы.
Это разумно, посмотрим дальше.

Кстати, о Конституции.
———
Путин сказал сегодня ровно то, что я мог бы хотеть, — см. интервью «Новой»: поменять можно все, кроме первой главы. Он благоразумно не упомянул девятую, я не в обиде. И аккуратно — про изменения в процедурах и сроках, ясно, что вопрос созрел. Снова ОК.
—————
И тут же началась стрельба. Совпадение?
Валентность! Что бы он ни сказал сегодня, стрельба меняет смысл, это известно из техники монтажа. То есть тот, кто спланировал на это время теракт, планировал его как событие в логике монтажа внутри возможных скриптов политического фрейма.

К теории социальных событий
———
Эта стрельба у здания ФСБ, конечно, контагиозное событие. Но смысл его ещё не прочитан.

Наверное, в этом позорно признаваться, но я узнал его как поэта — и вообще, что он был поэт, — только посмертно. Я его знал как прекрасного переводчика, очень высоко ценил, мы немного сотрудничали. Впрочем вру. Его первое стихотворение, которое я прочитал, было при жизни, это было последнее, опубликовано в Фейсбуке.

К логике социальных событий. 3с.0 Эпизоды состоят из событий, и у каждого эпизода есть начало и конец рассказа. Но если бы эпизоды были полностью изолированы, между ними не было бы связи. А если бы они не были изолированы, то их нельзя было бы назвать эпизодами. Значит, какие-то события, не обязательно первое и последнее, не обязательно только одно или два, но точно, что не все, связывают эпизоды между собой. Это важно иметь в виду при производстве событий. Так, участник дискуссии, завершает ее, чтобы впредь не возвращаться, но через некоторое время обнаруживает, что «наговорил на статью». Митинг закончился, а через неделю его участника обвинили в организации беспорядков. Подсудимый признан виновным, для юриста дело закрыто, но для его сторонников кампания защиты не кончилась и продолжается годами. В этом смысле производимые сейчас события представляют особый интерес. Они являются элементами в эпизодах, нарративы которых уже известны. Но завершения эпизодов не означают окончания большой истории, эпизодами которой они становятся. Какой она будет, никто не знает, а вот события высокой валентности, которые просто просятся перейти из эпизода в эпизод, просвечивают уже сейчас. Таким образом, стратегия сторон, рассчитывающих на скорое завершение этой истории, должна строиться на стремлении к минимизации событий, к рутине не представляющих интереса повторений. Стратегия сторон, рассчитывающих на продолжение, должна быть направлена на производство событий высокой валентности, цепляющих, присоединяющих к себе события других эпизодов и других нарративов. Это в другую сторону правильно: если посмотреть, какие события кочевали из эпизода в эпизод, как сквозные для больших историй, мы увидим вольных или невольных авторов происходящего. Впрочем, невольных судьба тащит.

К логике социальных событий.
11.0 Фантастические прогнозы.
1.
Битва коррупционеров с предателями родины, вот что мы увидим. То есть не в объективном смысле, мы же не судьи. Так будут называть друг друга — враг врага — соперничающие стороны. В этой войне нет почвы для примирения, она — на уничтожение. Это опасная фантазия. Не будем ее фантазировать.

Краткий курс социальной арифметики.
Если вы арестовали человека с долгом по ипотеке и посадили его в тюрьму, это его проблемы. Если вы арестовали тысячу должников, это ваши проблемы. Если вы посадили десять тысяч должников — это наши проблемы. А теперь вопрос, внимание на экран: зачем нам ваши проблемы? Время пошло.

К логике социальных событий. 3.0
Эпизоды
Начинаем тяжелую тему — не эмоционально тяжелую, но интеллектуально. Мы ведь ждём от популярного изложения социальных наук подтверждений того, что нам интуитивно ясно. Оттого нас так часто возмущает статистика: она не совпала с нашей интуицией, и мы тут же помещаем ее в сравнительный ряд с ложью и большой ложью. Тем более не хочется отходить от интуиции в таких случаях, когда ей противостоит просто рассуждение, не подкреплённое ни царицей наук, ни ее приемными дочками. Как же быть? Попытаться воспитать одну интуицию вместо другой, заменить привычное на новое — или сразу «захлопнуть эту книгу» и обратиться к приятному чтению.
Но должны же быть какие-то основания напрягаться!? Мало ли кто придёт и что-то скажет. Конечно, это так. Ну, что ж. Приведём простой пример спортивной игры. Вот встречаются два соперника, неважно, в личном качестве или команды. Про них много чего известно, мы даже можем воспользоваться инсайдерским знанием. Ещё мы знаем правила состязаний, статистику выигрышей и проигрышей и мн. др. Но сколь бы полным ни было знание обстоятельств, причин действий и тому подобное, как бы рационально и убедительно мы ни объясняли бы потом, по результатам, почему так получилось, все равно ни ход борьбы, ни ее исход предвидеть нельзя. Здесь уместно было бы сделать оговорку про купленные результаты и договорные состязания, имитирующие борьбу, но на самом деле она ничего не меняет, хотя и должна быть принята в расчёт. Так вот, само состязание — это эпизод, со своим внутренним устройством, в котором каждое событие не беспричинно, но не в том смысле, в каком мы говорим, например, о падении камня с крыши или движении паровоза по рельсам. Куда камень упадёт и куда паровоз приедет, примерно, можно сосчитать, зная начальные условия. А кто выиграет и как выиграет, если вообще не сведётся вничью, знать заранее нельзя, можно лишь с большей или меньшей уверенностью предполагать, принимая во внимание другие похожие эпизоды. Это важный аналог , хотя не полный и не точный, социальной жизни. Не то, что жизнь — игра, а то, что составлена она из эпизодов, и нет никакой машины, которая бы ехала по рельсам. Если вы это одолели, значит, ура. А если нет, то вам и не обидно. Ждите продолжения.

Попутно о двух понятиях
1. О спящих институтах. Ну вот они и проснулись. Не буди институт, пока спит тихо. Особенно если институт — тотальный.
2. О конституционном кризисе.
Скажите, это не королева Виктория? — нет, это не она. Не надо размахивать чем попало. Это кризис, но не конституционный. И не очень большой.

К логике социальных событий 0a2 Первые итоги.
Итак, мы видим, что чрезвычайное положение:
1) не объявлено
2) не введено в рамки прописанных правил
3) несомненно
4) неотменимо
5) злокачественно
Его слабость в его фактичности. Не отменяя действие норм, не ограничивая права и свободы формальным образом, чрезвычайное не просто остаётся ненормальным. О нем даже нельзя сказать, что оно не легитимно, потому что вера в легитимность происходящего широко распространена. Но это чрезвычайное в точном смысле слова нелегально.
Нелегальность означает нормативно не подкрепленную фактическую приостановку действия основополагающих норм. Нелегальность означает также тайну, конспирацию, непубличность. Ещё раз:
При нормальном чрезвычайном положении , при легальной диктатуре все должно выглядеть иначе, хотя ограничений будет больше и они будут более жесткими. Но истина ситуации в том , что это нелегальное чрезвычайное положение. Называть ли его криминальным, мы не можем сказать. Это решит суд.
Weltgeschichte ist Weltgericht.

К логике социальных событий 0a1 Чрезвычайное положение. Спиноза говорил, что истина показывает себя самое и ложь. Шмитт говорил, что правило не доказывает ничего, а исключение — всё. Истина исключения состоит в том, что оно показывает не только себя, но и норму. Есть норма чрезвычайного положения и есть ненормальность чрезвычайного, их нельзя путать. Нормальное чрезвычайное положение вводится на основании нормы, которая предусматривает приостановление действия нормы, в том числе, и части нерушимых норм, относящихся к правам и свободам. Они не отменяются, а приостанавливаются. Так, свобода слова не мешает рассказывать по телевизору про тайные ходы в захваченное террористами здание, но для спасения жизни заложников полезно ограничить эту свободу. Право собственности на честно купленный автомобиль отменяют, когда надо вывезти пострадавших из зоны бедствия, а неприкосновенность жилища — когда надо разместить беженцев. Система этих мер лучше всего реализуется при объявлении осадного или чрезвычайного положения или при диктатуре. А поскольку меры такого рода могу предприниматься и тогда, когда их правовое обеспечение запаздывает, а обоснованность сомнительна, черты чрезвычайщины и диктатуры легко обнаружить и там, где с нормативной нормальностью все в относительном порядке. Теперь вернёмся к началу. Если мы говорим, что истина сегодняшней ситуации — это чрезвычайное положение, то речь идёт не о том, что нормативная нормальность устранена нормальным образом. Нет никакого официального введения чрезвычайного положения, нет перечисления ограничений и характера ограничений прав и свобод, нет нормативных актов, согласно которым это положение будет отменено. Есть усиление произвола, чрезмерного не по меркам нормативной нормальности, но по меркам привычного произвола. Есть нормализация той чрезвычайщины, которая была обыденностью и которая останется обыденностью впредь. Но эта обыденность чрезвычайного не означает невозможность критики. Нормальность была и остаётся заключена также и в этом чрезвычайном, и его эффективное преодоление возможно лишь постольку, поскольку продолжает, а не разрушает и не выносит за скобки его нормативность.

К логике социальных событий 0 Истина ситуации
Истина сегодняшней ситуации состоит в том, что это чрезвычайное положение, которое все менее похоже на нормальное. Повседневное представление о нормальном и представление научное сильно различаются, мы не должны их путать. И тем более мы не должны путать то представление о нормальном, которое приходит в науку из повседневности, и то, которое приходит в повседневность из науки. Звучит сложновато? Не пугайтесь и не торопитесь, есть ещё несколько минут, побудьте с нами.
Итак, что приносит повседневность в социальные науки? Привычку к ходу вещей, ожидаемых иногда с радостью, а чаше с тоскливой уверенностью, что ничего не изменится. Вроде того, что где-то нас встретит не честный служака, а садист и вымогатель. Неприятно, конечно, но столько раз было, что стало нормальным. Этой нормальности повседневности социальные науки помогают, подтверждая: да, этот опыт — не уникальный, и вчера и завтра, и здесь и за углом вас ждёт тот же или такой же садист и вымогатель. Это нормально.
Такой повседневной нормальности противостоит нормальность нормативности, то есть когда мы говорим, что так всегда было, но так быть не должно, мы тоже говорим о нормальном, но в другом смысле слова, и этот смысл тоже есть в науках, но других, не о фактическом, но о должном.
Все было бы проще некуда, если бы фактическое и нормальное пребывали в разных мирах, так что в мире фактического не было бы места никакой нормальности в нормативном смысле. На самом деле выключить нормативность из фактического невозможно, она стала частью повседневности. Пусть садист и вымогатель попробует не дописать нолик в банковском счете, на который ему должны прийти деньги, — машина не заработает и деньги не пойдут. Пусть попробует держать невинную жертву в застенке на основании простого sic volo. Нет, какая-никакая а процедура, например, чрезвычайной тройки, ему понадобится. Я нарочно выбираю такие примеры, которые являются демонстрацией беззакония, — и совершенно справедливо. Здесь мы и оказываемся перед действительно важными и требующими разъяснений проблемами.
Оттого, что чрезвычайная тройка тратит несколько минут на заведомо обреченного человека, она, будучи нормальной в первом смысле в ситуации террора, не перестаёт быть ненормальной во втором смысле, то есть противоречить нормальной процедуре правосудия. Зачем же говорить о том, что даже в неё подмешана нормальность во втором смысле? Затем, что иначе вы настолько разведёте между собой миры фактического и нормативного (а это и делали полтора века назад неокантианцы), что потом не свяжете между собой никогда. И будет ваш премудрый пискарь спрашивать щуку, ведома ли ей добродетель.
Значит, именно потому, что нормативное нормальное всегда уже неким образом предполагается в повседневности нормального, мы вообще можем предметным образом соотносить одно и другое, не удовлетворяясь столь же справедливым, сколь бездарно-легкомысленным повторением банальностей, мол, мир лежит во зле и проч.
Именно поэтому мало просто сказать, что истина сегодняшней ситуации есть чрезвычайное положение. Для привыкших к повседневному беззаконию сегодня не отличается от вчера и завтра. Для сугубых нормативистов нет лучше повода, чтобы согласиться с циническими оппортунистами: ничего не меняется, и царство норм так же далеко от фактичности сегодня, как и вчера. Это ошибка. Различия, конечно, есть. Подумаем о них на досуге.
Оставайтесь с нами.