Валера смотрит

Чем сильнее государство, тем прямее проспекты, выше шпили, стройнее колоннады. Какой уж тут Паперный: это было понятно еще задолго до Османа.

Мне представляется, что именно в этом ключ к пониманию зарождающейся любви к капрому. В представлении городской интеллигенции архитектура девяностых и нулевых была и остается апофеозом художественного дурновкусия и градостроительного беспредела, и новая любовь к ней – не вопреки ее разнузданности, а благодаря.

Капром закончился не потому что свободный рынок подарил нам цветущее разнообразие качественных отделочных материалов и хороших молодых архитекторов, насмотревшихся на хорошую западную архитектуру. Капром закончился потому что государству снова появилось дело до того, как выглядят улицы его городов. Стала расти и крепнуть стабилизирующая сила, воплощенная в градостроительных советах, правилах землепользования и застройки, объемно-пространственных регламентах, дизайн-кодах, региональных центрах компетенций, ночах длинных ковшей, архитекторах рф и стандартах «Стрелки».

Архитектура, сменившая капром, – рациональная, уравновешенная, эстетически нормативная и вновь определяющая красоту как коррелят добродетели – стала все неразрывнее ассоциироваться с крепнущей государственной властью. А значит, и с такими ее следствиями, как цензура, идеология и опора на традиционные ценности.

Неудивительно, что на фоне новой архитектуры, рождающейся в пору тотальной зарегулированности и последовательной борьбы с инакомыслием, разудалые архитектурные эксперименты девяностых становятся напоминанием о скоропостижно ушедшей свободной эпохе. Эпохе, в которой на самом деле были свобода слова (архитектурного высказывания), свобода совести (вкуса) и идейный плюрализм (разнообразие стилей).

И так ли уж важно, насколько симпатичны результаты этих экспериментов. Замечателен сам факт, что еще вчера они просто были возможны.