Полифония безумия
О фильме Александра Довженко «Земля» и многоголосии
Есть фильмы, которые закрывают собой целую эпоху. Таким была, к примеру, «Печать зла» Орсона Уэллса, ставшая последним классическом нуаром. Не менее интересным периодом для кинематографа были 1920-е годы в нашей стране, когда весь мир узнал, что значит авангард по-советски. Этому противоречивому и даже сейчас поражающему воображение новаторством и смелостью экспериментов периоду не суждено было продлиться долго. И «Земля» Довженко, посвящённая коллективизации в украинском селе, стала её прощальным душераздирающим криком.
«Землю» по праву считают одним из величайших фильмов в истории. Им, к примеру, вдохновлялись такие режиссёры, как Андрей Тарковский и Ларс фон Триер. Можно бесконечно разбирать его по кадрам, анализировать операторскую работу, монтаж, темп, композиционное строение и прочее. И при каждом просмотре он будет открываться с новой стороны. Вместо этого я заострю внимание на одной черте фильма, которая выделяет его даже на фоне других авангардных фильмов — тотальное и непроходимое безумие всех без исключения персонажей.
По сюжету комсомолец Василь получает от райкома сельскохозяйственную технику и объявляет конец кулачеству. Он с товарищами перепахивает на тракторе колхозные наделы вместе с чертой, которая отделяет коллективное хозяйство от частного. Возвращаясь с работы ночью, Василь танцует. Но это не простой гопак, а танец парубка, который начинает сходить с ума. В этот момент в него стреляет и смертельно ранит неизвестный. Похороны комсомольца становятся настоящей манифестацией, во время которой жители села из обычных земледельцев превращаются в ярых строителей коммунизма. В это же время, благодаря головокружительному монтажу, мы видим, как местный священник в ярости проклинает язычников, а невеста Василя, абсолютно голая, мечется по дому в исступлении. (Последняя сцена, кстати, стала одной из причин запрета фильма в СССР). Затем на кладбище прибегает кулак Хома и признаётся, что это он убил юношу. Но экзальтированным селянам, слушающим вдохновенную речь одного из комсомольцев, до этого уже нет дела.
В вихре безумия нам поможет разобраться теория полифонического романа, которую Михаил Бахтин вывел из анализа творчества Достоевского. Бахтин отмечает, что основная особенность произведений писателя состоит в множественности самостоятельных и нераздельных голосов и сознаний. Слово героя так же полновесно, как и авторское слово. Оно не следует его объектной характеристике и не служит рупором авторского голоса. Каждый литературный герой наделён относительной свободой в рамках произведения, но эта свобода не нарушает определённости построения. Так же, как определённость математической формулы не нарушает наличие в её составе иррациональных величин. Даже земля, по мнению Бахтина, — это иерархически важный, но всего лишь один из идейных аспектов таких героев, как Соня Мармеладова, старец Зосима и Алёша Карамазов.
Весь фильм Довженко построен на диалектическом столкновении противоположностей: дряхлости и молодости, смерти и рождения, старого и нового. К примеру, кадры умирающего старика, намеренно чередуются с демонстрацией играющего младенца. Однако ни в одном из эпизодов автор не принимает чью-либо сторону, не наделяет никого из героев истиной. Более того, в этом фильме вообще нет положительных героев. Как и у Достоевского, у Довженко нет «идей в себе» — каждая из них воплощена в конкретных персонажах, которые вступают друг с другом в различные взаимоотношения. И эта ожесточённая, бескомпромиссная и фанатичная схватка личностей-идей не вызывает у зрителя сочувствие.
Фильм начинается и заканчивается длительными планами полей, которые орошает дождь. Будучи одним из героев, земля безучастно наблюдает за тем, как новый мир рождается в страшных муках. По-другому в истории не бывает.
#ВА_Кино
