Insolarance Cult


Channel's geo and language: Russia, Russian
Category: not specified


Проект о философии и культуре.
Читать и слушать:
https://insolarance.com/
https://www.youtube.com/c/InsolaranceCult
https://vk.com/insolarance_cult
Поддержать:
https://boosty.to/insolarance
https://www.patreon.com/insolarance

Related channels  |  Similar channels

Channel's geo and language
Russia, Russian
Category
not specified
Statistics
Posts filter


Как возможна философия религии? Должна ли вера быть разумной? Нужно ли обосновывать религиозные убеждения? Об этом и многом другом говорим в дискуссионном выпуске нашего подкаста.

Важность философии религии и значимость религиозных вопросов отстаивает Богдан Фауль, апеллируя к тому, что большинство культур приходят к идее дополненной реальности, которая успешно трактуется через религиозную оптику. Критикует философию религии Игорь Ставровский, утверждая, что религиозные вопросы не только не являются универсальными, но и само понятие «религии» не имеет никакого точного референта и относится к обыденному языку.

https://youtu.be/mOBTCobB-rw?si=2CuEcc69p5Av2lkq


Философия полна странных и эксцентричных позиций. Одной из таких является панпсихизм. Несколько огрубляя, панпсихизм можно определить как позицию, согласно которой психические или ментальные свойства присущи всему в нашем мире. Несмотря на интуитивную сомнительность, позиция отстаивалась множеством прославленных философов от Лейбница и Спинозы до Нагеля и Чалмерса. Константин Морозов рассказывает о том, почему философы выбирают панпсихизм и какими преимуществами он обладает перед другими взглядами на сознание.


Некогда Мишель Фуко в статье «Безумие, отсутствие творения» рассуждал, что придёт время, когда то, что ранее считалось безумием, станет ничем не примечательной обыденностью, а казавшееся за пределами нормального станет формировать культурный фон повседневности. Размышляя о том, что человек начинается с линии непреодолимого, Фуко, как и целая плеяда мыслителей ХХ века, представляли свободного человека как разорвавшего путы дисциплинарного угнетения и навязанных обществом социокультурных норм. Эмансипированный, аутентично экзистирующий индивид представлялся им персонажем, снявшим «оковы социума» и теперь реализующим себя как личный проект, вольно дрейфующим в стихии своих желаний. Такой субъект самостоятельно выбирает способы удовлетворения без принуждения со стороны внешних институций и больших идеологизированных нарративов. И вот мечты и пророчества интеллектуалов сбылись.

Культура постмодерна, возникшая по мысли Жан-Франсуа Лиотара после кризиса легитимации больших нарративов, открыла портал с надписью «всё дозволено», поскольку не осталось того, что обеспечивало стройность смыслов и стабильность идентификаций для людей прошлых эпох. Тотальная изменчивость и неопределённость сделали культурное поле современности текучим потоком. В антропологическом измерении появилась гибкая идентичность, лишающая человека необходимости быть кем-то на всю жизнь. Как это было, например, в христианскую или советскую эпохи. Теперь у индивида появилась возможность менять не только идеологическую и ценностно-смысловую ориентацию, место жительства, профессию и гендер, но и сам образ жизни, хоть каждый день.

Из статьи «Время беспредельщиков: прощай, нормальность?».


Forward from: LS Philosophy
Как работают эпистемические факты?

Сделаем несколько гипотез о том, как может быть выстроена нормативная эпистемология, но так как тема объемна и достойна отдельной диссертации, то здесь я набросаю один ход мышления, который, при прочих равных, защищают мета-эпистемологические реалисты.

Начать думаю стоит со старых добрых различий гипотетической и категорической нормативности:
ГН – если S имеет желает достичь цель Р то, то для достижения P, S обязан делать М;
КН – S обязан делать М.

Допустим, что агент S хочет узнать о том, что Р и это лучше всего можно сделать с помощью соответствующих средств M. Здесь правдоподобным будет полагать, что S должен использовать М.

Так, например ученый хочет узнать (Р) как ведет себя вирус, и так как самый лучший способ достичь этого — это поставить эксперимент и провести необходимые наблюдения M, то представленный ученый применит М, чтобы узнать Р.

Мы бы могли сказать, что для данных ситуаций эпистемический агент S действует согласно гипотетической нормативности «если хочешь знать Р, то ты обязан следовать М», но мы бы могли задаться вопросом о том, а может ли быть нормативность, которая не зависит от индивидуального целеполагания, то есть такая, которая могла бы давать нам эпистемические основания верить во что-то так, чтобы это не зависело от желаний, целей и договоров агентов.

Возможный пример, где это будет замечены полагаю выглядел бы так:
Агент S1 указывает на действительное противоречие в убеждениях S2, на что S2 говорит: «да это действительно так, в моих взглядах есть противоречие, но это не повод пересматривать их, так как у меня нет такой цели или желания», на что S1 говорит: «твои цели и желания конечно очень важны, однако у тебя все еще есть реальные основания пересмотреть свое противоречие, вне зависимости от того, что ты хочешь».

Также отличной иллюстрацией категорической эпистемической нормативности могут быть следующие положения:
а. «необходимо максимизировать истину в пользу лжи»;
в. «если две теории во всем равнозначны кроме простоты, то необходимо выбирать более простую»;
с. «если обоснования в пользу Р значительно сильнее обоснованности в пользу не Р, то стоит верить в Р»;
d. «если агент имеет явное противоречие, то он обязан, при прочих равных, его устранить».


Однако есть более интересное положение:
х - «для любого эпистемического агента рациональным будет следовать гипотетической эпистемической нормативности».

Как можно заметить положение Х не является экземпляром гипотетической нормативности, так как в нем не заданы условия исполнения и зависимость от целеполагания.

Мы могли бы попробовать допустить то, что оно носит гипотетический характер, а не категорический, однако это создало бы круг в обосновании, так как следование гипотетической нормативности обосновывалась гипотетической нормативностью. Полагаю так же, что сама формулировка Х свидетельствует в пользу того, что его скорее стоит понимать как вид КН нежели ГН.

В этом смысле категорические эпистемические факты подобного вида, как говорит Т. Кунео, дают агентам эпистемические основания верить в Р и эти основания не зависят от того, о чем вы заботитесь и от того какие у вас цели или желания: «эпистемические факты носят предписывающий характер… они подразумевают или указывают на основания, по которым надлежащим образом расположенные агенты ведут себя определенным образом… независимо от того, заботятся ли эти агенты о том, чтобы сделать свое поведение рационально целесообразным, принадлежат ли они к социальной группе определенного вида, или заключили ли они социальные соглашения с другими».

Суммируя сказанное, можно сказать, что эпистемическая нормативность является частным случаем нормативности как таковой, поэтому она имеет много общих черт с моральной, лингвистической, политической, эстетической и другими видами нормативности.
Эпистемические факты, если они и существуют, имеют нормативную и объективную природу, то есть они дают эпистемическим агентам основания верить (или не верить) в Р независимым от их личных желаний и целей образом.

#философское_размышление


Эпикур не просто не цеплялся за последовательный материалистический образ мира, он активно дополнял его глубочайшим психологизмом и антропологизмом, которые у многих материалистов обычно едва ли не первые жертвы тяги к редукционизму. Например, это видно в разработке темы воображения и страхов, которые становятся важным условием счастья и несчастья человека. Эпикур создаёт альтернативный материализм, который необходим и нам. Особенно сегодня, когда научный дискурс вытеснил старомодный материализм, но при этом в очень малой степени противостоит и новым формам обскурантизма, и отчуждающим тенденциям капиталистической системы. Именно о таком материализме говорит Пфаллер: «Материализм, таким образом, представляет собой теорию воображения и — как при занятиях борьбой — упражнение в использовании подходящих приёмов, позволяющих вырваться из-под власти воображения».

Я думаю, что главная ставка Эпикура на материализм никогда не состояла в том, чтобы дать лишь хорошо обоснованную теорию. Именно поэтому современный эпикуреизм не нуждается в подчинении или симбиозе ни с естественными науками (включая науки о мозге), ни с зелёными активистами, ни с дискурсом толерантности. Достаточно лишь ситуативных тактических союзов. «Материализм» Эпикура — прежде всего предпосылка ясности и фактичности, заявляющая, что для «счастливой жизни» необходимо принять, во-первых, что мы — телесные существа, живущие в мире вещей, независимых от нашего сознания, а во-вторых, что у нас нет другого мира — этот таков каков есть, и именно он позволяет достаточно удовольствия, чтобы быть счастливым. Далай-лама однажды сказал, что если наука докажет, что какое-то положение буддизма неверно, буддисты откажутся от него. Рассуждая в аналогичном ключе можно сказать, что истинный эпикуреец готов отказаться от любой онтологии (в т.ч. и своей), если она перестаёт служить задаче достижения счастливой жизни.

Из статьи «Желание в современном эпикуреизме».


Что значит действительно знать что-то? В повседневной жизни мы можем даже не задумываться об этом, наивно полагаясь на интуитивные суждения, однако после Геттиера вопрос определения знания стал ключевым для современной эпистемологии. Захар Неустроев перевел текст Эрнеста Сосы, который кратко и просто рассказывает о том, как к знанию подходит эпистемология добродетелей.


Что отличает насилие от принуждения? Является ли насилие морально нейтральным? Каким бывает пацифизм? Почему пацифист Бертран Рассел допускал возможность оправданной ядерной войны? На каких основаниях современные пацифисты считают те или иные проявления насилия недопустимыми? Вместе с Константином Морозовым и Василом говорим о пацифизме и насилии в новом выпуске нашего подкаста, который уже доступен к прослушиванию на Бусти и Патреоне.


Друзья, будем признательны за ваши бусты каналу, открывающие для нас возможность публиковать истории.


Почему для Лакана психоанализ – это прежде всего этика? Как Лакан относился к Аристотелю, Бентаму и Канту? Чем является этика ставки на худшее? И почему люди не только более аморальны, чем думают о себе, но и более моральны, чем могут представить? Об этом и многом другом в нашем подкасте об этике психоанализа.

https://youtu.be/acD3UqjnXw4?si=166co1UxgxeB03Sq


Forward from: LS Philosophy
Можно ли быть последовательным моральным аболиционистом?

Я неоднократно встречался с рассуждением о том, что моральные термины, как и моральный язык в целом, являются проблематичным и инструментально вредными при решении некоторых проблем.
Так, например психологи на своих консультациях зачастую не применяют к анализанту моральные описания, которые могли бы характеризовать его действия и черты характера с точки зрения нормативности, так как это создаст ряд препятствий при попытке разобраться с ментальными проблемами клиента.
Многие психологи искусно отделяю оценки и долженствования от фактов реальных и модальных, делая акцент на вторые и рассеивая первые, для создания терапевтического эффекта.

Соответственно тезис о делиберативной незаменимости, о котором было сказано ранее, может быть, для некоторых ситуаций перевернут. Конечно, я полагаю, что это переворачивание не носит универсальный характер, но в любом случае это создает проблемы для того, чтобы утверждать, что нормативность необходима для делиберации, так как мы можем обнаружить ряд практик, успешное участие в которых требует отказа от морального дискурса как такого.

Узнать такое для меня это было достаточно необычно, так как мне непросто последовательно мыслить наши дискурсивные практики, которые были бы лишены явного или неявного упоминания терминов «пороков\добродетелей», «блага\зла», «обязательности\допустимости» и других. Вне зависимости от того толкуем ли мы содержание этих терминов реалистично или нет (например, нон-когнитивисты будут полагать, что все обозначенные термины могут быть переведены в язык экспрессивных выражений по типу «я предпочитаю или желаю Р») сложно представить наш дискурс без их использования в том или ином смысле.

В этом плане стратегия «морального аболиционизма» - одна из стратегий морального теоретика ошибок (кстати наиболее радикальная и редко предпочитаемая) утверждает, что, поняв ложность всех моральных положений, в силу того что для них отсутствуют создатели истинности, нам необходимо (эпистемическая норма) отказаться от использования моральных терминов в том или ином виде (за исключением особых контекстов: юмор, упоминание, фикция и т.д.).

Однако насколько возможно вообще не использовать моральный дискурс и его особенности на языке первого уровня (обыденное употребление)?

Я полагаю, что моральный дискурс, если пока что не брать его метаэтическую природу, играет важную функциональную роль.
- Во-первых он «чертит» для нас «дорожки», которые указывают нам на валидное и обоснованное экспресирование эмоций гнева и неодобрения, а также эмоций радости, почитания и одобрения (по факту моральная система создает возможность корректного возложения реактивных установок).
- Во-вторых он дает агентам возможности урегулировать свои проблемы не полагаясь на (1) произвол и\или (2) физическую силу, так, чтобы стороны могли найти для себя оптимальное решение следуя на нормативному стандарт Р.
- В-третьих моральный язык успешно позволяет объяснять действия других людей и наши собственные действия некоторым рационально адекватным способом, или способом достаточным для понимания поведения агентов (думаю каждый из вас хоть раз действовал по причине «это правильно поэтому я это делаю» или «это принесет больше блага чем зла»).
- В-четвертых, моральный дискурс позволяет определять степень социального доверия другим людям и делать некоторые расчеты о надежности агента по его моральным свойствам, например, если человек нечестный, трусливый, глупый, невоздержанный и жестокий, то иметь с ним дело по большинству вопросов будет невозможно.

Эти 4 основания (думаю есть и другие), конечно, не бесспорны, но думаю достаточны, чтобы указать на то, что моральный дискурс вполне полезен, так как он способен решать множество социально значимых задач.

Важно также отметить, что аболиционисты не предлагают сделать редукцию моральных терминов к не-моральным, как например предложил бы нам П. Реилтон, они требуют от нас отказа них вообще. Это делает их взгляд на вещи, по аналогии с философией сознания – элиминативным, а не редуктивным.

#философское_размышление


Занавес неведения препятствует формированию наших моральных взглядов в соответствии с нашими конкретными привязанностями и интересами. Мы не рассматриваем социальный порядок, исходя из нашей ситуации, но принимаем точку зрения, которую мог бы принять на равных каждый. В этом смысле мы рассматриваем наше общество и наше место в нем объективно: мы имеем некоторую общую с другими точку зрения и не высказываем наших суждений в зависимости от личной точки зрения. Таким образом, наши моральные принципы и убеждения объективны в той мере, в которой они получены и проверены посредством допущения этой общей точки зрения и оценкой аргументов в их пользу через ограничения, выраженные концепцией исходного положения.

Джон Ролз


Философии Эпикура в исторической перспективе ощутимо не везло: значительный массив текстов этой традиции был утерян, а рецепция у других авторов регулярно искажалась (в силу влияния стоиков, скептиков, неоплатоников, а затем христианской философии). Даже когда в XVIII-м веке в городе Геркулануме были обнаружены свитки из римской библиотеки, многие исследователи не скрывали своего разочарования тем, что это были эпикурейские тексты, а не неизвестные литературные произведения. Редкие попытки возврата к эпикурейскому наследию сталкивались не только с внешним неодобрением (не только в Римский и средневековый периоды, а даже в XIX-м веке «эпикурейство» использовалось как синоним «свинства»), но и с внутренней теоретической путаницей. Так, часто оригинальную мысль заметно смешивали с элементами гедонизма или напротив позднего аскетизма. Не реже искажалась пропорция этики и материалистической онтологии в учении Эпикура.

Если коротко обрисовать усреднённый образ эпикурейского учения из учебников и популярной литературы (включая работы философов, вроде «Четвероякого лекарства» Джона Селларса, переведённого у нас как «Философия безмятежности»), то мы увидим несколько повторяющихся искажений. Во-первых, попытки подвязать физику Эпикура к единому кругу материалистов/атомистов, порой даже забывая упомянуть её радикально отличие от строго детерминистских проектов Левкиппа и Демокрита. Меж тем свобода и случайность – важнейшие элементы онтологии и этики эпикуреизма, в отличие от «ананке» (необходимости), объясняющей мир в раннем атомизме. Во-вторых, оценочные суждения о близости такой этики либо к гедонизму киренаиков, либо к кинико-стоическому аскесису, что ощутимо мешает понять концептуальную новизну эпикурейского синтеза удовольствия, свободы, самопознания и самоограничения. Эпикура не только часто ругали, но нередко пытались и «выдать за своего» (например, Сенека в одном из писем намекает на сходство со стоиками, отмечая, что наслаждение по Эпикуру – скромно и сухо, а вовсе не безрассудно и неумеренно). В итоге создаётся впечатление, что Эпикур попросту повторяет призывы к разумности и умеренности (как и многие авторы от Пифагора до Аристотеля, и от Антисфена до Сенеки), а тезис об «удовольствии как единственном благе» — просто малозначимая деталь. Меж тем именно эта идея заставляет аккуратно интерпретировать любые кажущиеся сходства с предшественниками.

Из статьи «Желание в современном эпикуреизме».


Только узкая группа людей обладала (или хотела обладать) эксклюзивными правами на правильное прочтение произведений «современного искусства» ХХ века. Постмодернистский выход из этого культурного изоляционизма был предложен архитектором Чарльзом Дженксом в 70-х гг. ХХ века. В своей работе «Язык архитектуры постмодернизма» автор утверждал необходимость преодоления элитарности за счет «расширения языка» и включения в дискурсивные практики искусства уличного слэнга, языка рекламы, национальных традиций и тому подобного. Результатом такой реформы стало появление двойного кодирования (double coding), цель которого заключалась в совмещении элитарного и массового культурного кодов. По мысли Дженкса, подобный ход должен был стать способом преодоления коммуникативного барьера, то есть удовлетворить как ценителей высокого искусства, так и обывателей, чей код располагался в ином регистре восприятия.

Из статьи «Двойное кодирование».


Возможен ли современный эпикуреизм? В исторической перспективе философии Эпикура не повезло столкнуться с явными искажениями и попытками свести её к другим учениям (например, стоицизму). Расхожие трактовки эпикурейского учения переоценивают роль материализма и низводят этику Эпикура до поверхностных советов. Иван Кудряшов предлагает пересмотреть сложившиеся стереотипы и по-новому взглянуть на эпикуреизм через оптику желания, которая помогает избежать упрощений и сохранить эпикурейскую ориентацию на достижение счастливой жизни.


В современной философской литературе по теориям благополучия доминируют два основных подхода к определению счастья: теории объективного списка и теории исполнения желаний. Иногда этот перечень расширяют за счёт добавления к нему гедонизма в качестве третьей самостоятельной альтернативы. Однако мне ближе трактовка, согласно которой гедонизм представляет собой теорию объективного списка, где список состоит всего из одного компонента — удовольствия. Это не единственный пример подобных монистических теорий объективного списка, где благополучие исчерпывается всего одним компонентом. В различных версиях религиозной этики Бог (или, возможно, близость к нему) является единственным подлинным благом, составляющим человеческое счастье.

Сторонники теории исполнения желаний считают, что достаточно некоторого субъективного оценочного отношения конкретного человека к какому-то предмету, чтобы этот предмет был компонентом его счастья. Это субъективное оценочное отношение и называется «желанием» или «предпочтением»: если в данный момент я хочу пиццы, то счастье для меня состоит в получении пиццы.

Соответственно, к сторонникам теории объективного списка примыкают все, кто отрицают релевантность этого субъективного оценочного отношения к счастью. Например, для гедонистов конкретные вещи становится источником счастья ввиду не нашего желания достичь эти вещи, а получаемого от них удовольствия. Наши желания здесь вторичны по отношению к переживаниям, которые составляют счастье. Едва ли теории объективного списка нашли бы широкую поддержку, если бы субъективная удовлетворённость и желательность чего-либо вообще не играли никакой роли в том, что приносит нам счастье. Однако это субъективное отношение не является тем, что делает ту или иную вещь компонентом счастья. Поэтому, как считают сторонники теорий объективного списка, нет ничего странного или противоречивого в том, что иногда люди не имеют этого оценочного отношения к тому, что объективно является компонентом их благополучия, пока они не испытают опыт реализации этого объективного блага.

Из статьи «Почему мораль объективна?».


В полной мере пессимизм закрепляется в критическом осмыслении Просвещения. Но этот процесс связан не только с подозрениями в магистральных идеях опоры на разум. Предпосылки его лежали и за пределами интеллектуальных дискуссий. Если предки европейцев воспринимали катаклизмы, подобные чуме, божественным провидением и возлагали вину на себя и свои грехи, то лиссабонское землетрясение, которое в 1755 году унесло жизни около 100 тысяч человек, уже воспринималось как повод для критики религиозного оптимизма и даже аргумент против божественного существования. Бог, будучи всеблагим, не мог бы допустить такой трагедии. В дополнение к этому развитие эмпирических наук ослабило герменевтическую необходимость божественных объяснений, предложив альтернативу в виде научных описаний, исключающих божественную доброту. Вопросу о лиссабонском землетрясении посвящены докритические работы Канта, оно же упоминается в художественном тексте Вольтера «Кандид, или оптимизм», который вышел в 1759 году. За несколько лет до этого, под первым впечатлением от лиссабонского землетрясения, Вольтер, критикуя идею божественного блага, напишет следующие строки о природе человека в «Поэме о гибели Лиссабона»: «Он гнётся, он скорбит; он проклят от рожденья; Природа — царство зла, обитель разрушенья».

Из статьи «Рождение пессимизма из духа Просвещения».


Субъект достижений, по Хану, активно эксплуатирует себя и доводит до выгорания, исчерпав в конечном итоге все внутренние ресурсы, но до последнего верит, что он «может больше» и ему нужно еще сильнее напрячься, чтобы стать более успешным и счастливым. Внутренне это похоже на «жизнь на пределе», когда люди в социальных сетях регулярно в итоге сетуют, что они «не вывозят». Однако принципиально ничего не меняется. В атомизированном обществе вынужденных «предпринимателей самих себя» репрессивное поведение заставляет быть более продуктивным с сопутствующей приватизацией стресса, перфекционизмом и гиперответственностью: любые неудачи по этой логике должны лишь стимулировать с большим энтузиазмом двигаться дальше.

Хан настаивает на том, что субъект достижений ведет войну с самим собой, выступая эксплуататором самого себя, когда верит в безграничность собственных возможностей и принимает очередную порцию насилия в отношении самого себя в качестве неизбежной платы за возможный успех и будущие достижения.

Из статьи «Психополитика и нейрональное насилие».


Успех ждет каждого, кто постоянно работает над собой и поддерживает самодисциплину? Идеология достижений зачастую продается в качестве универсальных правил жизни, однако Бьёнг Чхоль Хан предлагает взглянуть на неё критически. Если дисциплинарные общества прошлого управляли субъектом, ограничивая и принуждая, то современные общества создают субъекта достижений, которого направляют, стимулируя избыточное потребление, труд и наслаждение ради собственной выгоды и личного проекта самореализации. В своем тексте Алексей Соловьев рассказывает об идее психополитики, которая открывает темную сторону знакомых всем призывов стать успешным несмотря ни на что.


Какое место еда занимает в философии? Чему учит материальная история и антропология пищи? Почему развитие идеи биополитики связано с темой еды? Что о географическом детерминизме способна рассказать острая пища? В новом подкасте совместно с Иваном Кудряшовым обсуждаем тематику еды и её различные интеллектуальные осмысления.

https://youtu.be/5XigcPgFrIk


В работе «Понятие политического» Шмитт утверждал, что специфическими характеристиками непосредственно политического, отличающими данную сферу общественной жизни от той же экономики или религии, выступают отношения друзей и врагов. Область политического представляется в виде практики отношений вражды, включающей в себя самые различные сферы общественной жизни, которые также могут способствовать появлению борющихся друг с другом противников, каждый из которых теоретически может быть побеждён.

Данная концептуальная схема демонстрирует экзистенциальную логику восприятия мотивов участников политического процесса, которые в любой момент могут быть переопределены в зависимости от расстановки сил. При столкновении любой возможной группы с условным противником важно учитывать тот факт, что любой экономический, моральный, религиозный или этический принцип теоретически может преобразоваться в политический при возникновении альтернативной группы людей, рассматривающих данную посылку в качестве возможного повода для начала политической вражды. Таким образом, политическое как самостоятельная категория относится не к войне или любому другому вооруженному конфликту, но именно к самой возможности отношений экзистенциальной политической вражды (не конкуренции, а именно столкновения вражеских сил). Данная сфера, при всём этом, также не имеет никакого отношения к закону, так как она именно предшествует любой системе правоотношений.

Важно подчеркнуть, что для Шмитта само понятие государство неизбежно предполагает тесную связь с понятием политического. Государство, таким образом, возникает в качестве институции продолжения и закрепления результатов политической вражды. Именно организованный политический конфликт в конечном итоге и порождает тот или иной политический порядок.

Из статьи «Децизионизм Карла Шмитта».

20 last posts shown.