Мне нужно выступить про «Грязнулю» Комарова/Стешика в ЦИМе, а я в каком-то смятении нахожусь. Вчера вот видела восхищенный пост продюсера Петровской, не забываю о том, что Комаров поставил безусловно важный «Абьюз», на который я отправлюсь 24-ого, — а «Грязнуля» вызвал(а?) довольно сильное неприятие.
На спекте показалось, что не очень удачный сам текст, но вот сейчас открыла, начала читать и выяснила, что как текст заходит прямо отлично. Глазками и в своём темпе литературоведу внутри меня очень нравится, сразу можно поискать метафорику, системы рефренов, всё такое.
При этом режиссерский подход к тексту вроде бы правильный и потенциально продуктивный: тут вам не «следовать букве текста», как регулярно бывает с современной пьесой, а попытка какого-то режиссёрского комментария/сценического осмысления, как и в других спектах на «Новой драме». И возникает довольно парадоксальный эффект: верная интенция даёт менее сильный результат, чем мог бы быть при неверной интенции.
Ну потому что за актёров ведь страшно неловко. И это самое сильное чувство от «Грязнули». Вот эти форсированные кривляния в диапазоне от вкрадчивости до гопничества — понятно, что здесь сознательное режиссерское решение, но вот зачем? Я не вижу в «Грязнуле» терапевтической необходимости проиграть текст, как в «Чёрной коробке». Я всегда спрашиваю себя после «Родины», не специально ли мне делают невыносимо плохо, но здесь не вижу никаких на то указателей, да и силы воздействия явно не хватает. В итоге прихожу к выводу, что Комаров просто работает со сценическим текстом на чисто смысловом уровне.
На смысловом всё раскладывается. Невротическая тревожность героя «Грязнули» воплощается на сцене в существовании трёх не-героев, трёх его манифестаций, причём женских. Внутренний (хотя в пьесе скорее всё же внешний) монолог раскладывается на три конфликтных голоса, это естественным образом производит непонимание, ощущение потерянности. Но это всё актёрской игрой возводится в такую степень, что всерьёз уже не воспринимается, видеопроекция — синий экран, например, — тоже добавляет иронического комментария.
Отдельно скажу, что у меня снова большие претензии к звуку в Чёрном зале ЦИМа, он страшно провинциальный на мой слух. Я вот на следующий день после «Грязнули» была в ГЦ на «Маяковском», и там звуковая среда, по-моему, фантастическая, совершенно кинематографическое погружение, а тут — как будто, извините, с макбука музыку решил послушать через динамик. И в спектике, который претендует на статус «мистического триллера», такое как-то не комильфо.
Другой вопрос — что мистический триллер тут, конечно, обманка, на самом деле здесь такая фантасмагория абсурдистская про обывателя. В этом даже есть какая-то перформативность, потому что вот акт произнесения текста разрушает его смысловой уровень, разрушает субъекта говорения. Но доминирует все равно чувство неловкости.
Ну вот смотрите: стоит в центре сцены стул — металлический такой, с прямыми углами; на стуле сидит девушка с выбеленным лицом, в чёрном костюме и белой рубашке. Не увидеть тут Роберта Уилсона — тяжеловато! Но с такими цитатам предельно аккуратным же надо быть: либо цитировать какую-то частность, один какой-то аспект, либо технически выдраивать цитату до идеального состояния. А как же её выдраишь, когда ты только магистрант ЦИМа и в распоряжении у тебя только Чёрный зал с его недозвуком? Вот лучше и не цитировать.
Хотя в этом есть смелость, конечно. И «Грязнуля» очевидно не бездарная, это вот именно такой несложившийся пазл, что-то недодуманное-недоделанное при очевидно вложенной мысли. Искренне надеюсь, что в «Абьюзе» — и дальше — получилось/получится уже лучше.
На спекте показалось, что не очень удачный сам текст, но вот сейчас открыла, начала читать и выяснила, что как текст заходит прямо отлично. Глазками и в своём темпе литературоведу внутри меня очень нравится, сразу можно поискать метафорику, системы рефренов, всё такое.
При этом режиссерский подход к тексту вроде бы правильный и потенциально продуктивный: тут вам не «следовать букве текста», как регулярно бывает с современной пьесой, а попытка какого-то режиссёрского комментария/сценического осмысления, как и в других спектах на «Новой драме». И возникает довольно парадоксальный эффект: верная интенция даёт менее сильный результат, чем мог бы быть при неверной интенции.
Ну потому что за актёров ведь страшно неловко. И это самое сильное чувство от «Грязнули». Вот эти форсированные кривляния в диапазоне от вкрадчивости до гопничества — понятно, что здесь сознательное режиссерское решение, но вот зачем? Я не вижу в «Грязнуле» терапевтической необходимости проиграть текст, как в «Чёрной коробке». Я всегда спрашиваю себя после «Родины», не специально ли мне делают невыносимо плохо, но здесь не вижу никаких на то указателей, да и силы воздействия явно не хватает. В итоге прихожу к выводу, что Комаров просто работает со сценическим текстом на чисто смысловом уровне.
На смысловом всё раскладывается. Невротическая тревожность героя «Грязнули» воплощается на сцене в существовании трёх не-героев, трёх его манифестаций, причём женских. Внутренний (хотя в пьесе скорее всё же внешний) монолог раскладывается на три конфликтных голоса, это естественным образом производит непонимание, ощущение потерянности. Но это всё актёрской игрой возводится в такую степень, что всерьёз уже не воспринимается, видеопроекция — синий экран, например, — тоже добавляет иронического комментария.
Отдельно скажу, что у меня снова большие претензии к звуку в Чёрном зале ЦИМа, он страшно провинциальный на мой слух. Я вот на следующий день после «Грязнули» была в ГЦ на «Маяковском», и там звуковая среда, по-моему, фантастическая, совершенно кинематографическое погружение, а тут — как будто, извините, с макбука музыку решил послушать через динамик. И в спектике, который претендует на статус «мистического триллера», такое как-то не комильфо.
Другой вопрос — что мистический триллер тут, конечно, обманка, на самом деле здесь такая фантасмагория абсурдистская про обывателя. В этом даже есть какая-то перформативность, потому что вот акт произнесения текста разрушает его смысловой уровень, разрушает субъекта говорения. Но доминирует все равно чувство неловкости.
Ну вот смотрите: стоит в центре сцены стул — металлический такой, с прямыми углами; на стуле сидит девушка с выбеленным лицом, в чёрном костюме и белой рубашке. Не увидеть тут Роберта Уилсона — тяжеловато! Но с такими цитатам предельно аккуратным же надо быть: либо цитировать какую-то частность, один какой-то аспект, либо технически выдраивать цитату до идеального состояния. А как же её выдраишь, когда ты только магистрант ЦИМа и в распоряжении у тебя только Чёрный зал с его недозвуком? Вот лучше и не цитировать.
Хотя в этом есть смелость, конечно. И «Грязнуля» очевидно не бездарная, это вот именно такой несложившийся пазл, что-то недодуманное-недоделанное при очевидно вложенной мысли. Искренне надеюсь, что в «Абьюзе» — и дальше — получилось/получится уже лучше.