Проковыриваюсь через увесистый том стихов Федора Сологуба. Читал до этого «Мелкого беса» (замечательного) и рассказы (те, что попадались, посредственные, кроме «Червяка», но ещё бы поглядел). Пока в высшей степени символистски, то есть уныло, и только разные корявости картинку оживляют:
Различными стремленьями
Растерзана душа,
И жизнь с ее томленьями
Темна и хороша.
***
Но созидающая сила
Ещё изникнуть не спешила...
***
Покоряясь жажде странной,
Овладевши кучей книг,
Как тигрица на добычу,
Ты набросилась на них.
А вот это четверостишие суммирует вообще весь символизм. Жалко, что они на нем не остановились:
Я люблю всегда далекое,
Мне желанно невозможное,
Призываю я жестокое,
Отвергаю непреложное.
Как мне кажется, дурно зарифмованная и нелепая поэзия про скуку жизни, — помимо общих социально-культурных причин, — дело рук Некрасова. Он приучил читательскую публику к неряшливости ради высоких идей; мой любимый пример — из хитовых «Размышлений у парадного подъезда»:
От него и к нему то и знай по утрам
Всё курьеры с бумагами скачут.
Возвращаясь, иной напевает «трам-трам»,
А иные просители плачут.
Вот это «трам-трам» меня возмущает неистово, — но тогдашним студентам нравилось, и сочиняли они то же самое, только ещё похуже. А когда революция к концу века поднадоела, «трам-трам», профильтровавшись сквозь Надсона, зазвучал про грезы, туманы и прочую шарабару. Привет.
Различными стремленьями
Растерзана душа,
И жизнь с ее томленьями
Темна и хороша.
***
Но созидающая сила
Ещё изникнуть не спешила...
***
Покоряясь жажде странной,
Овладевши кучей книг,
Как тигрица на добычу,
Ты набросилась на них.
А вот это четверостишие суммирует вообще весь символизм. Жалко, что они на нем не остановились:
Я люблю всегда далекое,
Мне желанно невозможное,
Призываю я жестокое,
Отвергаю непреложное.
Как мне кажется, дурно зарифмованная и нелепая поэзия про скуку жизни, — помимо общих социально-культурных причин, — дело рук Некрасова. Он приучил читательскую публику к неряшливости ради высоких идей; мой любимый пример — из хитовых «Размышлений у парадного подъезда»:
От него и к нему то и знай по утрам
Всё курьеры с бумагами скачут.
Возвращаясь, иной напевает «трам-трам»,
А иные просители плачут.
Вот это «трам-трам» меня возмущает неистово, — но тогдашним студентам нравилось, и сочиняли они то же самое, только ещё похуже. А когда революция к концу века поднадоела, «трам-трам», профильтровавшись сквозь Надсона, зазвучал про грезы, туманы и прочую шарабару. Привет.