Сато́
Последняя ночь октября. Воздух прохладен и свеж.
Над твердью бегут облака да колются копьями веж.
Под елями Айно бредёт, ногами топча перегной.
Тихо, — но листья хрустят и шепчутся ей: «Домой!»
Клёнам и тополям злых не разрушить чар.
За Айно следит колдун, и сила его — пожар.
Сила его — вода, всё знающая наперёд.
В объятиях колдуна сегодня она заснёт.
Колдун посылает ей в подарок огонь небес,
что, сталкиваясь со льдом, собой накрывает лес.
Сребрятся голые ветви в омраморенных снегах.
Всадников страшный клич собой предвещает прах.
Предсказывали ведуны: «Грядёт Гематитов год.
Табун вороных коней — заполнится небосвод.
Голод, Чума и Смерть, оседлавшие скакунов,
голодных гоня собак, последних убьют Богов
и Айно с собой во тьму агатову заберут,
и выпрямят небосклон, который доныне крут».
И слышится гончих лай в сапфировой вышине;
свора сибирских собак, павших в своей стране
стражей служит теперь всадникам на конях.
Голод, Чума и Смерть Айно внушают страх.
Но Айно идёт вперёд, — будет шагать и впредь, —
пока сердце младое её продолжает в груди гореть.
Вранятся краскою чёрной перистые облака,
слышится клич Чумы. Походка её легка, —
слезла она с коня, — за нею крысиный рой.
Целует она щипец кровавый своей борзой.
Любимица колдуна рыщет в глуби тайги
дух Айно или её заснеженные шаги.
Глад стережёт поля, и комонь его рысит
быстрее людских зверей, топча под собой гранит,
в который ручей одет. Слепая владыка Смерть
на троне Горы сидит, приказывая — «Смотреть!» —
беркутам и скопам. Ядом косы своей
готова она убить волшебников дочерей,
страстных лесных дриад. Но, колдовство тая,
дриады все и волхвы покинули си края.
Осталась теперь одна, которую злой колдун
в жены алкал себе, чертя перекрёсты рун.
В Ад он открыл врата и вышли из этих врат
Голод, Чума и Смерть, а с ними — метель и град,
с ними — последний крик. Муки, могилы, плач.
С юга на них глядял Страж, одинокий Грач.
Взмахом крыла взлетел звать на подмогу он
древних Богов тайги, давно обращённых в сон.
«Лети, возвращайся, грач! Лети, пусть тебя хранит
звезд белоснежных свет! Забудь боль своих обид;
за всё ты меня прости и быстро вперёд лети!
Лети, углекрылый Страж! Не сбейся ты на пути!», —
шептала ему тогда последняя из дриад.
Стойкий грачиный дух сносил череду преград,
мчался на Север он, туда, где был божий зал
и на колыбели сев, яростно закричал.
Послышался громкий треск, — расколотая плита
упала посредь залы́, и грач полетел туда.
Проснулась сама Маки́, владычица местных гор,
за нею пришла Метса́, — прекрасный лесной узор
творила она одна на мировой заре, —
а третьим восстал Эла́йн, об этом государе
знал каждый таёжный зверь. Четвертым вошёл Йоки́,
любивший морской прибой и плеск молодой реки.
В объятия круг сошлись и начали говорить:
«Зачем, одичавший грач, ты начал Богов будить?»
Страж строго ответил им: «Предсказано было — враг
вернется в предел тайги. Колдун, черноокий маг
откроет ему врата. Теперь, в високосный год,
Мор наши родные поля невинною кровью зальёт, —
Глад подожжёт дубы; Смерть извратит наш Сад,
под гнётом Гиен падёт последняя из дриад!»
«Пусть будет, — сказал Эла́йн, — пусть будет! И будет так,
ведь Боги сейчас слабы, — пусть люди идут во мрак.
Душа их устала быть, — замолкли их топоры, —
иссякла моя любовь; затухли и их костры».
«Не смейте, владыка мой! На бой надо выйти Вам!
«Ты — Страж, не тебе решать, что выбирать Богам!»
«Быть может, Эла́йн, он прав, — послышался глас Маки́, —
ты не кляни людей. Дырявы их башмаки,
потерлись давно плащи. Не им выходить на бой, —
а если хотят идти, пусть лучше пойдут за мной».
«Не слышу я звон мечей, — боятся они собак
и прячутся по домам, — и жгут дома свой табак».
«Призвать надо их, Эла́йн! Зови, у тебя наш рог!»
«Предсказано было: смерть! Смерть — это наш итог?»
«Значит, пусть будет так, — грозно сказал Йоки́, —
выйдем на сечу, брат! Зови же людей, зови!»
И взял Бог ветвистый рог, — Он поднял его, как встарь,
и долго выл песнь свою, пока не учуял гарь.
«Эла́йн! Вся тайга в огне!» — от боли вскричав, Метса́
своей властью или нет открыла глаза слепца.
Надел Бог свою броню; в руках засиял Мьекка́, —
и вышел вр