Делёз вскользь назвал Улисса первым «человеком современного государства». Это стоит обдумать. Где пролегает линия разрыва со старым миром? Она пролегает через некоторый парадокс, ведь Улисс — апологет heimat-родины, малого мира, регионалист-«деревенщик», при этом не чурающийся недостойных для прочих ахеян техник, «подлых» ремесел и уловок. Но делает ли он это по своей воле? Нет. Улисса выбрасывают во внешний мир при помощи дьявольской уловки своего двойника — политехника Паламеда. Машина, образуемая Улиссом, его плугом и младенцем-сыном — плод дьявольского ухищрения, изгоняющего Улисса в агональный мир войны и странствий. Горький урок выучен, иллюстрацией чему служит «Одиссея» — серия новелл, на которые герой вынужден идти для реализации своей консервативной программы возвращения домой. В мир-кокон, в котором нет нужды в технэ. В золотой век.
Человек модерна, выходит, это инженер причудливых машин и их же невольный испытатель, рискующий всем, но единственное, что ему нужно — возвращение в исходную позицию, консервативная революция. (В этом смысле новый Улисс, Эней, вовсе не Улисс, а анти-Гектор, принуждаемый к участи Ахиллеса, царя войны, и Агамемнона, царя старого мира, опрокидываемых в будущее римского мировластья.).
При этом проект Улисса, конечно, утопичен и невозможен без метафизических костылей, предоставляемых старыми богами. Этими старыми богами, благоволящими человеку модерна, становятся, вероятно, государственные институты. Ведь сам «модерн» для французского народа-этатиста рождается с возникновением французского государства — это и есть начало «Нового времени» из учебников истории, хотя всегда маскируется под иные события.
Значит протеизм и злосчастные блуждания, на которые обречены современные улиссы, могут счастливо разрешиться. Есть такой слот на поле возможностей — барабане Фортуны.
