Как я стала её мамой

⬆️
Родительство, порой, невыносимый опыт от которого хочется сбежать на планерку, в магазин, в любые дела подальше. Но близость с ребенком, а через нее и приближение к себе -- его светлая часть.

Я смотрю на телефон -- 2:30 ночи. Пора спать. Я погладила ночь, а завтра нужно снова быть кем-то, похожим на себя. Я вижу комнату. Я вижу темноту. Я вижу себя.

Я вижу контур лампы. Я вижу окно. Я вижу свет из окна.

Лежу в кровати под одеялом. С улицы светит фонарь и освещает комнату.

Я вижу шкаф. Я вижу скомканные джинсы. Я снова вижу окно.

Перед сном, когда ниточки смыслов, дел, слов, которыми я сплетала день, распушаются у меня в голове, я испытываю что-то такое... Оно слоится тонкими переживаниями, вопросами к себе, к миру, списками дел. Оно ворочается во мне, укрываясь заканчивающимся днем. Как я сейчас одеялом.

Я вижу минералку. Я вижу батарею. Я вижу книгу на подоконнике.

Это всё с называнием предметов вроде как помогает не улетать в тревожные состояния. Так говорит мой психолог. Понятия не имею, тревога ли это. Тоска, усталость, разочарование, вина, сожаление, состыковка, загадывание наперед, копание в себе. В окне показался мигающий огонек самолета. Снова улетаю.

Я вижу дверной проем. Я вижу стык на потолке. Я вижу ручку окна.

Однажды в моей любимой детской сказке Питер Пен, Венди Дарлинг и ее братья улетели через окно в страну Нетинебудет, где дети всегда остаются детьми. В этой стране, полагаю, нет понедельничных планерок, профилактических осмотров, списков продуктов для магазина и других скучных взрослых вещей. Которые вгоняют в тоску, усталость, разочарование, вину. Взрослых вещей, которые заставляют копаться в себе, загадывать наперед и ворочиться перед сном.

Ручка окна в моей руке. Тихо открываю, чтобы не разбудить мужа и дочку. Они спят в теплых кроватях, а мне в лицо дышит прохладная влажная ночь. Она всхлипывает какими-то скрипами и хихикает шорохами. О чем ты хочешь со мной пошептаться? Что хочу рассказать тебе я?

В детстве же казалось, что если не спишь допоздна, то немножко взрослая: видишь ночь и слышишь ее секреты. Будто бы день закончился, как книжка, но там в конце есть еще несколько скрытых страниц, а на них что-то, о чем говорят вполголоса.

И вот я взрослая. И ночью, когда дела сделали, свет выключили, чаты закрыли, находятся несколько страничек.
Моих страничек, для меня.
Не для ежедневника.
И не из документов.
Не из чужих книг.
Из ночи.
Из меня.
Из нерассказанных сказок.

В моих больших наушниках тянутся песни, на которых не хватило времени утром. В голове выходят мысли, которые днем были некстати. Внутри в полный рост встает ощущение, которое вечером не могло бы вставить и слова, ведь дела, дела, дела... И в эти моменты, когда все уснули, а я нет -- я взрослая для себя. И это наш с ночью секрет.

Иногда мне кажется, что это нелепая шутка, и я просто постаревшая уставшая девочка со скрипучими заботами, обязательствами, ежедневником и блистером каких-то таблеток прозапас. И все кругом играют в проекты и работу, в дочки-матери, в магазин, в психотерапию... И все знают, что это игра, все так договорились и очень натурально отигрывают. Между Neverland и forever young.

Я, мои коллеги, друзья и близкие -- уставшие разочарованные дети, которые научились решать проблемы и однажды пережили опыт, навсегда выпнувший их из детства. Беспечность, доверчивость и милые пустячки остались в другой комнате.

Родительство, кстати, один из таких опытов, как по мне. Ничто не меняло меня сильней, чем рождение и воспитание ребенка. Но -- парадокс -- этот же опыт ближе всего на свете снова подводит меня к детству. Дает шанс сквозь годы помахать себе, маленькой, рукой и поддержать.

Вот моя дочь прыгает на огромном батуте, и я вспоминаю, как сама отрывалась на нем. В парке культуры и отдыха в моем детстве он стоил 5 рублей, сейчас -- 350, выросли цены, выросла я, но дочкин восторг снова делают меня восторженой пятилеткой. Я дарю ей куколку, вожу в парк аттракционов, беру цветное мороженное, а на самом деле покупаю себе транзитный билет через Нетинебудет, страну вечного детства. Делаю кудрявые одуванчики в дожевой воде, учу свистеть в стручки акаций, объясняю, как прыгать в классики. Я вспоминаю себя маленькую, нахожу и чувствую своё, теплое, детское. Может быть, через теплое отношение к своему ребенку я додаю и себе то, чего не всегда хватало.

⬇️

Случаются дни, когда мне кажется, что все внутри меня становится деревянным после Ликиных концертов. Это не ангельское терпение и не заветный пофигизм. Это выгорание, ребят.

Знаете, иногда бывает, что под детские крики «Я не хочу!» закрываю глаза, а там внутри у самого черепа ночь с тысячами звездочек, а в груди море, в котором корабли, рыбы, кораллы, а волны все сильнее и сильнее, потому что я уже на взводе. Еще чуть-чуть и накроет обеих. Но ветер среди этих звездочек и море за ребрами ― они шевелятся, они ― перерождение того обидного, что я промолчала, но все еще чувствую. Бесконечные, необузданные, пульсирующие.

А вот когда досочка внутри... Даже не знаю, лучше ли это. Наверно, в такие моменты я похожа на ту спокойную маму, которой хотела быть раньше, считай, в другой жизни. Это такая пластилиновая женщина с ровным настроением, которая не бесится, прощает ребенку и другим все сумасбродства и не переживает из-за всякого. И когда я такая женщина, то внутри у меня деревянное спокойствие: все эмоции заскакивают ко мне на минуточку в гости и аля-улю. Я не успеваю их прочувствовать, потому что захожу внутрь себя, упираюсь в эту доску, стучусь к себе, но сегодня море и звездочки не работают. Разворачиваюсь обратно.

Мне не всегда удается справляться с эмоциями. Тревожно входить в море самых разных душевных переживаний. Там ведь дно даже не везде видно. Но когда я их не чувствую, то все вокруг выцветает. Одно это обстоятельство делает значимым разглядывание ощущений и проживание эмоций.

Вас учили сбавлять огонь под жгучей жижей, которая закипает внутри, когда злишься? Меня не учили, да и, признаться честно, моих близких друзей, с которыми я могу говорить об эмоциях открыто, тоже не учили. Одни и те же слова, как одинаковые рецепты советских новогодних салатов, бродили по семьям одной эпохи. Рот закрой, ты как с родителями разговариваешь, замолкни, не стони, веди себя красиво. Ведь сильные эмоции - это неудобно, а во многих ситуациях еще и не прилично.

Но именно эмоции делают нас живыми. Я чувствую, значит, живу. Боль, злость, гнев, умиротворение, неуверенность, ликование, тоска, лень, возмущение, скуку, восхищение, предвкушение, нежность, тревогу и множество других эмоций случается с живыми людьми, которые живут не в пластиковом, а в настоящем мире. Но легитимными считаются только спокойствие и доброжелательность, перманентная счастливость - признак успеха, а невозмутимое спокойствие - метка состоявшейся личности. Эмоции и чувства, которые не вписываются в позитив, стараются замести под коврик так же, как другие неудобные темы. Но это не одноразовые случаи - человек на протяжении всей жизни будет сталкиваться с поводами, которые заставят его бояться, беситься, трястись, тосковать, беспокоиться, а опыта нормального обращения с ними нет. А он бы очень пригодился.

Все выходят из себя. И возвращаются обратно. Кто-то чаще, кто-то реже, но суть одна - это неприятно, но бывает. Люди психуют по-разному, так же, как по-разному водят машину, занимаются любовью, тратят деньги. Это табуированная тема, потому что с ней связано много внутренней темноты, недовольства, разбитости, боли, жестокости к себе и к другим… Но мне кажется, очень нужно знать про себя, как ты психуешь, и уметь организовать себе нужные условия для проживания этих эмоций.

К примеру, я знаю особенность своего холеричного темперамента - могу за секунду выйти из себя, но если вовремя отрежу ситуацию или выпущу пар, то быстро отхожу и снова все нормально. Внутри меня есть темы и образы, которые обернуты спичечной теркой с красным фосфором. Иногда небрежное слово или дурацкая мелочь может чиркнуть рядом с ними, и все (к чертям) загорится! Но если потушить спичку в самом начале или дать ей догореть в другом месте, то обойдется.

Это бывает заметно даже по истории в музыкальном приложении. Мы играем с Ликой, в приложении саундтреки из бременских музыкантов, потом одна песенка из мегадет, которую мама слушала в наушниках, а затем Кукутики.

Мне крайне важно выпускать пар и не оставлять внутри себя тлеть горечь и раздражение. Грубо говоря, вовремя ударенная стена в соседней комнате избавляет от целого дня придирок ко всем на свете и, особенно, к себе. И здесь вылезает совет, который рождается на скамеечках около песочницы и в длинных поликлинничных очередях… Лучше разрядиться и шлепнуть ребенка, чем потом злиться на его выходку и ходить взвинченной полдня. Я слышала это много раз, и самое обидное, что этот совет ― кентавр. С одной стороны он добрый - недовольство надо выразить вовне, отпустить его, и если ребенок сделал что-то критично не так, нужно дать ему это понять. С другой стороны, нет - ну почему так?

До рождения ребенка я не знала, что есть такая нежность. Согревающая в холодное отчаяние, беззаветная, с ног до головы. Мягче пуха. Нет, я не знала такой нежности раньше.

До рождения ребенка я не знала, что есть столько оттенков гнева. Привет становлению детской нервной системы, выжимающей усталости, вязким обстоятельствам и непредсказуемости взросления!

Да, собственный ребенок познакомил меня с ярость, злостью, раздражительностью и другой палитрой намного ближе, чем я хотела бы. Мой гнев бывает похож на разное… Бенгальский огонь, душная комната, короткий опустошающий оргазм, ветрище у курортного побережья, “баум-с” растянутой резинкой, прыжок через широкую канаву, нечаянно пролитый кипяток - могу продолжать долго. И раньше я думала, что это те чувства, которые не совместимы с нежностью. Но получается, что закапывая живой гнев, в ту же яму мы кладем все остальные чувства. И светлые тоже. Дурацкое ощущение - существовать немножко закопанной: жизнь происходит, а ты рядом лежишь по пояс в земле и закуриваешь.

Всем привет!

Я так соскучилась по этому каналу. Время от времени мне писали подписчицы канала с вопросом, как я. Невероятные. Вы все еще меня помните!

Совсем заработалась, потому не писала. Когда у меня оставалось время перед сном, я выбирала не блокнот с заметками, а ванну и послушать музыку (а иногда разделать мясо на завтра и развесить стирку). Но в этом блокноте оказалась важная часть меня, по ней я сама скучаю.

Решила опубликовать заметки в канале в рубрике "Долгая история". Эта история про эмоции.

Напоминаю, что в рубрике "Долгая история" публикую в течение нескольких дней одну историю, которая не уместилась в одном посте.

Когда во время родов вкололи какой-то препарат, мне начало казаться, что я еду на поезде. Он мчался среди неизвестных мне гор, усыпанных морщинами и веснушками. Я вышла на вокзале незнакомого города. Этот опыт - беременности и родов - привез меня в другую страну к другой себе. За один год я стала старше на жизнь. И постарела лет на десять. Во мне красками смешались нежность, усталость и тревоги, которые никогда не сделают меня той, кем я была.

Я уехала очень далеко от той себя. И даже не могу приехать в гости. Иногда мне пишут люди, которые знали меня ту, они разговаривают, будто все так же. И не было внутри меня невыносимых тревог, выжимающей усталости, бесцветных дней и нежности, похожей на мягкую постель после трудного похода, на пойманную причудливую бабочку и распустившийся во вьюжном феврале цветок. И я не могу рассказать им этот опыт: он не выглядит примечательным, но, проживая его, что-то внутри меняется безвозвратно.

Иногда после таких разговоров, встреч и разбора фотографий десятилетней давности я плачу. Не от горечи, беспокойства или непонимания. Эти слезы светлые и пахнут летним дождем - вдалеке уже видно голубое небо, скоро пройдёт.

Я почти разучилась бесцельно гулять - наушники, удобные кроссовки, незнакомые знакомые места. Когда планы - легкое дуновение ветра, подуешь губами "пуух", и все можно изменить. Когда времени навалом, весь день - А4 акварельной бумаги, перетекай оттенками настроений, живи полными вдохами, выражай себя. Когда можно позволить себе не высчитывать золотую середину, не заботиться, не предусматривать. Наверное, именно в таких прогулках можно снова найти дорогу к мурашкам, свежести и (...) - чему-то живому, но неудобному, что делало меня раньше той мной. Не сказать, что я снова хотела бы полностью возвратиться в те состояния. Но я точно хотела бы заглядывать иногда в гости.

― Я хочу прям щас! ― с вызовом заявляет Ли, хмуря брови и недовольно вытягивая губы. Я помешиваю гречку на плите: она еще твердая, потому что варится несколько минут.

― Лика, чтобы каша приготовилась, ей нужно вре…

― Я хочу прям щас!  

Каша еще не кипит, а вот я уже начинаю.

― Подожди немного, хочешь по…

― Не хочу ждать! ― тут я осеклась. Опытным путем уже вывела, что “ждать” ― это минус-слово в рекламной кампании терпения.

― А помнишь Тигренок тоже очень хотел печенек, а они еще не приготовились, и он ел их сырыми? ― однажды мне пришла в голову мысль провести ребрендинг терпения, и я придумала сказку про нетерпеливого Тигренка, который ел тесто вместо печенек, и вытаскивал из земли семена моркови, потому что не дождался, когда она вырастет.

― У! ― Лика выплюнула негодование. Вам доводилось слышать звук, который бывает, когда переключаешь скорость у раздолбанного УАЗика? Это что-то между кряканием, пыхтение, треском и вот этим “У!”. Я отлично знает это Ликино “У”, и оно значит, что сейчас будет атас.

― Гречка уже варится, а мы можем в это время с тобой поиграть во что-нибудь. Пошли?

― Не хочу. У!

― Нетерпение, ты испытываешь нетерпение, ― осторожно начинаю я, вспоминая главу из книжки про эмоциональный интеллект. Господи, мне бы в детстве просто сказали “Кутеня ут теккан!”, что в вольном переводе значит “Че, жопа загорелась?”

― Хочу гречку, ― уже без нажима говорит Лика. ― Такую.

Под ироничный гогот советских бабушек, которые периодически сидят на скамейке в моей голове, я достаю блюдце и выкладываю на него немного гречки. Она еще твердая и похожа на коричневый бисер. Протягиваю Ли вместе с ложкой.

― Подуй только.

Пробует. Смотрит на меня. Смотрит в тарелку. Доедает те несколько ложек, что я выложила. Снова смотрит на меня. Убегает в гостиную.

Я вспоминаю, что лет до 20 была такой же нетерпеливой. Необходимость ждать доставляла ужасное неудобство ― она терла, кололась, жглась и булькала внутри. Стараюсь вспоминать об этом, когда у Лики “У!” и “хочу прям щас”.

Помешиваю гречку, минут 5, и будет готова. Слышу из гостиной:

― Мам! Хочу маму-у! Прям щас.  

После долгого перерыва я села за удаленную работу. Не за ту, которой хотела заняться. За ту, которая прямо сейчас даст пережить это время. С работой мой мир стал преснее, а в голове снова построился Серый город. Бетонные однотипные здания похожих заданий и закольцованные асфальтовые улочки рабочих процессов. Брр, так себе местечко.

Первые рабочие дни в моей душе появлялось странное ощущение бесполезной пустой свободы. Изредка в груди проплывали чувства, стертые из эмоциональной памяти. Я разглядывала их так же, как изучают рыбок в чьем-то аквариуме ― это, вроде, такая, эту не знаю, такую, кажется, раньше видела. Вскоре мне показалось, что я уже знакома с этими чувствами, и их сумма ― это моя отдельность. Я забыла, как она чувствуется.

Отдельность появилась и у дочери. Я понимала, что так и должно быть в её возрасте. Это ощущается, будто разжимаешь ладонь, и из нее робкой серебряной струйкой выскальзывает ниточка шарика, наполненного гелием. В любой момент еще могу дернуть обратно… Волнение и нежная грусть дуют в груди.

Вот, скажем, аппликации. Это мое занятие с Ликой: нахожу в Интернете инструкцию или придумываю сама, а потом мы вместе делаем. Получалось, обычно, симпатичненько. Но вот случилось “Мама, я сама”. Ей перестало быть интересно то, что я предлагаю. У нее появилось интересное высказывание: “У меня свой проект, у тебя ― свой. Мам, занимайся своим проектом”. Я с уважением и интересом это восприняла, правда, сначала внутри было напряженное желание помочь. Эти ее проекты выглядели странно ― исполосанные куски бумаги, прилепленные друг к другу. И много клея. Очень много клея. Настолько много, что мне надоело покупать фунфырики из отдела канцтоваров, и я взяла в строительном литровую банку ПВА. Затем я даже поняла некоторую изюминку Ликиных инсталляций, они стали мне нравится, и я разглядела в них лепестки диковинных цветов, перья выдуманной птицы, подолы пышных платьев, мозаичные обрывки впечатлений.  


В это же время у нас появился беговел. Вы скажете, к чему здесь эта ремарка? Но мне она увиделась показательной. До этого Лика ездила на трехколесном велосипеде с ручкой: если она поворачивала не туда, можно было с легкостью перехватить управление - дрынц, и мы едем куда мне надо. У беговела не было такой ручки, он ехал туда, куда хочет Ли. И все, что я могу ― привести ее в такое место, где можно без опаски кататься. Она радовалась солнечному утру, ехала рядом со мной и кричала: “Мама, я лечу, как сокол-пустельга, колибри и дятел!” Да, малышка! И еще, как шарик, наполненный гелием…

...Все это время я сильно уставала с непривычки. В конце дня посередине черепа будто бы на одной ноте гудела металлическая дудочка. Плечи зажимались от постоянного фонового напряжения. О себе я успевала подумать в предпоследнюю очередь, в свободные минуты хотелось просто лежать. И во всем этом была невыразимая тоска по душевной близости с  Ликой. Я знала, что она рядом, но прямо в конкретный момент я должна была сделать рабочую задачу, а потому не могла быть с ней включенной: присутствовать полностью, не обсуждая с дядей Мишей статью про экономические показатели программы лояльности.

Иногда Лика начинала канючить “Хочу маму”. Сколь бы не раздражала необходимость отвлечься, я приходила к ней. Милая, я рядышком, вот твоя мама. Это удивительное состояние адаптации всей нашей семьи к наличию у меня работы, пусть даже удаленной.

Не раз читала, что отдав ребенка в детский сад, мамы скучают по нему ― по запаху, смеху, реакциям. И в эти дни я часто ощупывала в своей душе вопрос: как же мамы, отдавая детей в сад, справляются с этим? С пустотой, нахлынувшей тоской, ограниченной, но неожиданной свободой, с которой уже и не помнишь, что делать.

Справляются, как получится. Как могут. И я справлюсь. И каждая из вас.

Карантинная духота забрала у меня очарование этой весной. Неожиданно я обнаружила, что сегодня конец весны, 31 мая. Нет, в этом году я не расслышала песню весны, и от этого мне грустно, будто бы потеряла что-то. Отцвели черемухи. Шквалистым ветром сорвало кружавчики яблоневого цвета. Медуницы я в этом году видела только из окна машины, а душистый, почти порошковый запах ландышей так и не встретился мне. На прилавках уже появилась черешня: ее пухлые ягодки похожи на ноты. Ноты, которыми начинается песня лета.

Ликуну трудно дается ограничение общения с внешним миром. Хотя мы и живем за городом, и Лике есть где погулять, она хочет в Большой Мир. Понимаю.

Вот случай, который был в конце марта. Утром мы пошли в дальний лес. В это время там особенно красиво, и мне хотелось показать это дочке. Смотри, какие мягкие почки у вербы? Такие мягкие, как твоя кофточка. А вот это первые листочки, видишь, такой нежный цвет! Он совсем не такой, как будет у этих же листочков летом. А чувствуешь этот запах? Это сухая трава намокла от растаявшего снега. Смотри, а вот эти капельки на коре - смола, она, как клей. Потрогай последний мартовский снег...
Он вовсе не походит на тот, что был в декабре, да? Мартовский похож на стекляшки, а декабрьский на шерстку. Потом мы вышли на полянку, достали термос с шиповничьим чаем и бутерброды.

- Мам, я вкусненького хочу!
- Хорошо! Давай придем домой, шарлотку вместе сделаем.
- Не, давай в ресторан поедем.

Представьте, что вы под сотню едете по прямой трассе. Красивый лес за обочиной, высокое небо, в магнитоле хорошие песни, впереди какие-то дела. Внезапно вы видете желтый знак с красной обводкой "60". Сбавляете скорость. За ним "40" и "дорожные работы". Едете тише. Под колесами изредка хрустит щебенка. Виднеются фигурки рабочих в одинаковой форме и техника, которая издалека кажется игрушками, забытыми маленьким Великанчиком. Мимо проносится машина. За ней еще одна. Потом еще. Задиристый гудок влепляется в уши. За ним еще один - би-и-ип. Слева, чуть сбавив, проезжает серебристый седан, водитель которого смотрит в ваше окно так, будто увидел лягушку под шведским столом в отеле.

"Эй, вы куда несетесь! Знаки же были!". В зеркале заднего вида вы замечаете, что сзади вас пара машин тоже едет сорокет, не обгоняет. Вся эта ситуация напоминает мне карантин.

Есть предупреждающие меры, и вы их исполняете - сбавляйте скорость жизни, отодвигаете какие-то дела, соблюдаете осторожность и играйте по правилам. Но тут же проносятся задиры - би-и-ип, "Да че ты дома сидишь и сдала билеты на концерты". "И че теперь, скучно жить?" - обгоняет кто-то активный из ленты новостей. "Ты накручиваешь, и маска выглядит стремно", - кто-то может смотреть на ваши действия, как на лягушку под шведским столом в отеле.

Ну и что ж. Есть те, кто тоже соблюдает осторожность и играет по правилам. Кто тоже едет сорокет.

Я заметила, что в материнстве личный опыт и даже экспертное мнение часто передается через запрет. Пусть даже это правильные выводы, озвученные в лучших побуждениях и новых смыслах. Не, нет, нельзя. Не закутывай, не шлепай, не закармливай. Не давай ребенку сахар, не запускай себя, не обесценивай. Нельзя так говорить, нельзя не ставить прививки, нельзя давать анаферон.

Не, нет, нельзя.

Во многих блогах и разговорах я встречаю высмеивание добродетельной доебливости предыдущего поколения, возмущение нетерпимостью к чужому способу жить и делать. А что же в информационной кастрюле прогрессивных родительских медиа? В ней варится идея, о том, что старая парадигма воспитания должна быть отвергнута. Но способы-то частенько такие же, что и у прошлой модели.

Не, нет, нельзя.

Нечасто встречаю поддерживающие человечные материалы и очень их ценю.

Как легко “бить по рукам” маму!

“Вы залечили ребенка всякой фигней”, - говорит доказательный педиатр.

“Жестче ставьте границы, а не жуйте нюни своих психологических травм!”, - Говорит детский психолог.

“Совсем охерели грудью не кормить?” - Вопрошает консультант по грудному вскармливанию.

“Отвалите от ребенка с карточками Домана!”, - Восклицает эксперт по естественному развитию.

“Но нельзя упускать развитие ребенка! Краснокамскую пирамидку купите и запишите на английский с 4 лет”, - вкрадчиво советует дошкольный педагог.

“И чё-то ты, мать, без хобби и фитнеса”, - сузив глаза цокает психолог, уже другой.  

Реалии поменялись, лидеры мнений пересели на другой стул, а мам до сих пор тюкают.

Ну что же, буду расчищать свой дворик. Я не могу перевернуть мир и у меня не всегда есть ресурсы, но могу делать посильные вещи. Подбодрить только что родившую подругу и подарить ей хорошую книжку. Отметить успехи детей моих друзей. Найти время для занятий по душе. Спокойно признать, что я могу в чем-то ошибиться и чего-то не знать, и при это все равно быть хорошей мамой. Спокойно признать, что кто-то может ошибиться, чего-то не знать и при этом оставаться классным. Напоминать знакомым мамам, что они крутые. Слушать своего ребенка. Заботится о себе.

Кстати, вот рецепт торта, который мы с Ли готовили: https://docs.google.com/document/u/0/d/1sN4-OrkFrzQk47n3SVF4PEXi1J-m_ceHpovQ6LwhDQ4/mobilebasic

Это не рецепт в обычном понимании. Представьте, что мы с вами пьем чай, и я рассказываю, как приготовила вот этот "Наполеон". Ещё кусочек?

Вы замечали, что еда, приготовленная дома, говорит о готовившем ее человеке что-то особенное? Рецепты, которые он выбирает или помнит, что с ними связано? Какие специи кладет, сколько? Как режет овощи - крупно, шматками или же тонко, мелко, будто бусинки? Как выкладывает готовую еду? Да, это многое говорит о человеке, дает понять его с совершенно другой стороны - это и словами-то не объяснить, как и вкус блюда.

Когда мы с Ликой готовим вместе, мне кажется с замешиванием теста и выкладыванием начинки, я рассказываю ей кое-что важное о себе. О том, что живу, как чувствую, интуитивно, готовлю без рецепта, а если и по рецепту, то часто его изменяю. Что важно то, что есть прямо сейчас и из этого нужно исходить. Принимать ей это или нет - не мое дело, но гулять в лесу, рисовать, придумывать и готовить с дочерью - мой способ рассказывать ей о своих ценностях.

Ли рано начала проявлять интерес к кухне, но по-настоящему готовка вошла в нашу жизнь не так давно. И недавно я поймала себя на том, что всерьез обсуждаю с мужем посыпку для печенек в форме единорогов.

Ли нравится принимать участие в готовке, и я с радостью вместе с ней раскладываю помидорки с сыром на пицце и замешиваю тесто. Ей хочется приготовить много чего. И все в один вечер! Я ввела ограничение - одну выпечку за день. Она приняла это не сразу:

- Давай приготовим пиццу и печенье!

- Давай выберем что-то одно и приготовим...

- Пицценье!

Ограничение это было связано с тем, что начинали мы бодро вместе, но доделывала всегда только я. Чтобы не сбивать интерес ребенка к готовке, я мягко возвращала ее в дело, а если не шло - ну доделывала сама. В конце концов, главное процесс - Лика все равно рядышком что-то делала и помогала по своему. Например, так:

- Ли, ну что, будешь помогать промазывать торт?

- Я помогаю.

- Как же?

- Я ем крем!

Успеть доготовить, пока Лика не слопала все ингредиенты начинки - это наша частая необъявленная игра. Эта хитрюнька тянет в рот незасохшую звездочку:

- Лика-а, ну давай дождемся, когда глазурь на печеньках засохнет.

- Уже засохла! - отвечает она, пережевывая.

Когда мы готовим, на кухне происходит волшебство. И бардак. Я вообще не понимаю, как без него готовят с детьми. Мне кажется, все детские рецепты готовки надо начинать с описания короткой медитации для родителей или сразу включать в список ингредиентов вино. Самой себе я частенько напоминаю революционера Кирова, памятник которому стоит напротив моего университета. Он поднимает согнутую в локте руку - наверное это задумывалось, как приветственный жест. Но выглядит, как "И хрен с ним!" Я стараюсь так же смотреть на рассыпанную муку и разбросанные формочки для вырезания печенек - и хрен с ним, уберем! Готовить в режиме "Аккуратно" у нас не получается, и если я воспринимаю это всерьез, то включается режим "Кондратий" - никакого удовольствия. А оно должно быть. Ведь это зарплата за вытирание расплесканного молока и рассыпанной корицы, и ее размер мы устанавливаем сами.

⬆⬆⬆

Когда я пришла с моря в комнату, оставалось совсем немного времени до работы.  Новый день зашуршал цветастой оберткой. После душа я сушила волосы феном, разглядывая в зеркале сильно загоревшие руки и бледные плечи. Потом натянула футболку, а сверху рабочую рубашку с коротким рукавом - теперь бледных плеч не видно вовсе. Черная юбка закрыла линию загара на коленях. Вместо украшений - бейдж с фотографией, фамилией и ID номером. Бабочкиным крылышком на лицо ложится легкий макияж и крем от загара. Вместо завтрака - соленый айран из холодильника. Беру сумку, влезаю в разношенные закрытые туфли черного цвета и спускаюсь вниз - водитель моего автобуса, наверное, уже подъехал.

Внизу в офисе бледный заспанный Эрди сменился смуглым бодрым Энгином. Иду к автобусам - на первую экскурсию у меня вон тот мидик. А вот и водитель рядом стоит. Знаю его - смешливый высокий дед из Кахраманмараша, мы с ним не первый раз ездим. Улыбаюсь:  

- Гюнайдын!

Точно! Вот это слово - гюнайдын, доброе утро на турецком. Ну до чего же классное чувство, когда сама вспоминаешь забытое слово! В детской замявкала Ли, кажется, ей уже пора просыпаться.

По утрам я долго раскачиваюсь. И еще я чаще выбираю доспать, чем побыть с собой. То есть поймать утреннее созерцательное состояние, которое наполняет, это маленькое чудо. Но когда оно случается - это гюнайдын, очень гюнайдын!

⬆⬆⬆
Дорога до моря - ровно одна песня в плеере, чаще всего у меня тогда играла Street of dreams группы GunsnRoses. Мне кажется, эта музыка сыграна не на гитарных струнах, а на натянутых солнечных лучиках. Сейчас я включаю ее только, когда думаю о том турецком лете и себе двадцатилетней. Иду по длинному переулку, который соединяется с серой асфальтовой рекой. Перейду через нее вброд по пешеходнику, и я на пляжной дорожке.

В такую рань здесь никого нет - ну разве что охранник, но мы с ним уже знакомы. Мераба! Белоснежные шезлонги дремлют, пляжные зонтики еще не распустились, день пока не распакован. Кидаю сумку на песок, стягиваю шорты и футболку. Морской берег - это окно в другое состояние себя, но я не могу поймать его на шумных пляжах, при рабочих автобусных переездах по побережью от отеля до отеля, во время пестрых экскурсий. Я ловлю это состояние, наполненное собственной глубиной, утром в тишине. Ненавижу, когда утром мне нужно принудительно просыпаться и что-то сразу делать, спешить, потому что теряется это невидимое, но нужное переживание себя.Такое время и такое состояние - моя потребность, они напоминают мне нечто важное обо мне самой, дают видеть ежедневную хрупкую красоту и понимать происходящее через ощущения.

С утра водная гладь похожа на тюлевую занавеску, которую ласково треплет легкий ветер.Трогаю воду - прохладная. Бултых! С утра море пахнет весной... Мурашки бегут по бедрам и рукам. В груди такое чувство, будто взмыла высоко на качелях.  

Первый месяц я работала семь дней в неделю, второй месяц с плавающими выходными, предположительно раз в неделю, третий месяц выходные стабилизировались, но я застряла в экскурсиях. Это была моя первая работа - до этого только неоплачиваемые практики на кафедре, в студенческой газетёнке и помощником младшего редактора в худосочном издательстве. Пахать по 17-20 часов в день было трудно. Самый длинный рабочий день был 22 часа. После этого дурацкого дня я упала в обморок в конце экскурсии - привет, недосып, питание “как придется”, нерациональные нагрузки и тысяча поводов для стресса при работе с людьми. Как это часто бывало, я не успела на собрание, во время которого выдают рабочие программы на следующий день. И когда приехала, легонечко попахивая нашатырем и ромашковым чаем, то узнала, что через два часа у меня начнется новый рабочий день. Это было сложное чувство - отчаяние, злость и невыносимая усталость.

По правде говоря, первые месяцы материнства очень напоминали мне ту работу. Только в случае с работой можно обсудить что-нибудь с начальством или наплевать на контракт и уволиться, а быть родителем - это стиль жизни. И даже будучи выбором, он все равно становится в чем-то сюрпризом.

После этой хреновой работы я стараюсь больше не работать на хреновых работах. А еще простая истина, я бы выбила ее на титульнике своей трудовой книжки - нельзя так упахиваться. Нужно обязательно находить время на пожить-побыть: когда на это нет ни минуты, оно нужно больше всего.

⬇⬇⬇