Tell you you're the greatest
Город укрыт толстым покрывалом туч уже который день. Дождь то превращается в ливень, то затихает, мелкой моросью умывая карнизы домов. Да, погода этим летом не радует жителей, которые вынуждены прятать свои макушки под зонтами и сушить мокрую после каждого выхода на улицу обувь. Но находятся и ценители этого серого полотна, которые с влечением настоящего эстета впитывают сетчаткой глаза каждую тонкую линию воды, проложенную на панорамном окне, когда капли воды под собственной тяжестью стремятся вниз. Находятся те, кто вслушивается в свист ветра где-то снаружи, разогнавшегося до новых скоростей. Есть в этом своя непередаваемая атмосфера, свое особое спокойствие, в которое ныряешь после рабочего дня.
В огромной квартире гуляет сквозняк. Он атласным платком тянется по полу и периодически проходится фантомным прикосновением по ступням и щиколоткам. В огромной квартире иному другому будет слишком пусто, слишком мало, слишком неуютно. Но у владельца её свои понятия о слове уют и убежденность в прелести минимализма.
Юнги сидит посреди светлого дивана, прямо напротив окна, и смотрит на развернувшийся перед ним мегаполис за завесой ливня. Взгляд антрацитовых глаз скользит по молнии, сверкнувшей где-то вдалеке, где-то на равне с самим горизонтом, и тонкие губы трогает лёгкая улыбка. Любимая кошка трётся о ноги хозяина, требуя внимания к себе, и Мин не отказывает—поднимает питомца к себе на колени, поглаживая удобно свернувшийся клубок. Спокойно. Размеренно. Без лишних глаз. Так отдыхает брюнет от людей, что порой мозолят глаза. Так он восполняет запас своей сдержанности. Наедине.
А пока можно поглядеть на людей с «безопасного» расстояния—через экран смартфона. Парень скролит ленту социальных сетей, просматривая последние новости пёстрой жизни молодёжи, замечает новые подписки на собственный аккаунт—откуда они только берутся известно лишь неизвестным. Он ведь постит что-то крайне редко, однако это «что-то» находит признание в океане других публикаций. Возможно, виной тому никнейм аккаунта, гласящий о имени человека, скрывающегося за ним.
Юнги рассмеяться хочется от парадокса таких фактов и их ничтожности. Ему готовы облизывать ноги и нарисовать в директ, лишь бы урвать долю внимания.
But once you turn, they hate us
Стук идеально лакированных туфель о пол заставляет все остальные звуки в помещении отойти на второй план, вовсе растворяясь в воздухе. В воцарившейся тишине, кажется, можно услышать сердцебиение каждого сидящего за длинным столом, и даже то, как циркулирует кровь в собственных висках. Воздух с его появлением в кабинете становится тяжёлым, разряженным, тонкой струйкой свинца заливается в лёгкие и стягивает всё внутри, не смотря на то, что внешне Мин выглядит совершенно расслабленным, даже уголки губ в ухмылке приподнимает, обводя нечитаемым взглядом своих собеседников.
Лучше бы этого не делал.
От всех напускным дружелюбием и покорностью веет, а фальшивость доброты душевной в глазах чужих заставляет чуть ли не вывернуть свои внутренности прямо на стол. А ведь ещё полтора часа предстоит выслушивать сладкие речи этих пустышек о том, с какими выгодными предложениями они пришли к нему. Ещё полтора часа нужно будет держать себя в руках, чтобы не сорваться и не размазать по стене чужие мозги раньше времени, да глаза пустые с их законного места не выдернуть. Но любому терпению свойственно заканчиваться.
Oh, the mizery. Everybody wants to be my enemy
Ночь служит идеальным домом для всех грехов. Она готова забрать любого грешника в свои темные объятия, укутать звездным одеялом, как бы давая понять, что всё останется лишь наедине с ней, наедине с луной, что светит высоко на небе. Ночью засыпает всё то доброе и светлое, что могло теплиться в людях весь день, и просыпается первородные желания и сокрытые глубоко внутри чувства.
