Михаил Смолин

Династичность — олицетворение национальной истории

Принцип династичности хорошо показывает, что монархическая форма властвования не делает абсолютной ставки на способности личности, как это делает диктатура, а напротив, опирается на силу самого политического идеала. Важнее, чтобы монарх был реальным, характерным представителем народного духа, чем интеллектуалом или гением, что является делом случая.
В монархической системе хорошо заметно психологическое воздействие места на лицо, его занимающее. Даже не вполне готовое лицо в силу ли личных способностей или малого возраста, самой царской «должностью» невольно становится выше самого себя. Напрягает те стороны своих душевных и интеллектуальных сил, которые требуются для функционирования на этой службе.
Для наследственного монарха прошедшее, настоящее и будущее государства — это неразрывное целое, глубоко связанное с исторической работой его семьи, династическими планами и расчетами его предшественников. Династичность несет прежде всего стабильность для общества и способна олицетворять саму национальную историю. Поколения династии связаны с поколениями народа неразрывной исторической деятельностью на благо Отечества.
Даже если династия пресекается, то, как в 1613 году, нация стремится к продолжению монархии как бы через усыновление. При смене династии на другую после Смуты главной заботой людей, восстановивших монархию, было не столько кровное родство Романовых, сколько религиозно-нравственная преемственность новой династии — старым Рюриковичам. В этом и есть глубочайший смысл династичности, непрерывности власти, когда новый Государь из новой династии является лишь продолжателем и хранителем традиции властвования всех своих предшественников на протяжении многих столетий.
Для наследственной монархии религиозно-нравственная составляющая очень важна. В Российской Империи православная вера была «первенствующей и господствующей». Исходя из этого, власть брала на себя некоторые религиозные самоограничения ради единства с русским народом: «Император, Престолом Всероссийским обладающий, не может исповедывать никакой иной веры, кроме Православной». А также и дополнительные религиозно-общественные обязанности: «Император, яко Христианский Государь, есть верховный защитник и хранитель догматов господствующей веры, и блюститель правоверия и всякого в Церкви святой благочиния». В знак принятия на себя этих религиозно-нравственных обязанностей во время коронования император читал Символ православно-кафолической веры.
Династическая наследственность ставила монарха выше всех социальных и иных многообразий государства, выше партий и веяний времени. Он правил по факту своего рождения как наследник престола. Ему не нужно было превозноситься перед гражданами своими талантами, чтобы завоевать популярность. Монарх — носитель традиции, наследник власти целой династии. Приход его к власти не мог затрагивать ничьего самолюбия, он исторически естественен в силу легитимного престолонаследия.
Для всех социальных слоёв — богатых, знатных, простых или бедных — монарх и его верховное положение не зависит от своекорыстия или пристрастности. Не принадлежа сам ни к какому сословию, монарх видит благо государства в общем социальном благополучии в силу династического долга и простого династического расчёта.
Династичность есть важнейшая часть монархической доктрины, которая устраняет не только элемент поиска законной власти, но и даже просто согласия или желания на власть. Факт рождения становится обязанностью по несению власти.
Династичность развивает не столько веру в способность властвовать той или иной личности, сколько веру в сам монархический идеал. Одновременно она настраивает монарха на продолжение дела своих царственных предков, а также и народ воспитывает в следовании традициям предыдущих поколений.

ХРИСТИАНСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ

Стяжи дух мирен, и вокруг тебя тысячи спасутся.
Стяжи дух революции, и вокруг тебя тысячи будут ограблены, репрессированы и расстреляны.

ИМПЕРСКИЙ НАЦИОНАЛИЗМ, КАК БОРЬБА ЗА МИР

Имперская цитата:

Профессор Пётр Евгеньевич Казанский (1866–1947):
«Патриотизм есть сознание своей политической принадлежности к определенному государству и своей жизненной общности с ним, сознание своей политической национальности»
(Введение в курс международного права. Одесса, 1901. С. 6—7). «Государство, поглотило в себе разные народности.
В этом смысле можно говорить, что государство есть, пожалуй, также народность, и считать своего рода национализмом...
Рядом с национализмом, зовущим к борьбе, второй великой движущей силой нашего времени является патриотизм, проповедующий мир».
Он проповедовал борьбу «во имя национальной идеи с тем, кто сам начинает борьбу, мир и сотрудничество во имя общего отечества с тем, кто желает того»
(Народность и Государство. Одесса, 1912. С. 10, 20—21).