Об информационном терроризме
Замминистра здравоохранения и главный санитарный врач страны Виктор Ляшко в эфире телеканала "Украина 24" пояснил зрителям, что запрет на посещение парков и скверов был необходим для влияния не на эпидемиологический процесс, а «на психологический процесс» – для психологического давления на граждан (см. ссылку №1). Целью этой меры являлось индуцирование у населения чувства тревоги и наличия опасности.
Аудитория от этого каминг-аута немедленно пришла в привычное для обитателей нашего региона состояние – негодование напополам с возмущением. Накал эмоций, вызванный выступлением, впечатляет; у неопытного или невнимательного наблюдателя могло бы сформироваться представление, что подобного рода шоу происходит на глазах у публики впервые.
Между тем в течение ближайших нескольких лет тактические приёмы подобного рода демонстрировались публике со сцен разной высоты неоднократно, причём – со вполне читаемым впоследствии их «полным разоблачением», иногда вполне откровенным и явным.
Можно вспомнить историю «добровольческих блокпостов» в Одессе весной 2014 года, потенциальная боевая эффективность которых была очевидно нулевой для всякого разумного человека. Впоследствии, в интервью «Думской» (см. ссылку №2) «специалист по безопасности» Руслан Форостяк, один из создателей этой сети блокпостов, пояснил следующее: «задача была – сломать морально-психологический и эмоциональный фон в области. Для этого мы решили развернуть блокпосты. Признаюсь, от широкого круга одесситов истинную цель установки блокпостов пришлось скрыть». И далее: «Никакого военного смысла или решающего влияния на правопорядок в области блокпосты не имели. Они не смогли бы сдержать реальную атаку, это понятно всем. Но я не мог прямо признаться, что это было чисто психологическое оружие. И оно сработало!»
Безусловно, оно сработало. «Сломать морально-психологический и эмоциональный фон», посеять чувства тревоги и опасности, вызвать массовую истерию удалось настолько хорошо, что впоследствии оказалась возможной трагедия 2-го мая.
Более масштабный пример этой же тактики на государственном уровне мы могли наблюдать в России в 2016 году и в Украине в 2017 году, когда правительствами этих стран был организован информационный террор, направленный против собственных граждан – раздувание спекуляций на теме детского суицида и его связи с группами в социальных сетях; цель этих операций была весьма прозрачна – ужесточение законодательства в сфере массовых коммуникаций (см. ссылку №3).
Сам по себе приём – нагнетание тревоги и формирования паники в обществе – конечно, не нов и восходит, вероятно, ко временам шаманов. Использование подобных приёмов «ради пользы народной» вполне типично для патерналистского государства, рассматривающего своих граждан в качестве объектов для манипуляций, а не субъектов, обладающие разумом и свободой воли.
Нынешняя эпоха привносит, однако, в этот процесс некоторые особенности, нехарактерные для эпох предшествующих. Во-первых, стремительная трансформация (если не использовать слово «распад») представлений современного человека о должном и уместном в публичном пространстве вкупе с деградацией института репутации приводит к занятному феномену: зачастую организаторы и активные участники акций информационного террора не видят ничего зазорного в том, чтобы немедленно по достижении цели поделиться с аудиторией нюансами использованной технологии. Во-вторых, высокая информационная связность пространства и ускорение социальных процессов приводит к тому, что «террор-проект» может быть реализован стремительно и достаточно малыми средствами, а «развенчание легенд», явившихся инструментами террора, происходит уже не в течение поколений, но на протяжении считанных лет, а иногда – месяцев и даже недель. Эти особенности приводят к тому, что жертвы информационного террора получают дополнительный урон, пребывая в состоянии эмоциональной «раскачки» и истощая ресурсы психики в непрерывных попытках примирения картины мира со стремительно меняющейся действительностью.
