История как наука стала оружием массового поражения, Вокруг неё кучкуются теории заговоров, поражающие слабые головы населения.
Нашу историю переписывают! - кричали они. А в это же время под шумок, царапая бумагу гусиными перьями, сами старательно переписывали собственную историю. В общем-то ничего нового не происходит. “Факты - ничто, интерпретация - всё” - помните? Единицы прочитают Карамзина, Соловьева, Ключевского, остальные миллионы лениво пролистывают учебники школьного курса и на основании этого мнят себя знатоками с хрустальной совой под подушкой.
Наши традиции хотят разрушить! - кричали они. И одновременно в ход шло самое дикое мифотворчество о якобы исконно русских ценностях, об особом пути, о высшем предназначении… Словом, тонны пафоса и ни грамма конкретики. Спросить у любого - что, собственно, означают эти слова, увязнет на 30-й секунде попыток объяснить. “Темна вода во облацех воздушных”.
Так и живём в гостях у сказки который уж век. Периодически перед населением ставится задача сделать сказку былью, но надо бы как-то аккуратнее выбирать литературный источник. Пока удаётся только лежать на печи, а потом, весело хохоча, давить этой печью кого ни попадя. Вот и попадаем в историю исключительно как гоголевский персонаж.
“Ноздрев был в некотором отношении исторический человек. Ни на одном собрании, где он был, не обходилось без истории. Какая-нибудь история непременно происходила: или выведут его под руки из зала жандармы, или принуждены бывают вытолкать свои же приятели. Если же этого не случится, то всё-таки что-нибудь да будет такое, чего с другим никак не будет: или нарежется в буфете таким образом, что только смеется, или проврется самым жестоким образом, так что наконец самому сделается совестно”.
Только вот им не совестно.
Грустно, девицы (ледяным голосом Остапа).
Нашу историю переписывают! - кричали они. А в это же время под шумок, царапая бумагу гусиными перьями, сами старательно переписывали собственную историю. В общем-то ничего нового не происходит. “Факты - ничто, интерпретация - всё” - помните? Единицы прочитают Карамзина, Соловьева, Ключевского, остальные миллионы лениво пролистывают учебники школьного курса и на основании этого мнят себя знатоками с хрустальной совой под подушкой.
Наши традиции хотят разрушить! - кричали они. И одновременно в ход шло самое дикое мифотворчество о якобы исконно русских ценностях, об особом пути, о высшем предназначении… Словом, тонны пафоса и ни грамма конкретики. Спросить у любого - что, собственно, означают эти слова, увязнет на 30-й секунде попыток объяснить. “Темна вода во облацех воздушных”.
Так и живём в гостях у сказки который уж век. Периодически перед населением ставится задача сделать сказку былью, но надо бы как-то аккуратнее выбирать литературный источник. Пока удаётся только лежать на печи, а потом, весело хохоча, давить этой печью кого ни попадя. Вот и попадаем в историю исключительно как гоголевский персонаж.
“Ноздрев был в некотором отношении исторический человек. Ни на одном собрании, где он был, не обходилось без истории. Какая-нибудь история непременно происходила: или выведут его под руки из зала жандармы, или принуждены бывают вытолкать свои же приятели. Если же этого не случится, то всё-таки что-нибудь да будет такое, чего с другим никак не будет: или нарежется в буфете таким образом, что только смеется, или проврется самым жестоким образом, так что наконец самому сделается совестно”.
Только вот им не совестно.
Грустно, девицы (ледяным голосом Остапа).