Споры последних дней о никабе довольно хрестоматийны для постсоветского пространства. В связи с этим еще более грустно осознавать, что за последние годы вместо приближения к истине, дискутанты, кажется, еще более отдаляются как от самой истины, так и друг от друга.
Тема избитая, да настолько, что уже и говорить ничего не хочется. Но каждый раз, когда разгорается спор на эту тему, стороны словно начинают зачитывать мантру: «Наши бабушки такое не носили // Наши бабушки такое носили». И все бы ничего, мало ли чем люд тешится, но когда эта же мантра исходит с уст ученых Института истории (им. Марджани!), то молчать становится невозможно. Допускаю, конечно, что невнимательные журналисты в поисках ярких заголовков искажают слова ученого – здесь я несведущ. Во всяком случае, все, что вбрасывается в публичное поле, должно становиться предметом сурового и беспристрастного анализа. Хочется надеяться, что, как историк, я могу дать сколько-нибудь адекватный комментарий, собственно, исторической составляющей вопроса (ибо религиозный хукм этого вопроса давно известен).
Так что же носили наши бабушки?
1.
«Посмотрите фотографии!» – скажет одна сторона. «Нет, это вы посмотрите фотографии!» – прокричит другая. И все будут правы. На фотографиях есть и женщины без платка, есть и с платком, есть и те, кого фотографировали с закрытыми лицами. Так на чьей же стороне правда?
Обращаясь к фотографиям, мы упускаем из виду три важные детали: кто и для чего их делал, какие фотографии дошли до нас, а каким не суждено было уцелеть в жерновах истории. Фотография как исторический источник очень ненадежна. Фотография зачастую – это сфальсифицированный источник в том смысле, что каждый считает нужным предстать перед камерой в своем лучшем виде. Тем более когда есть риск, что фотография так и останется единственной в жизни.
Вряд ли кто фотографируется с намерением создать исторический источник, смотря на который дядьки из академий через сто лет будут реконструировать прошлое всего твоего поколения. Люди фотографируются, чтобы делиться снимками с близкими людьми. Фотография как способ визуализации реальности и как практика повседневности татарского буржуазного общества была хорошо проанализирована в работах Л.Р. Габдрафиковой. Фотографии чаще всего предназначались для внутрисемейного пользования. Или, например, пригождались, когда подбирали супругу или супруга. В самом худшем случае приходил какой-нибудь имперский этнограф и «ради науки» фотографировал местных – на таких снимках, как правило, не указывались даже имена запечатленных. Те, кто не хотел выставлять себя напоказ, либо не фотографировались, либо уничтожали снимки. А потому судить по сохранившимся фотографиям – значит совершать ошибку выжившего.
2.
«Почитайте свидетельства очевидцев!» – завопят обе стороны. И также отчаятся, разрываясь между не менее противоречивыми свидетельствами очевидцев: от «их лица запрещено видеть даже свекрам» Фукса до «татарок, скидывющих свою чадру» Султан-Галиева.
История во многом результат интерпретаций, и она тем лучше и правдоподобнее, чем изящнее эти интерпретации. И вместо того, чтобы искать очевидное в неочевидном, можно сместить ракурс и искать неочевидное в очевидном. О чем это я?
Дело в том, что традиция закрывать лицо уцелела... в татарском театре. (Да-да, помощь пришла, откуда не ждали). Несмотря на печальную историю борьбы татарского театра с исламским укладом, он же и законсервировал в себе основные практики верующих мусульман, в частности, татар. Во всех «классических» пьесах молодые и пожилые женщины прикрывают лицо при присутствии противоположного пола немахрама. Даже сегодня! До сих пор!
Тема избитая, да настолько, что уже и говорить ничего не хочется. Но каждый раз, когда разгорается спор на эту тему, стороны словно начинают зачитывать мантру: «Наши бабушки такое не носили // Наши бабушки такое носили». И все бы ничего, мало ли чем люд тешится, но когда эта же мантра исходит с уст ученых Института истории (им. Марджани!), то молчать становится невозможно. Допускаю, конечно, что невнимательные журналисты в поисках ярких заголовков искажают слова ученого – здесь я несведущ. Во всяком случае, все, что вбрасывается в публичное поле, должно становиться предметом сурового и беспристрастного анализа. Хочется надеяться, что, как историк, я могу дать сколько-нибудь адекватный комментарий, собственно, исторической составляющей вопроса (ибо религиозный хукм этого вопроса давно известен).
Так что же носили наши бабушки?
1.
«Посмотрите фотографии!» – скажет одна сторона. «Нет, это вы посмотрите фотографии!» – прокричит другая. И все будут правы. На фотографиях есть и женщины без платка, есть и с платком, есть и те, кого фотографировали с закрытыми лицами. Так на чьей же стороне правда?
Обращаясь к фотографиям, мы упускаем из виду три важные детали: кто и для чего их делал, какие фотографии дошли до нас, а каким не суждено было уцелеть в жерновах истории. Фотография как исторический источник очень ненадежна. Фотография зачастую – это сфальсифицированный источник в том смысле, что каждый считает нужным предстать перед камерой в своем лучшем виде. Тем более когда есть риск, что фотография так и останется единственной в жизни.
Вряд ли кто фотографируется с намерением создать исторический источник, смотря на который дядьки из академий через сто лет будут реконструировать прошлое всего твоего поколения. Люди фотографируются, чтобы делиться снимками с близкими людьми. Фотография как способ визуализации реальности и как практика повседневности татарского буржуазного общества была хорошо проанализирована в работах Л.Р. Габдрафиковой. Фотографии чаще всего предназначались для внутрисемейного пользования. Или, например, пригождались, когда подбирали супругу или супруга. В самом худшем случае приходил какой-нибудь имперский этнограф и «ради науки» фотографировал местных – на таких снимках, как правило, не указывались даже имена запечатленных. Те, кто не хотел выставлять себя напоказ, либо не фотографировались, либо уничтожали снимки. А потому судить по сохранившимся фотографиям – значит совершать ошибку выжившего.
2.
«Почитайте свидетельства очевидцев!» – завопят обе стороны. И также отчаятся, разрываясь между не менее противоречивыми свидетельствами очевидцев: от «их лица запрещено видеть даже свекрам» Фукса до «татарок, скидывющих свою чадру» Султан-Галиева.
История во многом результат интерпретаций, и она тем лучше и правдоподобнее, чем изящнее эти интерпретации. И вместо того, чтобы искать очевидное в неочевидном, можно сместить ракурс и искать неочевидное в очевидном. О чем это я?
Дело в том, что традиция закрывать лицо уцелела... в татарском театре. (Да-да, помощь пришла, откуда не ждали). Несмотря на печальную историю борьбы татарского театра с исламским укладом, он же и законсервировал в себе основные практики верующих мусульман, в частности, татар. Во всех «классических» пьесах молодые и пожилые женщины прикрывают лицо при присутствии противоположного пола немахрама. Даже сегодня! До сих пор!