Отец Гиперсемиотий

Вчера швейцарское народное вече голосовало по двум сволочным законодательным инициативам, и обе были отвергнуты значительным большинством проголосовавших, при этом немецкие и французские кантоны явили похвальное единодушие.

Первая инициатива исходила от правительства. После отжима из текста манипулятивной воды, смысл предложения сводился к увеличению отчислений в накопительный пенсионный фонд, при одновременном снижении пенсионных выплат. «Плати больше, получай меньше» — шестьдесят семь с хвостиком процентов швейцарцев не оценили изящество этой идеи.

На самом деле, выплаты снижаются уже довольно давно. Накопительной пенсией, в отличие от солидарной, в Швейцарии занимаются исключительно частные пенсионные фонды. Формула расчёта пенсии содержит несколько коэффициентов, и фонды на протяжении долгого времени резали всё, что можно было порезать, не меняя закона. Исчерпав все трюки, они пришли к необходимости изменить закон, чтобы продолжить легально грабить пенсионеров. Правительство, разумеется, радостно им подыграло, а вот граждане оказались к этой игре не готовы.

Проблемы пенсионной системы совершенно объективны: соотношение работников и пенсионеров непрерывно сокращается, доходы пенсионных фондов падают, расходы растут. Решать эту проблему надо со стороны доходов, привлекая в страну активный бизнес, улучшая инфраструктуру, стимулируя строительство жилья и не поддерживая саморазрушительный догматизм Евросовка. Для этого правительство должно вспомнить два важных рифмующихся слова: «суверенитет» и «нейтралитет», хотя в современной Европе это может оказаться неподъёмной роскошью. Но другого выхода нет — если, конечно, не увлечься популярным среди евро-начальства спортом «стрельба из двух рук себе по ногам», также известным как «борьба за европейские ценности».

Вторая инициатива, запущенная социалистами и зелёными, предлагала устроить в Швейцарии то, что давно происходит в ЕС: урезать площади обрабатываемых сельскохозяйственных земель под предлогом защиты биоразнообразия. Грубо говоря, превратить поля в заповедники. Инициатива была сформулирована довольно хитро, никаких цифр в ней не содержалось, а решение о том, какие земли надлежит перевести в разряд «защищённых», должны были принимать кантоны. Расчёт делался на то, что сами кантоны этим заниматься не станут и передадут дело в руки разнообразных комиссий, в которых будут рулить социалисты и зелёные — других-то «специалистов по биоразнообразию» всё равно нет.

Однако идея уничтожения собственных фермеров и усиления зависимости страны от иностранного продовольствия не нашла понимания среди шестидесяти трёх процентов швейцарцев. Уверен, она не нашла бы его и среди других евро-народов, но мнения других народов никто не спрашивает.

Умиляет меня вот что: жители крупнейших городов — Цюриха, Женевы, Базеля, Лозанны, Берна, Винтертура, Люцерна, Санкт-Галлена — проголосовали за биоразнообразную инициативу. Это совершенно поразительный извод человеческой эволюции: соевые хомо-урбанусы. Они ведь и в самом деле верят, что электричество самозарождается в розетке, а продукты сами собой вырастают на полках супермаркетов.

Потому-то «они», кем бы они ни были, и хотят загнать всех в города: есть в городской жизни что-то такое, что отключает базовую логику и включает прозелитический энтузиазм в стиле «все бежали спасать мир, и я побежал».

Необходимо ввести какие-то санитарные правила для посещающих города по необходимости, например: за каждый час, проведённый в городе — не менее десяти минут сидеть в хлеву в позе лотоса, повторяя мантру «говядина и свинина, прогоните урбанину, солома и навоз, прочистите мозг» (текст может варьироваться).

Вообще история майянистики богата разными примерами фейковых «научных консенсусов». Наряду со «злокачественными» заблуждениями, вызванными глупостью и ленью, были там и «доброкачественные», происходившие от недостатка материала.

Например, где-то до середины прошлого века майянисты были уверены, что у майя не было городов в нашем понимании, а многочисленные пирамиды, затерянные в бесконечных джунглях, были одиноко стоящими храмовыми комплексами. Там, как полагали учёные, ежели кто и жил, то только служители культа да начальство, а тяглое сословие рассредотачивалось в окрестных деревнях. К пирамидам народ ходил, как в деревенский клуб, чтобы культурно отдохнуть: закинуться пейотом и грибами, поглазеть на жертвоприношения и самим поучаствовать в ритуалах.

Один из таких ритуалов выглядел так. Мужики с помощью обсидиановой бритвы протыкали в нескольких местах свои срамные уды, протягивали сквозь раны ленты мягкой (я надеюсь) коры и пускались в пляс. Пропитанные кровью лоскуты потом можно было сжечь в качестве скромного, но глубоко личного — и поэтому особенно ценного — подношения богам. Очевидно, что ради такого досуга можно было погулять по джунглям пару дней. Дело того стоило.

Теория выглядела логичной, пока окрестности пирамид не стали изучать с самолётов, применяя аэрофотосъёмку, радары, лидары и прочие чудеса техники. Оказалось, что пирамиды были центрами вполне обычных городов, просто жилые строения разрушились и были поглощены джунглями. Разглядеть это всё с земли было просто невозможно.

Это было доброкачественным заблуждением, которое легко излечилось с помощью новых технологий. Злокачественные заблуждения к технологиям, да и вообще к науке, отношения не имеют. Зато они нередко имеют прямое отношение к нам.

К примеру, Фольксваген впервые в своей истории закрывает несколько европейских заводов (в Бельгии и Германии), а такие штуки имеют прецедентный характер. Одна из основных причин закрытия — насильственный переход на электромобили, которые никто не хочет покупать.

Эта бессмысленная и самоубийственная политика продиктована зелёной истерией, в основе которой лежит фейковый «научный консенсус», сводящийся к идее «после значит вследствие»: если потепление наступило после роста количества машин, значит, этот рост и вызвал потепление. При этом нет ни одной модели, объясняющей, как антропогенные выбросы парниковых газов, составляющие пару-тройку процентов от общих планетарных выбросов, способны менять глобальный климат.

У этой ахинеи есть свои Эрики Томпсоны, и пока их не снесут на погост, ситуация не изменится. Зато потом будет забавно наблюдать за массовым «прозрением» учёного сословия.

[2/2]

Проанализировав иероглифы, он выделил две с половиной сотни уникальных — что было слишком много для алфавитного письма, но слишком мало для письма идеографического. Значит, письмо было всё-таки фонетическим, слоговым. Кроме того, он предположил, что иероглифы из «алфавита» де Ланды соответствовали не буквам латинского алфавита, а названиям этих букв, т.е. не «б», а «бэ», не «л», а «эль» и т.д. Отсутствие же полноценной «билингвы» можно было отчасти восполнить «псевдо-билингвами», т.е. рисунками. В «кодексах» было множество иллюстраций, и можно было предположить, что если на рисунке присутствует собака, то и в сопроводительной надписи она тоже упоминается.

Кнорозов начал расшифровку в конце 1940-х, и первые обнадёживающие результаты появились уже к 1952 году, а в 55-м он обобщил результаты своих исследований — по сути, полноценную расшифровку письменности майя — в кандидатской диссертации, за которую ему сходу дали докторскую степень.

За границей работу Кнорозова не приняли. Корифей западной майянистики Эрик Томпсон опубликовал статью-маляву, в которой разъяснил коллегам, что Кнорозов — марксист, а от марксистов ничего хорошего, кроме плохого, исходить в принципе не может, так что всем блатным верить Кнорозову западло. Коллеги к мнению авторитета прислушались, поскольку в Штатах в ту пору разгулялись маккартисты, которые только что отменили самого Чарли Чаплина за недостаточно артикулированную лояльность воровским понятиям идеалам свободы и демократии. Западные учёные стали применять метод Кнорозова только в 70-х, а официальное признание на Западе пришло к нему в 1979 году, уже после смерти Томпсона. Корифей до конца жизни так и не смог смириться с тем, что какой-то безвестный русский аспирант за три-четыре года в одиночку сделал то, что толпа титулованных майянистов не смогла сделать за сто с лишним лет.

В науке такие ситуации, когда устаревшие идеи сменяются новыми, довольно обычны. Как правило, это происходит, когда в распоряжении учёных оказываются новые методы исследований, новаторские технологии или недоступные ранее материалы. Уникальность ситуации с письменностью майя в том, что у Кнорозова в руках не было ровным счётом ничего нового, и никаких фундаментально новых методов исследования он не применял. Все материалы, которыми он пользовался, были доступны учёным ещё в XIX веке. Учёные не смогли ими воспользоваться не по каким-то техническим причинам, а просто в силу собственной лености и тупости. Это, тем не менее, ничуть не снизило пафоса их «научного консенсуса».

История, которую полезно помнить, как мне кажется. Ну и знаменитая фотка сурового Кнорозова с суровым котиком на руках вполне может заменить икону — если уж икона необходима.

[1/2]

Из всех преданий о «научном консенсусе», я с особенной теплотой отношусь к истории расшифровки письменности майя. Там долгий и сложный сюжет, но вкратце дело было так.

Иероглифическая письменность майя, возникшая ещё до нашей эры, была весьма заковыриста. Владели ею немногие. Тем не менее текстов за долгие века существования этой цивилизации было написано порядочно, и письменная традиция не прерывалась вплоть до начала испанского завоевания. Так что, по идее, никаких проблем с чтением этих текстов не должно было возникнуть — если бы не католические миссионеры.

Испанцы не отличались какой-то особенной жестокостью к покорённым народам. Конкистадоры первых лет колонизации были исключительно свирепыми парнями, но индейцы, к своему счастью, оказались прескверными вояками и позволили свершиться неизбежному — то есть колонизации — без лишних жертв. Довольно быстро оставшись без работы, авантюристы-завоеватели сдали вахту респектабельными королевскими чиновниками, и ситуация в Новом Свете нормализовалась. Ничего похожего на зверства, творимые английскими колонистами, испанцы в своих колониях не допускали, однако они были совершенно беспощадны к туземной культуре, которую считали еретической и бесовской.

Не сказать, чтобы индейцы не давали испанцам повода для такой убеждённости. В ходе своих жутких ритуалов они наносили себе болезненные раны и заливали всё окрест кровищей. Человеческие жертвоприношения у них тоже практиковались, причём жертву перед убийством принято было зверски мучить: они считали, что таким образом дарят богам не только плоть человека, но и его силу. Даже по суровым стандартам того времени, творимое индейцами выглядело форменной чертовщиной, поэтому испанцы исполнились решимости всё это безобразие искоренить. Особенно ревностно они уничтожали литературу: майя имели обыкновение записывать свои ритуалы, и не умевшие читать по-майянски испанцы решили для надёжности уничтожить вообще все тексты.

Им это удалось. Письменность майя была истреблена, и от всего корпуса текстов осталось всего три крупных рукописи или «кодекса», как их сейчас называют (существует и четвёртый кодекс, явленный публике в 1971 году, но на расшифровку письменности он влияния не оказал). Плюс множество разрозненных фрагментов, надписей на керамике, барельефах и т.д. Плюс этнографические записки Диего де Ланды, монаха-францисканца середины XVI века, епископа Юкатана и безжалостного истребителя майянской письменности. В записках этих приводится некоторое количество иероглифов, каждому из которых соответствует буква латинского алфавита.

В общем, материала для исследования было совсем негусто. Но с другой стороны, сам язык майя не исчез, на нём говорили и даже писали латиницей.

Целенаправленные попытки расшифровать древнюю письменность майя стали предприниматься с начала XIX века — и дело не ладилось, как к нему ни подходили. «Алфавит» де Ланды дело не прояснял, а только запутывал: знаков у майя было гораздо больше, чем букв латинского алфавита. Кроме того, сложность иероглифов наводила на мысль, что это не фонетическая, а идеографическая письменность. Ну и главное, в распоряжении исследователей не было своего Розеттского камня, т.е. текстов одинакового содержания, написанных двумя системами письменности, одна из которых известна (такая штука называется «билингвой»).

В итоге примерно к концу XIX века восторжествовала точка зрения, что «алфавит» де Ланды — это фальшивка, майянские иероглифы передают не звуки, а смыслы, и расшифровать их невозможно. На протяжении всей первой половины XX века это и было консенсусной, периодически подтверждавшейся точкой зрения, признанной всеми учёными-майянистами.

Наверное, тайна майянских крокозябров до сих пор оставались бы неразгаданной, кабы не питерский аспирант Юрий Валентинович Кнорозов, который, наплевав на консенсусное мнение, провёл собственную работу по дешифровке иероглифов. За границу он не выезжал, но имел в своём распоряжении репринты майянских «кодексов».

На выходных вся страна обсуждала идиотскую выходку юной представительницы цюрихской политики. Ну как юной — девушке 32 годика, но по нынешним меркам, это примерно старший пионерский возраст. Эта остолопка расстреляла из спортивного пистолета репродукцию старинной Мадонны с младенцем и выложила фотки в Инстаграм.

Девушка, знамо дело, из боснийских мусульман, и состоит она, знамо дело, в партии «зелёных» — ну да этого я мог и не говорить.

Электорат взревел, как раненый лось, и на девушку тайфуном обрушились говны. Из партии её погнали, консерваторы подали на неё в суд, в общем, вся страна слилась в пылу праведного негодования.

Потрясает меня в этом то, насколько примитивно работают триггеры. «Зелёные» могут — и пока довольно успешно — тащить всю Европу в пещеры, и это никого не напрягает. В каких-то тьмутараканях в сердцах проголосовали за системную оппозицию (которая, если вдруг придёт к власти, тут же объявит о полной поддержке европейского «зелёного курса»), вот и всё. А стоило девушке продырявить пулями страницу альбома репродукций — и понеслось оно по трубам.

Разрушение сельского хозяйства? Нормально. Деиндустриализация? ОК. Отмена персональной мобильности? Нивапрос. Полдюжины дырок в листке бумаги? На баррикады, граждане, к бою!

Теперь за этих «зелёных», поди, ещё больше голосов отдадут, поскольку они отреагировали Быстро и Правильно. А девушка ещё в каком-нибудь Совете Европы всплывёт, почему-то я в этом не сомневаюсь.

В статье, написанной профессором экономики Рочестерского университета Стивеном Ландсбургом, приводится задачка (как выразился автор, «экономическая головоломка»), которую якобы не может решить почти никто, кроме правильно обученных профессорских студентов.

В магазине продаются яблоки и груши. Цена у них одинаковая. Известно, что среди поставщиков яблок существует конкуренция, а груши поставляет монополист. Вы одинаково любите и те, и другие фрукты. Что вам следует купить, если вы заботитесь о сохранении общественных ресурсов (в оригинале «societal resources»)?

По мнению профессора, правильный ответ: груши. В конкурентной отрасли участники рынка соревнуются друг с другом, снижая маржу, монополист же устанавливает произвольно высокую наценку. Таким образом, если яблоки и груши продаются по одной цене, производство яблок наверняка обходится дороже, поскольку маржа грушевого монополиста наверняка выше. Более высокая стоимость производства означает, что такое производство требует больше ресурсов. Поэтому, предпочитая груши, мы минимизируем ресурсное потребление.

Здесь во всём сиянии проявляется академическое мышление: задача сводится к «сферическому коню в вакууме», при этом рассматривается даже не весь конь, а его… ну скажем, хвост.

Прямая зависимость между себестоимостью и объёмом потреблённых ресурсов, в принципе, возможна, но это частный случай, свойственный не столько рыночной, сколько централизованно управляемой экономике. А вообще высокая цена яблок может означать что угодно, например, что эти яблоки выращены в местности с более высокой ценой ручного труда. Или что местное правительство облагает яблоки особым налогом. Да и про магазин забывать не будем, он ведь тоже может накинуть собственную наценку. Причин может быть много, и никакого всеобщего правила, связанного именно с потреблением ресурсов, не существует.

Но допустим, что яблоки и груши действительно выращиваются в одинаковой среде, и для производства яблок действительно требуется больше ресурсов. Это просто значит, что монополист потратит дополнительную прибыль на «развитие бизнеса» — т.е. на потребление каких-то других ресурсов, которые экономным яблочникам не по карману. «Лишние» деньги в любом случае будут включены в некий процесс, который тем или иным способом приведёт к извлечению ресурсов из природных и общественных сокровищниц.

Таким образом, совершенно неважно, что покупать, яблоки или груши: потраченные вами деньги так или иначе пойдут на потребление ресурсов. Купив тот или иной фрукт, вы повлияете только на способ потребления, но не на его объём. Уменьшить потребление можно, либо директивно его ограничив, либо истребив потребителей, либо изменив житейскую философию последних. К монополизму и конкуренции всё это имеет весьма косвенное отношение.

Тем не менее студенты профессора Ландсбурга понесут в мир сокровенное знание о том, что капитализм с его варварской конкуренцией убивает планетушку, так что его нужно (голосом Бориса Щукина из фильма Михаила Ромма) «йегули’овать, йегули’овать, и ещё ‘аз йегули’овать». И хотя мысль об убийстве капиталистами планетушки не то чтобы неверна, вооружены ею будут люди, сосредоточенные на конском хвосте и не имеющие понятия о том, как выглядит конь в целом — в силу чего их решения, когда дело дойдёт до решений, окажутся гарантированно глупыми и ошибочными.

Именно поэтому, кстати, образованные люди на Западе так восприимчивы к шарлатанству навроде «антропогенного потепления». Всевозможным жуликам не составляет труда подсунуть им вместо конского хвоста малярную кисть из свиной щетины. А зайти с другой стороны и посмотреть на конскую морду никому и в голову не приходит, потому что это не принято, и вообще, для разглядывания морды нужен другой диплом.

В центре Милана, в пяти минутах ходьбы от знаменитого собора, есть большой книжный магазин «Libreria internazionale Ulrico Hoepli».

Ульрих Хёпли, чьё имя носит предприятие, был довольно заметной личностью в истории города. Его именем даже названа улица, на которой стоит магазин. Родился он в 1847 году в Швейцарии, в кантоне Тургау, в семье фермера и шляпницы. В возрасте 14 лет поступил в подмастерья к цюрихскому книготорговцу и с тех пор книжному бизнесу не изменял. После обучения он путешествовал по Германии, Австрии и Италии, и в конце концов поселился в Милане.

Там он купил небольшой магазинчик с переплётной мастерской и вскоре запустил собственное издательство. Было ему тогда 24 года, и он твёрдо верил в великое будущее свежеобразованного итальянского королевства. Королевство возложенные на него надежды оправдало лишь частично, но всё же окончательного унижения Италии Хёпли не увидел: он умер в 1935 году.

Ну а в 1870-х его стартап стремительно пошёл в гору. Хёпли сделал ставку на справочную и образовательную литературу — и не прогадал. Он начал с выпуска книг в удобном формате 10*15 см, и это оказалось именно тем, что требовалось в динамически развивавшейся стране. Идея иметь полезный справочник в кармане очень понравилась потребителям, не ведавшим смартфонов. Таких карманных справочников издательство Хёпли при жизни основателя выпустило около двух тысяч, но разумеется, справочниками они не ограничивались, выпуская книги во всех мыслимых форматах. Кроме того, они занимались антикварными книгами и проводили аукционы. Репутация у издательства была железобетонная. Именно им Муссолини поручил выпуск многотомного сборника своих сочинений и речей.

И издательство, и книжный магазин до сих пор принадлежат потомкам Ульриха Хёпли, уже пятому их поколению.

Неделю назад в этот магазин зашёл человек средних лет в сопровождении дамы. Он сообщил, что ему посоветовали магазин Хёпли, похвалил красиво оформленную витрину и сказал, что хочет купить эти книги.

— Какие именно? — спросила продавщица.
— Все, — ответил покупатель.

На витрине лежало 212 книг самой разнообразной тематики: романы, публицистика, книги по искусству, книги о миланской архитектуре, биографии звёзд и т.д., как на итальянском, так и на английском языке. Наряду с обычными недорогими книгами на там были выставлены пафосные дорогущие тома, так что цена покупки составила 10 тысяч евро. Покупатель достал кредитку и спокойно, не попытавшись выцыганить скидку, расплатился. Ошарашенные сотрудники спросили, не желает ли он ещё чего-нибудь. Нет, клиент желал только книги с витрины. Предложение упаковать книги в коробки и отправить ему домой мужчина отверг и попросил разложить покупки в холщовые сумки, каковых потребовалось 50 штук. После чего он вызвал такси, с помощью продавцов погрузил сумки в машину и уехал.

По словам работников магазина, итальянский язык у покупателя родной, но не миланский. Больше ничего о нём не известно. Кое-что можно выяснить по данным кредитной карты, и наверняка продавцы что-то выяснили, но поскольку это незаконно, с журналистами своей информацией они благоразумно не поделились.

Что это было?

Я думаю, это шпион, которому сказали, что ключ к шифру находится в одной из книг на витрине магазина Хёпли, но из-за плохой связи он не расслышал, в какой именно. Ничего более правдоподобного мне в голову не приходит.

Надо, однако, признать, что ситуация с «беженцами» не так проста, как нам бы того хотелось.

Всё упирается в общеизвестную и универсальную проблему: население благополучных стран не хочет плодиться.

Людям для успешного размножения необходимы жёстко определённые и не взаимозаменяемые гендерные роли. Это не хорошо и не плохо, это просто биологический факт. Относиться к этому факту можно по-разному — мне, к примеру, он не нравится, как и многие другие подобные факты, навроде человеческой неспособности летать или читать мысли. Но наше отношение ничего не меняет в самом факте, к сожалению.

На протяжении тысячелетий человеческая цивилизация выдумывала разнообразные способы встроить эту «фичу» в свою культуру, балансируя между грубой силой и религиозной мифологией, и это худо-бедно работало. Однако в XVIII в. на Западе случилась промышленная революция, создавшая огромный класс наёмных работников, людей без (или почти без) собственности.

Одной из интересных особенностей этого «облегчённого» класса была повышенная мобильность, как географическая, так и социально-мировоззренческая, что сильно поколебало их представления о семье и гендерных ролях. Перестройка сознания потребовала какого-то времени, но примерно с середины XX века разрушение традиционного распределения ролей приняло массовый характер. Рождаемость послушно следовала за этим процессом, неуклонно снижаясь и, в конечном итоге, оказалась ниже уровня воспроизводства. Запад начал вымирать.

Это удивительная ловушка эволюции: как только человеческое общество достигает высокого градуса благосостояния, включается механизм самоуничтожения этого общества. Для западных элит это серьёзная проблема: уничтожение кормовой базы означает смерть хищника.

Очевидный выход из ловушки — понижение уровня жизни тяглого сословия, над чем элиты увлечённо работают. Но это довольно рискованная штука: надо умудриться так ободрать подданных, чтобы самим при этом не пострадать и сохранить управляемость процесса. Пока у них всё получается, но опасность сбоя — например, глобального кризиса — довольно высока. Поэтому они вынуждены подстраховываться и тащить на Запад «план Б» в виде толп молодых и ёбких жителей цивилизационной периферии. Это тоже рискованный план, поскольку привычные для Запада модели управления с пришельцами работают плохо. Но других планов у элит, похоже, нет.

Так что, любезные сограждане, хотите, чтобы начальство закрыло границы для «беженцев» и перестало разрушать экономику? Начинайте рожать в режиме «а сколько у тебя детей? не помню, сию минуту гляну на полатях».

Не нравится такая перспектива? Ну тогда терпите.

PS. Возникает логичный вопрос: а чавой-то ты, милчелаэк, такой весь из себя антииммигрантский? Ты-то сам — кто будешь?

Что ж, объясню. Я твёрдо уверен, что после того, как я въехал в Швейцарию, иммиграцию в эту страну — а в идеале, и во все прочие западные страны — надо было тут же запретить. Вот буквально следующим днём. Потому что — нефиг загаживать нашу Швейцарию, понаедут тут, не продохнуть. По какому-то трагическому недосмотру властей, эта простая и необходимая мера не была реализована, по каковому поводу я и нервничаю децл. Но надежды не оставляю: разум должен восторжествовать, лучше поздно, чем никогда.

И — да, я в курсе, что почти все мигранты считают так же, но представляется совершенно очевидным, что в моём случае такая убеждённость полностью оправдана. А они все дураки и не лечатся. Напридумывают себе всякой фигни и верят потом в неё. Домой бы лучше ехали.

Резня в Золингене напоминает о том, как диковинно устроено беженство в евросовке и, в частности, в Германии.

Если кто вдруг пропустил: в пятницу вечером жители небольшого немецкого города Золинген праздновали день рождения своего города. На праздники был запланирован Фестиваль Разнообразия (Festival der Vielfalt), т.е. ярмарочное действо с упором на культурную многогранность современной Германии. Понятно, что для дня рождения средневекового города никакой другой темы, кроме разнообразия, придумать не удалось, и это вполне логично. Согласно статистике 2020 года, доля мигрантов в возрастной группе старше 75 лет составляла в этом городе 11%, а в возрастной группе до 3 лет — 56%. Среди учеников начальных школ доля детей мигрантов составляла 45.3%. Судя по динамике, лет через 30 немцев в Золингене не останется вовсе, так что какое нафиг средневековье?

Тем не менее, 26-летний мусульманин Исса из Сирии остался недоволен уровнем разнообразия — очевидно, сама идея плясок вместо массовой молитвы показалась ему неприемлемой. Поэтому он взял нож, пошёл в толпу и принялся раздавать удары собравшимся людям. Всего ему удалось ранить 11 человек, троих из которых — смертельно. Потом он сбежал, но был вскоре арестован.

Исса прибыл в Германию в декабре 2022 и потребовал беженской халявы. Однако выяснилось, что в ЕС он въехал через Болгарию, каковая, как страна прибытия, и должна была им заниматься, в соответствии с Дублинским соглашением. Так что в Германии в статусе беженца Иссе отказали и постановили депортировать его в Болгарию. Крайним сроком депортации был назначен прошлый август. Исса, прознав про вердикт, исчез из поля зрения немецкой полиции, а когда срок депортации истёк — просто заявился к иммиграционным чиновникам и опять попросился в беженцы. И немецкий беженский статус был ему немедленно предоставлен, поскольку — и вот это меня приводит в восторг — если срок депортации в страну прибытия истёк, то та страна, где по факту находится искатель беженского статуса, автоматически становится страной прибытия.

Именно поэтому Дублинское соглашение не работает, и не может работать просто по определению. Так-то некая логика в этом соглашении была: беженцы должны были скапливаться в странах прибытия на периферии Европы, в надежде на то, что офигевшие периферийные страны наглухо закроют границы. В итоге и поток беженцев остановится, и Брюссель будет не при делах — это всё злая окраина, к ней и вопросы. Оно бы так и работало, кабы не этот прекрасный пункт про истечение срока депортации в страну прибытия.

Ну а сколько-нибудь работающих механизмов депортации обратно в Сирию (или куда там) в ЕС не существует. Вернее, теоретически они есть, но практически они настолько дороги и громоздки, что ими никто не пользуется. По факту «работает» только добровольное возвращение беженцев, но тут нужны кавычки, потому что уезжать-то они уезжают, получая деньги за свой отъезд, но потом возвращаются.

Я всё жду, когда немцы введут уголовную ответственность за провоцирование добропорядочных исламских фундаменталистов всякими непристойными танцами и музыкой. Ведь практически вынудили хорошего человека выйти на улицу защищать свои благородные убеждения. Он же мог в процессе защиты убеждений порезаться инструментом защиты. Или, страшно подумать, кто-то из убиваемых кафиров мог попытаться дать сдачи. Куда смотрят законодатели, доколе носители шариатских ценностей будут вынуждены наводить справедливость самостоятельно, без помощи нерадивых властей??