в одиннадцать я впервые подумала о том, что мне, кажется, всё-таки немного больно.
и не то "больно", которое разодранной об асфальт коленкой, а совершенно непонятное: словно всё в этом мире — пустая шелуха, а ты — единственное настоящее.
а может, наоборот.
совсем ещё ребёнок, никогда не слышавший о концепции ментального состояния, возникало так много вопросов, ответы на которые я просто не знала где искать. я чувствовала себя грустно, когда улыбалась, я чувствовала себя грустно, когда должна была быть счастливой.
мама — кладезь всей доступной миру информации — сказала, что это пройдёт.
в четырнадцать мне стало страшно.
больно не бывает просто так, а значит — должна быть причина. ты не можешь быть нормальной, если твоя грусть становится неразделимой частью тебя, ты не можешь быть нормальной, если не знаешь откуда она взялась. напуганный ребёнок ухватился за слабое чувство симпатии, убеждая себя, что именно так ощущается самая настоящая любовь. я поверила в то, что влюблена, вместе с этим уверовав в то, что станет лучше, когда я разлюблю.
в семнадцать я отпустила.
призналась, объяснилась, извинилась, свято веря в то, что это моё освобождение.
мною же придуманная любовь, которую я так бережно хранила долго-долго, мною же придуманная любовь, которой никогда не существовало — я отпустила, но моя грусть осталась со мной.
я делала всё, чтобы снова быть счастливой. я пробовала об этом говорить и пробовала переживать в себе, я пыталась быть собой и примеряла новые маски до тех пор, пока не потеряла себя, я притворялась и была честной, иногда я пробивала себе путь, а иногда позволяла этой жизни просто быть.
я искала счастье в летних рассветах и морозных звёздах, искала счастье в голоде до темноты в глазах, я искала счастье в пустом небе, запрокинув голову, плетясь в необжитую квартиру ближе к часу ночи, когда в пустом желудке — намешанный алкоголь и едкая боль, пытаясь вспомнить что-то веселое из того, что происходило со мной час назад среди абсолютно пьяных людей, но так и не найти ни одного воспоминания.
мои друзья, которые не были мне друзьями, моя мама, утонувшая в религии, единственные двое людей, которые чувствуются родными, но так бесконечно далеко — это всё пополняет карту моих шрамов.
"не бойся, это скоро пройдёт"
в восемнадцать мне по-прежнему больно.
