Николай стоял босым на улице. Снег уже перестал падать, но на его длинных ресницах застыл иней. Федор видел, как он дрожал от холода – несмотря на недавний снегопад отметка наружного градусника перевалила за -20. Николай простоял так около получаса, в ожидании, когда Он наконец уделит ему внимание. Сухие, обветренные губы растянулись в довольной улыбке. Федор почувствовал, как недавно появившаяся корочка на губах ломается.
Он сжал в пальцах его длинную косу. Николай дернулся, но продолжил стоять на месте.
Федор неспешно принялся расстегивать яркую рубашку Гоголя. Сегодня цвета раздражали сильнее обычного. В таком идеальном, проникновенно черно-белом пейзаже он был цветовым, выделяющимся пятном и портил всю картину. Рубашка полетела в сугроб, и Достоевский, наслаждаясь холодом чужой кожи, провел пальцами по белоснежной спине. Шрамы уже успели стать бесцветными и почти не видными. Ничего, он это исправит.
Он роводит перочинным ножичком по позвоночнику, слегка надавливая. Совсем небольно, но Коля всё равно вздрагивает от каждого нажатия.
На снегу появились темные капельки. Федор подавил прерывистый вздох – картина оказалась еще прекраснее, чем он думал. Не имея желания сопротивляться мыслям, он слизнул кровавый подтек. Николай проявил все чудеса выдержки, даже не вздрогнув от ошеломляющего контраста холода и горячего языка. Он просто млел, прикрыв глаза и наслаждаясь болью.
Обычно Федор был жестче, но сейчас у него, похоже, настроение лучше обычного. Он даже разрешил ему схватиться за чужое плечо, когда он отросшими ногтями углублял царапины.
Снег под ногами теплел с каждой пролитой капелькой крови. Жарко становилось и Гоголю. Их маленький ритуал продолжался, и ничего не могло заставить их остановиться от своеобразной ласки.
Федор любил, как умел.
Николай проявлял чувства по-другому. Уже в доме, отогревшись у камина, он, не пытаясь себя контролировать, по-звериному кусался, мучая настрадавшуюся тонкую шею Федора. У него никогда не получалось распределять удовольствие: он вгрызался в плоть мгновенно, чувствуя кровь на своих зубах и пытаясь прижаться еще сильнее. Федор хрипло смеялся, говорил что-то про пригретую змею, но Николай никогда не слушал. Он отпускал похабные комментарии и продолжал сжимать свои пальцы на его шее всё сильнее. Он видел свое отражение в его широко распахнутых глазах: его янтарные глаза горели безумием бешеной лисы. Частью нетронутого сумасшедшием сознания он понимал, что его маленькие радости жизни не продержатся долго – увы, люди склонны умирать, причем неожиданно и в самый неподходящий момент. Пару лет назад он бы хихикнул и сказал, что незаменимых нет – но разве есть такие, как он, полностью понимающие и разделяющие его увлечения? Слушая булькающий низкий смех, он млел, ощущая чужую скрытую силу, способную уничтожить его по мановению руки. Он отстраненно подумал, что, наверное, это и есть та самая заезженная любовь в самом зверином ее проявлении.
#зарисовка
