aq marvarid


Channel's geo and language: not specified, not specified
Category: not specified


Пытаюсь исследовать личный и коллективный женский опыт с помощью письма.
Идея тг-канала пришла в попытке «поймать» и облечь в образ воспоминания об абике.
~ абика (с татарского – бабушка)

Related channels

Channel's geo and language
not specified, not specified
Category
not specified
Statistics
Posts filter


В центральноазиатских семьях редко говорят вслух о любви. «Я люблю тебя» звучит непривычно, даже немного тревожно, как что-то заимствованное и не до конца освоенное.

Любовь нашего мира шкворчит в казанах, разливается горячим сорпа, ломается в руках хрустящими шелпеками.

Когда ты уезжаешь, никто не скажет, что будет скучать. Вместо этого тебе дадут откусить шелпек, который, твердея, будет терпеливо ждать твоего возвращения. В очередной паршивый день не спросят прямо «как дела?», но обязательно уточнят «ты что-то ела сегодня?».

Когда в моей жизни появлялась фраза «я люблю тебя», я не знала, как отвечать. Но только со временем поняла — моя любовь может звучать иначе. Она живет в очищенных мандариновых дольках, в тянущемся тесте лагмана, в тщательно продуманном меню для домашних ужинов.

Любовь в нашей культуре материальна. Она подается горячей, разливается по тарелкам и согревает до костей. Она передается через сушеную домашнюю лапшу, хранящуюся в морозильнике, через казы за три девять землей от Казахстана, через бесконечные литры чая в гостях. Любовь здесь — это способность накормить, угостить и насытить.


Есть фильмы, после которых в теле чувствуешь что-то странное. В животе появляется невесомость, голова перестает тарабанить, ноги становятся ватными.

Такое ощущение, будто ты быстро заходишь на кухню за чем-то, но ловишь взглядом персиковые блики от солнца на стенах и не можешь оторваться. Время растекается, ты растекаешься. Такое слияние с бесконечно вечным.

В общем, люблю фильмы, которые часто называют «скучными», «грустными», «медлительными» и даже «заунывными». Размеренная жизнь, фокус на небольших диалогах, погружение в мысли.

Если и вам такое по душе, то вот небольшой список:

1. All We Imagine as Light, 2023 (Payal Kapadia)

2. My Blueberry Nights, 2007 (Wong Kar-wai)

3. In the mood for love, 2000 (Wong Kar-wai)

4. Past Lives, 2023 (Celine Song)

5. Last Night, 2010 (Massy Tadjiedin)

6. Before we go, 2014 (Chris Evans)

7. Roma, 2018 (Alfonso Cuaron)

8. Tangerines, 2013 (Zara Urushadze)


Forward from: Tell don’t show
Решила ввести новую рубрику и рассказывать о каналах, которые читаю. Сегодня будет два.

Культурная удАлёнка
— канал о творческой жизни Алматы и Казахстана. Авторка канала, Алёна Тимофеева, рассказывает о мероприятиях в Алматы, на которые стоит сходить, а если вы не можете, то сделает обзор. Очень много литературных и театральных аноносов в канале. Сразу видно, что жизнь в Алматы кипит!

Aq mervarid - (в переводе с узбекского, белый жемчуг), канал Данель Ходжаевой, которая исследует личный и коллективный женский опыт через письмо. Данель пишет тексты на личные темы, актуальные события, обзоры на арт мероприятия, а также рецензии на книги и фильмы с феминисткой оптикой. Очень рада, что познакомилась когда-то с Данель благодаря курсу!


Эльмира и сообщество «Семейная этнография» — одно из самых поддерживающих коммьюнити для пишущих женщин. Люблю и обожаю 💘


Ещё посмотрела «Анору» Шона Бейкера.

Динамичный, местами смешной, но все же грубый фильм о 23-летней девушке, всеми силами пытающейся вырваться из привычного мира.

Вместе с ней короткий, но наполненный всевозможными событиями путь, проходит сын русского олигарха, гангстеры-армяне и «таинственный» бандит (он же, видимо, тот настоящий принц на белом коне).

Многого и не скажешь. Фильм — жестокая сказка о Золушке, у которой не получилось. Или история о потерянном современном поколении, гиперпотреблении, инфантильности и социально-экономическом разрыве.

Что понравилось в фильме?

Интересный сюжет, который пролетает незаметно. Живые персонажи, классная актерская игра (особенно Майки Мэдисон). Отсутствие заунывных предисторий или намеков.

Попал ли фильм мне в сердце?

Точно нет. Мне не хватило «магии», размеренности и даже какого-то узнавания своего или окружающего опыта. Даже короткие, но ключевые фразы фильма показались довольно прямолинейными.

Восторгалась ли я репрезентацией секс-работниц? Нет, и считаю, что все кинокритики, не имеющие никакого понятия об опыте женщин в этой индустрии, должны ударить себя по голове. В конце концов, судить о схожести могут лишь те, кому это правда знакомо.

Могу ли я говорить о стереотипном представлении русских? Тоже нет.

В общем, дротик жестокой реальности в меня не попал.


«Честь», Трити Умригар

В конце прошлого года прочитала красную книгу с сочными манго на обложке. Роман американской журналистки индийского происхождения Трити Умригар вошёл в список книжного клуба Риз Уизерспун. Сначала у меня были опасения: несмотря на классные проекты Риз как кинопродюсерки, мне казалось, что книга может оказаться слишком попсовой. Но разве это обязательно плохо?

Опасения не оправдались. Книга захватила с первых страниц. За пару часов я прочитала больше 100 страниц и не могла оторваться. В какой-то момент мне показалось, что я сама нахожусь в Мумбаи — чувствую аромат чапати, слышу индийскую речь и даже дышу жарким спертым воздухом. Такое в глубокое погружение у меня было в последний раз с книгой Оушена Вонга «Лишь краткий миг земной мы все прекрасны».

В центре сюжета переплетаются две истории женщин. Смита, американка индийского происхождения, неохотно возвращается в Индию, чтобы написать репортаж о жизни Мины, местной женщины, пережившей попытку «убийства чести». Лицо и тело Мины обезображено, а её муж-мусульманин был убит её же братьями. По мере того как суд выносит вердикт, мы постепенно узнаём, почему семья Смиты когда-то покинула Мумбаи.

Книга многослойная. Она поднимает множество тем: конфликт старого и нового миров, феминизм в демократичном и традиционном обществах, противостояние индуистов и мусульман, расслоение на касты и доступ к привилегиям. Всё это отражается в героинях и героях книги.

Некоторые моменты могут показаться знакомыми всем центральноазиат(к)ам. Размышления о «старой» и «новой» Индии, истории сильных женщин, которые, оставаясь невидимыми в обществе, тянут на себе целые семьи, внутренней ксенофобии, контроле мужчин над женщинами, коррумпированности чиновников — всё это легко находит отклик.

Приятным бонусом стал хороший перевод, который сохранил фразы и слова на хинди, которые звучат очень знакомо: «джан», «пах», «шалвар» и другие.

«Честь» — это не просто книга о боли и несправедливости, но и повод взглянуть на свой собственный мир и задать себе неудобные вопросы.

Для меня центральным вопросом стало: «Как писать об ужасных преступлениях внутри своей культуры и при этом не создавать почву для дискриминации?». Ответ оказался довольно простым — писать правду о своём опыте.


Сегодня впервые пришла на спектакль в корейском театре. Попала на премьеру «Мотылька» режиссерки Кати Пен. С первых секунд, как погас свет, стало ясно — в зале будет тихо и никто из зритель(ниц) не рискнет отвлечься на что-то, кроме сцены.

Сюжет спектакля о вечном — как мы тянемся за «светом»: лучшим, богатым, нечестным, и как в итоге оказываемся во тьме (шутка ли, что Казахстан с солнцем на флаге, вечно хочет сиять только для внешней аудитории). Но дело даже не в том, чтобы до конца понять сюжетную линию. Наблюдая за сценой, в итоге ловишь себя на мысли: главное — попала ли она в твое сердце или нет.

Ключевая команда «Мотылька» (все, конечно же, женщины) сделала всё, чтобы попасть в сердца зритель(ниц). Невозможно пройти мимо аудио сопровождения, костюмов, декораций, пластики и актерской игры. Невозможно пройти мимо слияния разных поколений актеров и актрис, усиливающих друг друга. Невозможно пройти мимо символизма работы. Всё это окутывает настолько, будто бы перед тобой оказывается не спектакль, а ритуальный танец.

«Мотылька» хочется раскрывать как шкатулку полную украшениями. Бережно вытягивать воспоминание, разглядывать, разбирать по частям и тянуться за новым. Катя Пен, очевидно, не дает прямых ответов и не задаёт прямых вопросов, а говорит на своем визуальном языке. Который, к слову, ты даже если не понимаешь, то точно чувствуешь. В её спектакле нет хороших и плохих, нет тех, к кому точно проникаешься симпатией, а кого ненавидишь. Сюжет не бытовизирован, не рутинный, но в тоже время абсолютно точно интуитивно понятен каждому.

Абсолютно магическая вселенная тьмы, черная сказка, пространство полной трагедии и смерти. Духовной и телесной.

Спасибо за этот опыт 💔


Феномен Нары Смит, лично для меня, состоит в том, что это романтизированный образ для городских жителей.

Для тех, кто уже давно забыл, что такое домашняя еда. Для тех, кто никогда не делал сары май. Для тех, кто не знает, что мясо можно делить и оставлять разные части то на жарку, то на бульон, то даже как лакомство соседской собаке.

Меня в целом часто поражает, как быстро мы забываем о «технологиях» предков и восхищенно смотрим на людей в тиктоке, делающих тоже самое.

Домашняя лапша? Вау.

Использовать остатки жира как альтернативу маслу? Вау.

Делать комбучу? Вау.

Как же много невидимого труда до сих пор делают наши бабушки, родители и другие старшие родственники, не считая это чем-то ценным.


Forward from: өнер critique
Не стало Сабины Хоррамдель, основательницы проекта Ruyò.
Сабина была особенной. Она давала площадку разным голосам и искренне хотела изменить положение вещей в искусстве региона. Без нее нам, центральноазиатским работницам культуры, будет гораздо сложней продолжать общее дело.
Я очень рада, что однажды Сабина впустила меня в свой мир. И я буду носить его частичку в своем всегда.


Forward from: Проклятая амбивалентность
В сборник «Семейное, женское, повседневное в историко-антропологическом измерении» вошли научные работы о том, как женщины сохраняют память об истории семьи, поддерживают общение между родственниками и организовывают совместные праздники.

Мы все знаем массу историй о том, как родственницы или ассистентки или даже поклонницы знаменитых мужчин бережно сохраняли их архивы и готовили их к публикациям: труд утомительный и отнимающий много времени.
Случаи, когда мужчина сохранял семейный архив и документы своей жены, можно пересчитать буквально по пальцам. От жены или коллеги ученого мужа автоматически ожидается, что она будет заниматься тягомотным трудом по подготовке источников, созданию архива, издания его работ, сбору биографических материалов, организации мемориальных мероприятий.

Мужчины формируют официальную историю: ту, что входит в учебники и становится общегосударственным нарративом. Они выбирают, что сохранить, а что оставить, какое событие признать важным, а какое вычеркнуть. Женщины занимаются сохранением частной памяти, которая часто противоречит общепринятому, мужскому канону.

В одной из работ исследовательница пишет:
— Несколько поколений женщин в этой семье, тем не менее, хранили пачки писем.

Сегодня кажется невероятным, как в условиях московских коммуналок, эвакуации в годы войны, послевоенной нищеты и переездов им удалось сберечь семейные бумаги!


Тема сохранения семейной памяти остро отзывается для многих женщин, включая меня. Биография моей расширенной семьи отражает не только бурный XX, но и безумный XXI век. У меня нет возможности прийти на могилы бабушек, потому что их больше не существует в физической реальности. Как не существует фотографий, писем и многого другого — и я не могу без горечи думать о том, что мужчины беспечно относятся к любой памяти и любому предмету, который не затрагивает их напрямую и не служит их выгоде.


#женскийкруг #двойныестандары


Пыталась найти книгу по ключевым словам «тело, роды, книга»…штош, стоит ли что-то говорить ещё


Подумала, как несправедливо много книг о поведении и здоровье малышей, но как мало об изменениях в теле женщины.

Как много девочек, женщин (а тем более мужчин) или небинарных персон знают о разрывах, первом походе в туалет после родов или трещинах на сосках во время кормления?

Здорово читать об изменениях в жизни маленького человека и развитии его мозга, но как же хочется просто знать больше о своем теле. Не из историй подруг, сестёр или мам, а из книг, статей, выступлений.

Если знаете хорошие книги, медиапроекты или статьи, то порекомендуйте в комментариях 🩶


Прочитала новую книгу Еганы Джаббаровой «Руки женщин моей семьи были не для письма».

В 11 небольших главах писательница рассказывает историю о себе и своей семье, используя разные части тела как метафоры. Живот превращается в панцирь для защиты еще нерожденного, рот в проигрыватель для убаюкивания, а руки в инструмент постоянной работы.

В то же время все части тела, несмотря на их высокую функциональность, не становятся ценными в обществе. Так, в живот больно ударяется мужская нога, рот бережно замалчивает страшные тайны, а руки черствеют под натиском тяжелой бытовой работы.

Постепенно, раскрывая ограничения женской жизни в азербайджанской семье, Егана рассказывает историю своей болезни. Дистония заставляет тело содрогаться, не слушаться и изрыгать судороги. Ее руки скрючиваются, нога волочится по земле, а прежние густые черные брови превращаются в некрасивые зигзаги на лице.

Телесный бунт уничтожает прежнее тело Еганы, но вместе с тем формирует новое, освобождая ее от патриархальных оков.

Перед операцией ей сбривают волосы, которые в традиционном обществе считаются ценным активом, символизирующим крепкое здоровье и сильные гены. Непослушная нога заставляет носить с собой трость, превращая девушку репродуктивного возраста в пожилую женщину.

Спина сгибается под тяжестью ответственности: в тюркских и мусульманских семьях женщина отвечает не только за свои поступки, но и за действия своих детей. Любой поступок ребенка не в пользу семьи воспринимается как свидетельство плохого воспитания, невыполненная задача неудавшейся мамы.

Острое чувство несправедливости расселяется по ее телу физическими недугами. Теперь, с дистонией, Егана больше не может следовать устоявшимся правилам.

Используя тело как инструмент, Егана мягко исследует, каково быть чужаком в семье и обществе. Со временем ее язык перестает воспроизводить азербайджанские слова без акцента, но, как бы она ни говорила на русском, он никогда не станет для нее родным.

Стоит вспомнить ее эссе «Мое сложное имя» о последствиях постколониальности, которые превращают Егану в незнакомую «Елену».

Если же перейти от самоощущения к практическому применению, то язык Еганы в письме – это не просто проза, а поэтическая проза, где слова оборачиваются в обертку образов, усиливающих их воздействие на читательниц.

Так же, как язык, меняется и само восприятие ее тела и рук. Если раньше руки ее семьи были предназначены для приготовления еды, мытья посуды и успокоения ребенка, то теперь с каждой главой становится все яснее, что ее руки нашли письмо.

Писательницу разрушает болезнь, но только вместе с ней она разрушает привычный цикл насилия. Она переизобратает себя и показывает всем, как через боль рождается освобождение.




Часть 2:

Несмотря на все это, книга, конечно, заставляет рефлексировать и зеркалит знакомые истории из нашей реальности. Например, в книге, после очередного эпизода насилия раскрывается история абьюзера. Оказывается, что за его спиной есть большая черная трагическая история. Именно это осознание позволяет героине «понять» его действия и постараться сохранить отношения.

«В нем было настолько больше хорошего, чем плохого, и я была готова сделать всё, что смогу, чтобы убеждать Райла в этом до тех пор, пока он сам этого не увидит».


Именно этот момент триггернул больше всего. «Нет плохих людей, есть те, с кем поступали плохо», «Он_а травмированн_ая», «У него/нее тяжелое было детство» — после подобных фраз начинается всё самое худшее. Сегодня ты простишь человеку грубость, оправдывая травмой, завтра — пренебрежение, послезавтра — абьюз. Всё это наступает так быстро, что «очухаться», как героине романа, бывает очень сложно даже в самых показательных ситуациях.

Сколько, интересно, мы будем оправдывать омерзительные или несправедливые поступки людей, помня об их болезненном опыте?

Задаю вопрос и себе, зная, как часто и я могу крутить в голове всевозможные оправдания. «Черная дыра» внутри никогда не должна быть причиной плохого отношения к другому человеку. А если и является причиной, то понимать и принимать мы её точно не должны. И если что-то и должно «закончится на нас», то точно такие убеждения.


Часть 1:

Вторую неделю читаю роман Колин Гувер «Все закончится на нас». Обошла бы его стороной, но нашумевший фильм с участием Блейк Лайвли не оставил меня в стороне.

Примерно с первых 10 страниц стало понятно, что я давно не читала бестселлеры — идеализированные картонные герои_ни, киношные диалоги, очень стереотипизированные описания отношений и секса. В общем, нерв пока «не трогает» несмотря на сенситивную тему насилия.

Могу списать это на несколько причин: книга ещё не дочитана, у меня нет опыта физического или сексуализированного насилия, в Казахстане каждый день читаешь ужасающие новости о преступлениях против женщин и порог чувствительности становится гораздо выше. Последний пункт ужасен, но точно также и правдив.


Пару дней назад мне скинули развирусившееся видео мужчины, который под давлением (и пытками) признает свою вину в Крокус Сити Холле. Вчера мне прочитали новость о том, что ему отрезали ухо и после пытались скормить ему же. Без всяких расследований, судов, хотя бы малейшей возможности защитить себя.

Всё, о чем я думаю — группам, не пережившим колонизацию, никогда не понять боль от прочтения таких новостей. Они никогда не испытают эту тупую режущую несправедливость мира, когда хочется кричать, злиться, плакать одновременно. Когда твое тело становится пустым. Невидимым. И вряд ли им когда-либо приходится доказывать, что они не невидимки, а такие же люди.


Между похоронами бабушки и дяди в этом году прошло 2,5 месяца. Казалось, что кое-что осталось прежним: та же квартира, та же комната для омовения, объятия с теми же людьми. Весомая разница была в том, что теть Ася ушла за 80, а дядя – за день до своего 55-летия. В детстве 55 лет звучит почти как древность, а в 25 ты уже ощущаешь несправедливую прерванность жизни этого возраста и думаешь, что столько событий еще могли произойти, но теперь не произойдут.

Я привыкла, что люди, во время аса, часто приукрашивают. Так принято – говорить, что человек был щедрее, добрее, красивее, смешнее. Вспоминать только лучшее, а о чем-то вежливо умалчивать. С дядей Даиром было не так – всё, что про него говорили, было правдой. Его улыбка действительно не сходила с лица и, кажется, я больше не видела людей, умеющих неустанно говорить и улыбаться одновременно. Он правда был внимательным – помнил о каждом дне рождении, знал, какой чай, печенье или кофе вы любите. Он был гораздо внимательнее и чутче, чем все мужчины нашей семьи. Он уважал и старших, и маленьких. Любил поговорить, но мог и помолчать. Был по-детски добрым и наивным, но при этом зачастую рациональнее, чем все взрослые вокруг. В нем традиционно для его поколения сохранилась светскость, советскость и интуитивное следование традициям.

Я помню, как в мои 10-12 лет вышла знаменитая «Сплетница». Ее редко крутили по какому-то телеканалу, серийных дисков пока не было, а интернет дома предательски плохо работал, поэтому посмотреть её в сети было невозможно. Он, краем уха услышав о моем интересе к сериалу, скачал себе пару сезонов «Сплетницы» и перевел их на диск, который передал мне. До сих пор помню желтую обертку от серебристого диска, на котором черным маркером было отмечено название сериала.

Еще раньше, в первом классе, мама решила подарить мне первый телефон. Мы поехали выбирать его вместе с дядей Даиром. Он настаивал на новой технологичной нокие, а я выбрала красивую раскладушку от самсунга. Он тогда, весело рассмеявшись, сказал «Эх, Данёка, жаным, ладно!». И мне до сих пор требуется пару секунд, чтобы осмыслить, что теперь его голос остался в памяти.

Во время учебы в университете я внезапно полюбила Ван Гога. Как часто бывает – лихорадочно читала о нем, скупала все книги, искала цифровые архивы его писем. В этот год, он, вместе с женой тетей Зулей, приехали на мой день рождения. Они подарили кофейный набор с подсолнухами Ван Гога, ничего не зная о моем увлечении. Кофейный набор со временем сломался. Мне очень хотелось захватиться хотя бы за частичку воспоминаний о нем, поэтому уже после похорон теть Зуля подарила мне новую чашку с Ван Гогом. Теперь не в честь дня рождения, а в память о дядь Даире.

За день до его ухода мне приснился сон, будто у меня выпадают жевательные зубы с крепчайшими белоснежными корнями. Ещё за неделю до этого – сон, в котором мы заходим в квартиру дяди, а все женщины сидят в белых платках. Спустя ещё две недели после похорон – сон с дядей, который сидит за столом с незнакомыми людьми и не откликается на наши голоса. Сон про зубы оказался правдивым. После его ухода мы все ощутили, как что-то значимое и важное пропало из нашей жизни, как ослабели корни, как внезапно уязвим стал род с уходом сразу двух человек за пару месяцев.


Целый день прокручиваю в голове слова Рашева про «практическую безопасность», которая, по мнению мужчин, обязательно спасёт тебя от физического и сексуализированного насилия.

Хочу сказать вот что.

Примерно с 8-9 класса я перестала носить всё короткое и открытое, никогда не «ловила» с руки попутку, не отвечала грубостью на речевой харассмент мужчин на улице. Если я освобождаюсь поздно, то всегда вызываю только такси. Каждый день пишу маме, что приехала домой, а с утра – о том, что в офисе. Интуитивно выбираю маршруты по самым траффиковым и большим улицам, даже если срезать через дворы гораздо быстрее. Не захожу в лифт с мужчинами. Если есть выбор, сажусь в общественном транспорте только рядом с женщинами.

Это – и не только – мой ежедневный выбор. Е-ж-е-д-н-е-в-н-ы-й. Хотя, скорее, не выбор, а необходимость, потому что я живу в мире с людьми, чья толерантность к насилию и его оправданию выше, чем даже у вышеупомянутого Рашева.

Помогает ли такая «практическая безопасность»?

Нет. Каждый раз я четко знаю, что все эти вещи просто успокаивают меня и создают ощущение контроля. Они никогда не остановят проходящего мимо или знакомого мужчину, который намеренно хочет навредить тебе. Смещать фокус с агрессора и склонности мужчин к насилию на осторожность женщин – чудовищное скотство, которое нельзя пропускать и прощать.



20 last posts shown.