МХ-442
Карамелек с плохими вкусами
наглотавшись, как на погибель,
я уже потайные кустики
в парке клином вслепую выбил.
В результате бегу, присыпанный
чем-то дьявольски несъедобным,
а житуха мелькает клипами
Персефоны и Посейдона.
Между бойлерными и кладбищем
силы сдувшиеся сочатся.
Нота дружит теперь не с клавишей –
с болью в пятке и пульсом частым.
Дирижабли болгаркой пилятся
прямо над васильковым фронтом;
киевлянин да пара питерцев
провожают гудок паромный.
Мескалиновой абстиненцией
припечатывается рвота.
А хотелось, чтоб на стене цвела
лобулярия, как на фото.
Чтоб потешился друг – не более –
и опять конденсатным сгустком
улетел в свою монополию
электрических сверхмоллюсков.
Я нашёл угольки, пылавшие
при живой путеводной силе.
Ох и чёрные!.. Видно, лакшери
был мой жанр как образчик стиля.
Появляюсь в штанах неглаженых
на балу, точно выкрест некий,
и секу, что со вкусом ландыша
леденец должен быть вовеки.
Карамелек с плохими вкусами
наглотавшись, как на погибель,
я уже потайные кустики
в парке клином вслепую выбил.
В результате бегу, присыпанный
чем-то дьявольски несъедобным,
а житуха мелькает клипами
Персефоны и Посейдона.
Между бойлерными и кладбищем
силы сдувшиеся сочатся.
Нота дружит теперь не с клавишей –
с болью в пятке и пульсом частым.
Дирижабли болгаркой пилятся
прямо над васильковым фронтом;
киевлянин да пара питерцев
провожают гудок паромный.
Мескалиновой абстиненцией
припечатывается рвота.
А хотелось, чтоб на стене цвела
лобулярия, как на фото.
Чтоб потешился друг – не более –
и опять конденсатным сгустком
улетел в свою монополию
электрических сверхмоллюсков.
Я нашёл угольки, пылавшие
при живой путеводной силе.
Ох и чёрные!.. Видно, лакшери
был мой жанр как образчик стиля.
Появляюсь в штанах неглаженых
на балу, точно выкрест некий,
и секу, что со вкусом ландыша
леденец должен быть вовеки.