тьма кислотой прожигает душу, тьма едва слышно шипит и целует холодом в губы. в тьме нет ничего, тьма - отсутствие света, даже чудовищ из снов нет, потому что чудовища - это другое, это - наполненность страха и бесконечность мыслей, чудовища - когда в душе еще что-то есть, в отчаянии есть лишь выжженные поля и небо, подернутое вуалью облаков, такое плоско-серое, что, кажется, еще секунда, и оно упадёт на тебя к чертовой матери. можно плакать, плакать и выйдет, слезы - зов о помощи, только никто не увидит, можно сидеть и смотреть в одну точку, и тонуть, тонуть в мыслях, где один образ перетекает в другой, где корабли в бесконечный раз в бесконечном поиске подходят к стенам трои, где мальчик плачет к моря, а на него смотрит прекрасная жестокой красотой женщина, а костер на отголосках мыслей пылает нотр-дамом, девушка с браслетами на руках поет горько-тихую песню, а в безлунную ночь поэты выходят стреляться на дуэль, потому что петь о любви некому, потому что любовь погибла где-то под развалинами оперы, да и не любовь это была, в отчаянии ведь нет любви, есть только выжженные поля, любовь - ее можно ждать, можно представлять, как чудесно и тепло будет, как будет хо-ро-шо, только это всего лишь мечты, позолоченая шелуха однообразных дней, и это однообразие еще сильнее бьет по одиночеству. и можно пытаться найти утешение, можно попытаться сбежать от себя, только, куда бы ты не направился, себя с собой ты в любом случае возьмешь, это известно со времен мальчика, живущего среди приведений, а ты живёшь приведением среди людей, тусклое, хрупкое странное существо. и можно слушать музыку, можно читать книги и смотреть фильмы, можно сбегать в другие миры и прятаться там, с каждым мгновением все сильнее отдаляясь от обычной жизни. можно шептать что-то о свете и любви. можно хвататься за них и возвращаться обратно, но никто не может сказать, надолго ли этого хватит.
