Отец Гиперсемиотий

PS. Ух ты. Колумбийский президент тоже заговорил о повышении таможенных тарифов со своей стороны. Видимо, ему кто-то напомнил, что Колумбия экспортирует в Штаты товаров на 15 с половиной миллиардов долларов в год, а Штаты в Колумбию - на 19 с половиной.

Потихоньку выясняется, что во все эти игры можно играть вдвоём.

Глядя на Трампа, невозможно не восхищаться его детской незамутнённостью. Так-то чуваку под 80 — ожидаешь, вроде, некой взвешенности.

Но взвешенность уже не работает. Работает быкование.

Вот он отправляет два самолёта с мигрантами в Колумбию. Колумбийский президент отказывается их принять на том очевидном основании, что ни у кого в Колумбии никто не спросил на это разрешения, и вообще: вы там совсем обалдели?

Трамп тут же вводит 25-процентный тариф на весь колумбийский экспорт в Штаты, угрожая поднять его до 50% через неделю, а кроме того, закрывает Америку для всех колумбийцев, включая дипломатов. Через час или два Колумбия сдаёт назад и не только соглашается на любую депортацию мигрантов, но и предлагает для этого собственные самолёты.

В общем, методика понятна.

Если в итоге европейцы придут в чувство и основательно задумаются о своей экономической зависимости от Метрополии, это будет прекрасным результатом трампова президентства. Если он будет продолжать в том же духе и, при этом, не вгонит мир в повальную войну всех со всеми, то через четыре года состояние мозгов у мировых — а главное, европейских — политиков может стать гораздо здоровее.

Не останавливайся, Донни!

Оказывается, в прошлом году мюнхенский исследовательский институт Ifo (такие принято называть «think tank») попытался подсчитать, сколько денег Германия теряет из-за своей безумной бюрократии.

Методику подсчёта я не назвал бы безупречной, но уж какая есть. Они рассмотрели опыт других стран, сокращавших бюрократию, и получили некий усреднённый прирост ВВП, который можно ожидать в результате этих мер. Соответственно, если бюрократию не сокращать, то этого прироста не случится, и недополученные деньги можно записать в «упущенную прибыль».

В случае Германии, это 146 миллиардов евро в год. Если методика верна, немецкие бюрократы грабят страну на сумму, эквивалентную годовому бюджету страны типа Чехии, ОАЕ или Ирландии.

Я не стал бы чрезмерно серьёзно относиться к этой сумме: это такой немного сферический конь в вакууме. Но отраден сам факт открытого обсуждения ущерба, наносимого бюрократами. Честно признаюсь, не ожидал от немцев.

[Часть 2 из 2]

В этой парадигме ответ на вопрос «возможно ли общество без государства, т.е. анархия?» выглядит довольно определённо: такое общество невозможно, пока не изменится либо природа человека, либо природа его среды обитания (впрочем, второе едва ли отделимо от первого).

Чтобы упразднить машину, управляющую страхами, понадобится избавиться от самих страхов, а это неисполнимо просто в силу особенностей человеческой физиологии. Человек слаб, уязвим и смертен — что даёт бесконечную над ним власть. Даже когда/если победит трансгуманизм и люди станут смелее относиться к частям своего тела, это ничего не изменит: доступ к «расширениям» будет регулироваться всё тем же государством (которое к тому моменту, возможно, получит какое-то другое название).

Можно пофантазировать о переходе человечества в какое-то принципиально иное агрегатное состояние, но эти фантазии всё равно будут основаны на том, что нам известно и понятно. Всё, до чего мы пока смогли додуматься — это виртуальное пространство, в которое люди переселяются, отказавшись от физических тел. Но и в этом случае будут существовать некие физические или цифровые «штуки», которые можно будет выключить или стереть — а значит, сохранится инструмент управления страхом.

В далёком будущем, возможно, появится нечто принципиально новое, чего мы сейчас даже представить себе не можем. Некая неотключаемая среда, в которой мыслящие субъекты будут существовать в нестираемом виде. Вот тогда и поговорим о практических аспектах анархии. Пока же об этом можно только мечтать.

Главное здесь — не то, что случится в далёком будущем, а то, насколько трезво мы оцениваем роль разных государств в нашей жизни здесь и сейчас. Это не позволит нам изменить мир, но принять пару-тройку осмысленных решений по поводу собственной биографии — вполне поможет.

[Часть 1 из 2]

Когда мне было лет 10 или 11, я почувствовал, что в моей жизни не хватает важных для взросления переживаний: за весь свой, как мне тогда казалось, долгий век, я ни разу не чувствовал себя вором. Повод уже не вспомню: то ли прочитал какую-то книжку про благородных грабителей, то ли посмотрел соответствующий фильм — но так или иначе, захотелось мне сходить на дело.

Сразу после школы я пошёл в ближайший продуктовый магазин с непродуктовым названием «Темп». Примерно половина его была отведена под самообслуживание: вход через открывающийся в одну сторону турникет, выход через кассы. Никаких камер слежения тогда не существовало, а покупателей в середине рабочего дня было мало. Не привлекая внимания, я прошмыгнул в хлебный отдел, цапнул с полки четырёхкопеечный пирожок с ливером, положил его в карман куртки и пошёл к выходу.

Сценическая задача состояла в том, чтобы пройти мимо кассирши со скучающим и отстранённым видом человека, случайно оказавшегося в магазине, но не поддавшегося соблазнам советской торговли и спешащего по своим важным делам, углубившись в серьёзные мысли. Однако игра моя была неубедительна. Увидев меня, кассирша вскинулась, приказала мне остановиться, попросила ошивавшуюся неподалёку коллегу перекрыть мне путь к бегству, после чего потребовала предъявить содержимое карманов.

Последовавшая за этим сцена — не из тех, которыми впоследствии гордятся, так что позволю себе промотать плёнку на несколько минут вперёд к тому моменту, когда кассирша с видом Изабеллы Кастильской, зачитывающей Гранадский эдикт, потребовала, чтобы я убирался вон из магазина и никогда больше здесь не появлялся. Первое я исполнил, второе — нет, но в течение нескольких месяцев старался не попадаться той кассирше на глаза.

Анализируя впоследствии этот случай, я задавался разными самокопательскими вопросами. Что я чувствовал во время покражи, почему выбрал дешёвый и несъедобный пирожок, как на меня подействовал эпизод с кассиршей, что удерживает меня от повторения этого эксперимента… и тому подобное.

Вывод был не особенно лестный. Очевидно, понял я, людей в рамках приличий и социальных контрактов удерживает одна-единственная сила: страх. Наводить этот страх могут разные сущности и силы: общественное мнение, менты, лишения, боль, смерть… Мы придумываем для этого разные ловкие эвфемизмы: выгода, расчёт, интерес, здравый смысл и т.д., но за всеми этими масками прячется всё тот же страх.

С тех давних пор это открытие обросло множеством эмпирических доказательств и поводов усомниться в нём не возникало.

История человечества — это бесконечный сюжет о взаимоотношениях людей со своими страхами. Страх — это ресурс, поэтому со временем он неизбежно инструментализируется и монополизируется теми, кто пошустрей и посообразительней. Так образуются государства — механизмы разработки теории и осуществления практики управления страхами населения с целью подчинения последнего.

Государства всегда опирались на вооружённых головорезов, но ещё на самых ранних этапах стало понятно, что к каждому подданному стражника не приставишь. И тогда возникла гениальная идея подселить персональных стражников прямо подданным в мозг, напугав их непрерывным надзором и посмертным возмездием — так человечество создало богов и всевозможную сверхъестественную машинерию.

За несколько тысяч лет идеи эти окрепли и разветвились, породив всевозможные вариации «морали», которые с изумительной эффективностью работают до сих пор, хотя в справедливого судью, сидящего в заоблачном дворце, или в цикл перерождений всерьёз уже мало кто верит. Стражники, конечно, тоже не перевелись и очень технически выросли за это время.

Так что всякий раз, когда человек делает то, что от него ожидает государство, он делает это от страха — либо явного, либо погребённого под толстым слоем фантазий и изобретательных эвфемизмов.

[продолжение ниже]

Самое, наверное, смешное из того, что наворопятили сегодня трампомаски - это помилование Росса Ульбрихта, хозяина "Шелкового пути", сайта в даркнете, торговавшего в начале 2010-х наркотой. Чуваку начислили два с половиной пожизненных срока, он отсидел больше десяти лет, и сегодня был отпущен на свободу.

А смешно освобождение наркоторговца тем, что за несколько часов до этого трампомаски объявили наркокартели террористическими организациями, в целях борьбы с наркотиками.

Сделают ли теперь Ульбрихта президентским советником? Было бы логично.

Часто можно слышать, как юзернейм громким, на весь интернет, шёпотом задаёт себе вопрос: что есть свобода?

Вопрос, конечно, интимный, но отнюдь не праздный. Все нормальные люди ищут не конфронтации, а комфорта. Однако дистрибьютеры комфорта не работают за спасибо, они требуют платы — и не склонны ограничивать себя в желаниях. В качестве платёжного средства они принимают услуги и лояльность, что трагическим образом сужает семантическое поле «свободы» до размеров кладбищенской оградки.

Поэты, которых юзернейм охотно цитирует целыми страницами, холодны и безжалостны, предлагая за свободу неподъёмную цену:

С красавицей налаживая связь,
вдоль стен тюрьмы, где отсидел три года,
лететь в такси, разбрызгивая грязь,
с бутылкой в сетке — вот она, свобода!

Щекочет ноздри невский ветерок.
Судьба родных сознания не гложет.
Ах! Только соотечественник может
постичь очарованье этих строк!

Нет уж, Иосиф Саныч, сам изволь сидеть три года, коли есть надобность, а мы этим годам найдём лучшее применение, да и бутылку сыщем поприличней, и упакуем не в сетку, а в пакетик с финтифлюшками.

В быту-то оно просто. Как говорится, свобода размахивать руками заканчивается у кончика носа другого человека (цитату приписывают даже не Бисмарку, а чуть ли не Канту, что говорит о чрезвычайной её значимости). Другим же человеком может быть и не человек вовсе, а, допустим, государство или какая другая почтенная организация. Когда вокруг сплошные носы, да ещё и казённые, кулаками не помашешь, и это один из немногих поистине универсальных эмпирических фактов.

Что ж, юзернейм, записывай. У индивида, скованного по рукам и ногам общественными цепями, есть ровно одна свобода: свобода сомневаться. Это великая вещь: её одной достаточно, чтобы быть живым человеком, а не высохшим одуванчиком в корпоративном гербарии, при этом дистрибьютеры комфорта не могут её отнять.

Но почему-то именно от этой свободы ты отказываешься в первую очередь.

Ты сомневайся, юзернейм, сомневайся.

Ну хорошо, латвийский мультик про котика вы не видели, но второй сезон Silo уж всяко не пропустили, я надеюсь? Архисмотрибельный продукт-с. В этом сезоне они ещё и вспомнили, что какой бы восхитительной ни была Ребекка Фергюсон, это всё же не её бенефис — и стало ещё лучше.

Меня там восторгает степень проработки общества, живущего без истории. Авторы сериала довели метафоричность до абсурда: изолированное от мира племя, обитающее не в воображаемой, а самой натуральной башне, поделённой на уровни, где наверху обитает чистая публика, а внизу — чумазые работяги. Подавляющее большинство из них не знает, почему всё устроенно именно так и что находится за пределами башни, довольствуясь простенькой мифологией.

Нечто подобное было и в замечательной польской «Сексмиссии», конечно — но то была комедия, а тут люди во главе с Хью Хауи и Грэмом Йостом попытались всерьёз что-то этакое смоделировать. В Silo всё вертится вокруг замысла «перезагрузить» человечество, уничтожив его почти поголовно, кроме небольшой специально отобранной группы людей (это станет очевидней в следующем сезоне). В общем, очередной римейк библейской саги о Великом Потопе и Ноевом Ковчеге: за последние пару тысяч лет человечество не придумало ничего нового.

К чему это я.

Мы привыкли верить в то, что мы знаем свою историю. Вон сколько всего понаписано. Открываешь книгу «Повседневный быт хеттского крестьянина эпохи Мурсили Первого» — и буквально лично знакомишься с этим крестьянином, как будто он живёт на соседней улице. Говорите, нет такой книги? Сегодня нет — завтра будет, помяните моё слово. Вон сколько профессионалов пристально смотрят на этого крестьянина — чего-нибудь, да разглядят.

И профессионалы действительно многое могут разглядеть. Но не общество в целом.

В массе своей, мы поразительно невосприимчивы к истории, упорно игнорируя все её подробные и предельно внятные поучения. И даже если что-то из этих наставлений всплывает в общественном сознании, то только в виде глупых и плоских сказок в стиле «наш славный вождь против их коварного тирана».

В итоге всё повторяется в бесконечном цикле. Выходит на просцениум очередной Сулла и начинает проповедовать ограничение свобод во имя государственной безопасности — и народ на трибунах радостно галдит, хлопает в ладоши. Отец родной, как же ты прав, как же хорошо, что кто-то это высказал, безопасность-то превыше всего, и для нас, и главное — для детей, для них вообще ничего не жалко, чтобы вырастали они в неге и довольстве, а не так, как мы в 90-е, а свобода это ерунда, можно подумать, свобода помогла одолеть Митридата…

Смотришь на них, вытаращив глаза. Ребзя, очнитесь, всякий раз, когда кто-то ограничивает вашу свободу, делается это с одной-единственной целью: мобилизовать вас для какой-нибудь пакости, вам совершенно ненужной (и очень может быть, смертельной), но необходимой вашему начальству, привычно называющему себя «государством». И сколько существует человечество, по-другому не было — и не будет никогда. Так что всякий раз, когда кто-то начинает требовать ограничения свобод, стаскивайте его с просцениума и бейте смертным боем, чтобы другим было неповадно. Не верите мне — почитайте книжки.

Продолжают хлопать. Радуются, шутят, мемасики постят.

В лоре Silo (предполагается, что это наш мир в не очень далёком будущем) население башен периодически бунтует, и тут авторы сильно нам льстят, выдавая желаемое за действительное. Ну а с другой стороны, на то она и метафора: хоть повоображать в своё удовольствие.

В общем, смотрите и сублимируйте.

В наш просвещённый век чарующее слово «хакер» достигло самых отдалённых кишлаков, бургов и пуэблов. Великое благо приносит человечеству это слово. Благодаря ему компьютерные сети, особенно социально значимые, уже давно не падают из-за приставленных к ним рукожопов — во всяком случае, так считает публика.

Это не айтишник из секты «на-моём-компьютере-всё-работает» ловко накатил на сервер искусный апдейт, убивший базу данных — это злодействуют хакеры, расплодившиеся сверх всякой меры. Сюжет о криворукости превращается в сагу борьбы с коварным врагом. А всего и делов-то — запустить в обиход одно-единственное слово.

Я правильно понимаю, что в модном латвийском мультике про котика речь идёт о чём-то вроде чистилища, где люди превращаются в животных?

Периодически надо повторять обжигающие инсайты, без усвоения которых нельзя понять происходящее в Европе.

Основная идея американской внешней политики примерно с середины прошлого века — недопущение создания субъектов (стран или альянсов), способных угрожать глобальному господству США. Основной геополитический риск для них — это Европа, представляющая собой единственную на планете силу, способную сместить США с позиции глобальной империи, притом их же оружием: технологиями и боевым капитализмом.

Что касается угрозы Китая, то это пропагандистский жупел для электората. Китайская экономическая модель не предполагает возможности отключения от западных рынков, и тамошние боссы прекрасно это понимают.

Для материализации вышеупомянутого риска Европе нужны:

1) суверенно мыслящие правители (которые без пригляду заводятся сами собой, как мыши в погребе),
2) природные ресурсы (которых немеряно на востоке),
3) военный контроль за океанами (для чего нужен могучий флотище).

Поэтому американская политика в отношении Европы сводится к недопущению появления первых, ограничению доступа ко вторым и монополизации третьего. Для достижения этих целей Европой необходимо управлять, как колонией.

Что и было сделано. Мировые войны прошлого века привели к развалу евро-империй и провалу попытки имперского реванша, в результате чего Европа естественным порядком оказалась сообществом американских и советских доминионов. Большинство евро-стран после WW2 не имели государственного суверенитета. Самым ярким исключением была Югославия, основавшая целое «движение неприсоединения», плюс пара небольших и ни на что не влиявших стран: загадочная Албания, которую договорились не замечать, и любезная сердцу Швейцария, ограниченно нейтральный статус которой был удобней, чем статус явной колонии.

До падения советского блока колонии управлялись индивидуально. Это было сложно ввиду историко-культурных различий — допустим, Франция, Испания и Германия требовали очень разного подхода — но Америка худо-бедно справлялась. Советские колонии были гораздо более однородны, поскольку СССР добивался единообразия в идеологии и методах управления.

После падения советского блока на рубеже 1980-х и 1990-х годов «восточные» колонии были поглощены Америкой, из-за чего размер и сложность евро-колоний превысили возможности Метрополии по индивидуальному управлению ими. Поэтому в 1992 году на базе существовавших экономических объединений была создана общеевропейская колониальная администрация, так называемый Евросоюз. Страны, не охваченные Евросоюзом, были включены в филиал американской армии, именуемый НАТО.

Прошло это сравнительно гладко. Проблемы создавала только Югославия, поэтому в первой половине 1990-х её разодрали на части, умело поработав с сепаратистскими движениями, а в конце 90-х остатки Югославии были атакованы натовцами, в результате чего Балканы перестали играть сколько-нибудь заметную роль в евро-политике.

Кстати, приписываемый Вацлаву Гавелу термин «гуманитарная интервенция» (вариант: «гуманитарная бомбардировка») возник как раз во время югославских войн первой половины 90-х и исходил от натовского руководства. Впоследствии этот термин стал ретроспективно применяться чуть ли не ко всем военным операциями США и их союзников после Второй мировой. Гавел просто процитировал начальство.

С тех пор приоритеты американской политики не изменились. Вне зависимости от того, кто развлекает публику на подмостках вашингтонского Белого Дома, их основные цели (см. выше) останутся неизменными.

Именно поэтому цензура в колониях будет гораздо строже, чем в Метрополии. Если в Европе разрешить свободное выражение мнений, в первую очередь возникнет дискуссия об европейском суверенитете, а это — табу. Так что соцсети окажутся в дурацком положении слуги двух господ с разными приоритетами. Выползать из этого положения им придётся, проявляя смекалку в стиле Труффальдино.

По крайней мере, наблюдать за этим будет увлекательно.

То, как Марик засуетился под клиентом, по-английски называется «cringeworthy» (русскому языку не хватает пейоративного прилагательного, соответствующего «испанскому стыду»), но это только начало. Меня в связи с этой «консервативной (контр)революцией» занимают два аспекта.

Во-первых, вернут ли слову «либерализм» его исконно-посконное значение.

Сейчас «либералами» называют леваков, проталкивающих красивые цели, основанные на безумных идеях, навроде «антропогенного потепления», борцы с которым разрушают экономику, спасая человечество от выдуманной невежественными идиотами иллюзорной напасти. Или католически звучащего «DEI» («diversity, equity, inclusion»), по сути настаивающего на том, что патологии полового влечения и идентификации — это предмет гордости и позиция в резюме, открывающая карьерные двери.

Дело даже не в идеях как таковых, а в том, что сторонники этих идей абсолютно тоталитарно устроены. Классический «либерализм» основан на признании права человека на индивидуальный выбор и безусловном уважении последнего. Сейчас же «либералами» называют людей, не способных воспринять ничего и никого за пределами своих жёстко заданных доктрин.

Хардкорные коммунисты сталинской эпохи могли — с оговорками и расшаркиванием, но всё же — рассуждать о капитализме. Нынешние «либералы» впадают в состояние берсерка даже не от альтернативной точки зрения, а от самой возможности наличия таковой. Мы давно живём в оруэлловском мире («война — это мир, свобода — это рабство, незнание — сила»), значения слов инвертированы, но словари-то пока не сожжены. В какой-то момент маятник должен качнуться в обратную сторону, и хотелось бы, чтобы началось это именно с «либерализма».

А во-вторых, по-настоящему кринжово станет, когда консервативные ценности переоткроют для себя деятели шоу-бизнеса.

Умение колебаться вместе с линией Партии у них в крови, в этой среде невозможно стать успешным, не будучи виртуозом пафосного конформизма (как там у классика: «Позвольте мне сказать вам прямо, грубо, по-стариковски: вы великий человек, государь!»). Скоро на экраны выйдет мужественный мужчина с сигарой и волосатой грудью, женственная женщина с оленьими глазами и кружевным передником, семейные ценности с мудрой иерархией и мясными пирогами, и декадентский антагонист, соблазняющий носителей ценностей нетрадиционными радостями и зловеще посасывающий сельдереевый смузи. Вряд ли шоубиз изыщет в своих рядах Гэри Купера 2.0 и Дорис Дэй 2.0, но сейчас это и не нужно: героев можно нарисовать.

Я не спрашиваю «с кем вы, мастера культуры?», поскольку это вопрос риторический. Я спрашиваю, кто прибежит раньше: Нетфликс или Дисней?