Мою мать, Элис Вашингтон, вытолкнули из окнавысотного здания, когда мне было три года.Моего двоюродного брата Адама застрелили,когда он переходил О'Коннелл-Стрит. Дядю Эммета отравили на благотворительном ужине в отеле «Ритц». Его жену Клэр взорвалив ее кабриолете вместе с шофером и собачкой,когда она собралась ехать к маникюрше.Мой клан смертельно враждует с другим кланом, чья фамилия Петтигрю. Вот уже летсто, если не больше. Моя бабушка была еще ребенком, а Вашингтон и Петтигрю уже пускалидруг другу кровь. Не знаю, с чего все началось,но я хожу на похороны с малых лет.На похоронах тети Клэр были самые лучшие пирожные. А на похоронах Адама - самая отвратительная погода. Я тогда продрогла до костей и потом лежала в постели целую неделю. Зато, когда хоронили дядю Эммета, светило солнце и в воздухе красиво кружились листья. Мои лакированные туфли отражали утренний свет, а черная шелковая юбка легко трепетала на ветру. Никто не плакал. Во-первых, дядю Эммета не слишком любили, а во-вторых, все уже привыклиходить на похороны.Помню, все казались мертвенно-бледнымив сравнении с черными тканями вуалей.Моя тетя Шинейд, высокая, как телебашня,протянула мне шоколадную конфету,завернутую в золотую фольгу. Я не слишком любила шоколад, потому что он горчил, но все же взяла конфету и сделала маленький книксен, как учила меня моя мачеха Рейчел.-Спасибо, мэм, - сказала я.- На здоровье, Илона, - ответила тетя Шинейд. - Только не вытирай ручки о платье.Папочке наверняка пришлось заплатитьза него целое состояние. Сколько тебе уже,милая?- Мне семь.- Ты в первый раз на похоронах?- В четвертый, мэм, - ответила я, глядя на тетку снизу вверх. - И не в последний, - вздохнула она.Мой брат Стив - он на пять лет старше и ему уже стукнуло двенадцать — прошептал мне, что дядю Эммета явно намазали тональным кремом - таким же, какой лежит в косметичке у нашей няни, мисс Бирн, - вечно бледный дядя Эммет в гробу почему-то выглядел так, словно только вернулся из отпуска: загорелым и отдохнувшим. И еще у него была модная стрижка и новый костюм. - Думаю, есть такая профессия: некростилист,- добавил Стив шепотом, и я почему-то
рассмеялась. Хотя знала: смеяться на похоронах - это очень плохо. Мой второй брат, Майкл, - он на целых восемь лет старше меня, и ему пару месяцев назад исполнилось пятнадцать - взял меня за плечо и велел мне придержать язык. Он весь день выглядел мрачнее тучи, но, думаю, это все не из-за смерти дяди Эммета, а из-за того, что он поссорился со своей девушкой. Майкл звал ее с собой на похороны, но она не пришла. Ну конечно, нашел куда звать. Здоровенный и высоченный, зато вместо мозга - картофелина. Я бы тоже не пришла, потому что похороны - это грустно и скучно. Хорошая часть - только та, где все собираются в доме, пьют кофе, едят закуски и тихо разговаривают обо всем на свете: о покойнике, о его бедных детушках, о жестокости и несправедливости мира, об объятиях Бога, в которых мы все однажды окажемся, и, конечно же, о Оверах. Проклятых Оверах, которые не успокоятся,пока мы, Вашингтоны, не узнаем вкус земли.
* * *
Мой клан - один из самых состоятельных в Ирландии. Отец и его братья сколотили состояние на торговле антиквариатом и предметами искусства. Я была ребенком, который вырос в роскоши: среди масляных полотен, чья цена переваливала за сотни тысяч, и среди старинных скульптур - даже осколки их стоили бы целое состояние. Мои ноги бегали по мрамору. Я носила золото и платину. Меня наряжали в шелк и бархат по последней моде. С семи лет я брала уроки игры на фортепиано, и моим первым инструментом был винтажный немецкий рояль Steinway, выкупленный из коллекции какого-то лорда. Помню, как я сидела на бархатном стульчике и даже мой учитель боялся прикасаться к нему - настолько уникальным был этот инструмент. Моя мачеха, в отличие от мачех из сказок, была молодой и милой женщиной, которая меня страшно баловала. Тогда Рейчел еще не родила ребенка от моего отца, поэтому я была для нее всем: дочерью, куклой,
#𝗱𝗶𝗮𝗿𝗶𝗲𝘀
