« Накануне Нового года зашли мы с мамой в "Детский мир". И до ужаса мне там одно платье понравилось. Красное, вязаное, с яркой синей окантовкой снизу и на рукавах.
Собирались мы туда за какой-то мелочью - то ли гирляндами, то ли дождиком...
Я упёрлась и сильно стала маму просить платье примерить.
И село это платье на мне как влитое, будто на меня шили.
И фантазии сразу в моей голове стали возникать. Нравился мне один мальчик в классе, сильно нравился, и очень хотелось, чтобы на празднике в классе он меня в этом платье увидел.
Вот стою и чуть не плачу, и платье снимать не хочу.
Тут мамочка моя это увидела и говорит: «Ну, я зарплату скоро получу, давай возьмём».
Ехала я домой счастливая до чёртиков.
Квартиру украсили. Ёлочку нарядили.
А из еды в холодильнике только лёд и кусочек сливочного масла остался.
С нетерпением ждали мамину зарплату. Как вы помните, в советское время и 31 декабря люди работали, только их пораньше отпускали.
Приходит мама с работы расстроенная: зарплату не дали, задержали.
В глазах слёзы, в голосе обида. А главное, стыд, что меня без праздничного стола оставила.
К слову сказать, совершенно точно помню, что нисколько не расстроилась по этому поводу. Настроение было всё равно праздничное. Сидела перед телевизором, с удовольствием смотрела новогодние фильмы, которых именно в новогодние праздники было много, а в обычные дни телевидение разнообразным, как сейчас, не было.
Да и каналов было всего два, по-моему.
Мама сварила картошку, сдобрила сливочным маслом, натёрла морковь, посыпала её сахаром. Больше в доме ничего не было.
Сели мы с ней за стол, и мама расплакалась. Стала я её успокаивать и не заметила, как сама уже рыдала в три ручья. Не из-за отсутствия праздничных блюд, а почему-то очень сильно маму стало жалко, до удушья в горле.
В конце концов мы легли рядышком под одеялом на диване, прижались друг к другу и стали смотреть праздничный концерт.
И вот 12 пробило. Соседи по лестничной площадке стали выходить с бокалами шампанского на лестничную площадку и поздравлять друг друга. Орали и песни горланили. Только мы никуда не выходили.
Тут звонок в дверь - настойчивый, неоднократный. Мама пошла открывать, а там соседка, которая вечно ворчала на меня по разному поводу: то я очередь пропустила и подъезд не помыла, то топаю сильно и ей мешаю. Вредная, короче, бабулька была, детвора из нашего двора её недолюбливала. Гоняла нас за крик и писк на улице.
Соседка была уже вполне встретившая Новый год, я не слышала, о чём они говорили с мамой, но зато увидела напирающую на маму тушку грузной бабушки. Она протиснулась в комнату, осмотрела наш стол с картошкой в центре и молча ретировалась назад.
Спустя минут 20 в дверь не звонили, а ногами пинали. Мы аж вздрогнули; естественно, мама мне выходить запретила и пошла сама узнать, кто это хулиганит за нашими дверями. Через минуту в комнату вкатилась баба Вера. В руках она держала сумки с разными банками, коробочками, тарелочками, подмышкой торчала бутылка шампанского. Прикрикнув на маму, чтобы та не стояла как пень, а помогла, она стала доставать из сумок салаты, колбасу, банку солёных огурцов, половину отваренной курицы, конфеты и даже несколько мандаринов.
Мама опять заплакала, но уже не так, как раньше. Баба Вера назвала её дурой, вытерла ей нос своим огромным рукавом, повернулась и ушла.
После Нового года баба Вера так и продолжала командовать во дворе и в подъезде. Никогда она не вспоминала про тот новогодний вечер...
А когда спустя годы хоронили бабу Веру всем подъездом,
оказалось, что все любили нашу "вредную соседку", что всем когда-то в чём-то она помогла...»
Ангелина Низамова
