Экспонат
Серёге не сидится в блиндаже,
Он любит погулять, он любит полетать.
А также обожает рассказать
О всякой ерунде. О полной ерунде.
И вот он как-то утром прибежал,
Зовёт: «А ну идём, увидите музей!»
Повёл своими тропами в туман,
В раздолбанный окоп на лесополосе.
«Смотрите!» — говорит и указал
Прикладом на кусты. И знаете чего?
За ними был Pz. Kpfw —
Короче, старый танк, в натуре экспонат.
Немецкое железное говно
В расцветке ВСУ, сгоревшее дотла.
Мой прадед, воевавший под Москвой,
Наверное, таких спалил десяток штук.
Туман. Кампфваген. Призраки войны.
Тут Серый говорит: «Я будто бы во сне.
Мне типа снится сорок третий год
И чёрная трава, и Курская дуга».
А мы стоим киваем головой,
Нам нечего сказать, но, странные дела,
Как будто стало легче на душе
И верится сильней: победа впереди.
Серёге не сидится в блиндаже,
Он любит погулять, он любит полетать.
А также обожает рассказать
О всякой ерунде. О полной ерунде.
И вот он как-то утром прибежал,
Зовёт: «А ну идём, увидите музей!»
Повёл своими тропами в туман,
В раздолбанный окоп на лесополосе.
«Смотрите!» — говорит и указал
Прикладом на кусты. И знаете чего?
За ними был Pz. Kpfw —
Короче, старый танк, в натуре экспонат.
Немецкое железное говно
В расцветке ВСУ, сгоревшее дотла.
Мой прадед, воевавший под Москвой,
Наверное, таких спалил десяток штук.
Туман. Кампфваген. Призраки войны.
Тут Серый говорит: «Я будто бы во сне.
Мне типа снится сорок третий год
И чёрная трава, и Курская дуга».
А мы стоим киваем головой,
Нам нечего сказать, но, странные дела,
Как будто стало легче на душе
И верится сильней: победа впереди.