Пока я грустненько вздыхаю и не знаю что со своим творчеством делать, натыкала вам сумбурных кэйлюков. Послушала озвучку сюжета геншина от анилибрии и заново влюбилась в них.
#кэйлюки (🗿🦅)
Перед очесами Кэйи — необъятная гладь болезненно колыхающихся воспоминаний, что проросли в его гниющем сердце цветами скорби из Сумеру. Потрясающе красивыми цветами, справедливости ради, однако их название зачастую отталкивало.
На обратной стороне век отпечатались все моменты, проведённые на Винокурне «Рассвет». Доселе его воспоминания покрывала смутная пелена туманного и неточного флёра. В них сосредоточена лишь боль, средь которой порой призрачно блуждал ласковый голос матери.
А затем появился он. Затем появился Дилюк. Когда Альберих отключал разум, всецело отдаваясь чувствам, ему по-настоящему было хорошо. Он плескался в пламенных лучах экзальтации, стараясь никогда не вспоминать о своём происхождении.
Кэйа любил. Страстно, самоотверженно, искренне и трепетно любил. Оглядываясь назад, он лицезрел перед собой юношеский лик Дилюка. Он помнил, как они неловко сминали уста друг друга, прячась под витиеватой виноградной лозой, что радушно прикрывала их собой, ограждая от окружающего мира. В душе прорастал зародыш тепла, когда Кэйа прокручивал в голове моменты их уединения.
А затем мрак. Беспробудная тьма нескольких лет разлуки. Один Кэйа никогда не был. Одиноким — всегда. Вокруг него были люди, замечательные люди, однако столь полное тепло ему никто не мог подарить. Кажется, он почти научился жить с мыслью, что Рагнвиндра уволить не скоро. Но мысль оказалась уничтожена на корню: он вернулся. Холод Дилюка обжигал, сковывал дыхание, заставлял старые раны беспощадно ныть. Правый глаз хотелось вырвать. Выколоть. Вырезать вместе с кожей. Что угодно сделать, лишь бы не чувствовать на себе груз вины.
Вот только тошнотворная боль под рёбрами сменилась аккуратным колечком на безымянном пальце. Паршивое ощущение собственной никчёмности вовсе не испарилось, однако успехи в личной жизни повлекли за собой целый ряд изменений, положительно влияющий на него: Кэйа Альберих признал свою принадлежность к Мондштадту. Всякий раз, когда он касался своего Крио Глаза Бога, ощущал под пальцами три крыла на оправе, а не два. Теперь Кэйа обнимал по утрам Рагнвиндра, а не бежал от себя самого.
#кэйлюки (🗿🦅)
Перед очесами Кэйи — необъятная гладь болезненно колыхающихся воспоминаний, что проросли в его гниющем сердце цветами скорби из Сумеру. Потрясающе красивыми цветами, справедливости ради, однако их название зачастую отталкивало.
На обратной стороне век отпечатались все моменты, проведённые на Винокурне «Рассвет». Доселе его воспоминания покрывала смутная пелена туманного и неточного флёра. В них сосредоточена лишь боль, средь которой порой призрачно блуждал ласковый голос матери.
А затем появился он. Затем появился Дилюк. Когда Альберих отключал разум, всецело отдаваясь чувствам, ему по-настоящему было хорошо. Он плескался в пламенных лучах экзальтации, стараясь никогда не вспоминать о своём происхождении.
Кэйа любил. Страстно, самоотверженно, искренне и трепетно любил. Оглядываясь назад, он лицезрел перед собой юношеский лик Дилюка. Он помнил, как они неловко сминали уста друг друга, прячась под витиеватой виноградной лозой, что радушно прикрывала их собой, ограждая от окружающего мира. В душе прорастал зародыш тепла, когда Кэйа прокручивал в голове моменты их уединения.
А затем мрак. Беспробудная тьма нескольких лет разлуки. Один Кэйа никогда не был. Одиноким — всегда. Вокруг него были люди, замечательные люди, однако столь полное тепло ему никто не мог подарить. Кажется, он почти научился жить с мыслью, что Рагнвиндра уволить не скоро. Но мысль оказалась уничтожена на корню: он вернулся. Холод Дилюка обжигал, сковывал дыхание, заставлял старые раны беспощадно ныть. Правый глаз хотелось вырвать. Выколоть. Вырезать вместе с кожей. Что угодно сделать, лишь бы не чувствовать на себе груз вины.
Вот только тошнотворная боль под рёбрами сменилась аккуратным колечком на безымянном пальце. Паршивое ощущение собственной никчёмности вовсе не испарилось, однако успехи в личной жизни повлекли за собой целый ряд изменений, положительно влияющий на него: Кэйа Альберих признал свою принадлежность к Мондштадту. Всякий раз, когда он касался своего Крио Глаза Бога, ощущал под пальцами три крыла на оправе, а не два. Теперь Кэйа обнимал по утрам Рагнвиндра, а не бежал от себя самого.