Elena Terekhova

Р. Руссийон: «Стремление диагностировать пациента на первых встречах сужает поле взаимодействия с этим пациентом, потому что не бывает психики, в которой только одни способы функционирования. В любой психике сосуществуют разные, параллельные способы функционирования и на какой мы обращаем внимание, с тем мы и имеем дело».

#РенеРуссийон

СИНДРОМ ОТСУТСТВУЮЩЕЙ КОЛЫБЕЛИ.
АНТОНИНО ФЕРРО

«В католической религии рождение младенца Иисуса происходит в совсем бедном хлеву. Во многих религиозных семьях и многих церквях существует традиция каждый год инсценировать это событие, устраивая рождественский вертеп.

Неизменными атрибутами любого рождественского вертепа является пещера или хлев, колыбель с новорожденным младенцем, по бокам — Мария и Иосиф, а за ними — вол и осел, которые согревают младенца своим дыханием. Чем больше вертеп, тем больше персонажей: одни показывают течение повседневной жизни - кто-то стирает белье, кто-то кормит цыплят, кто-то заботится о стаде; другие свидетельствуют прибытие тех, кто принес дары для новорожденного.

Это может быть хорошей метафорой того эмоционально-аффективного климата, в котором следовало бы находиться каждому новорожденному, имеющему право хотя бы на недолгий праздник у своей колыбели по случаю появления на свет. Какие-то из домашних дел обыденно продолжаются, в то время как часть внимания и празднование сфокусированы исключительно на ребенке.

Я наблюдал, как у многих пациентов отсутствие или недостаточность этого первоначального «приветствия» становилось причиной серьезных нарушений, необъяснимого на первый взгляд поведения. В частности, я заметил, что до этого уровня сложно добраться, поскольку он часто скрыт под одеялом нарциссизма, расстройств характера, гнева и боли. Под этим всем находится изначальный разрыв, допускающий расстояния, и вылечить его можно только через месть и причинение вреда Другому. Этот Другой, часто невиновный, оказывается втянут в подобие междоусобицы, где только новая пролитая кровь может на какое-то время успокоить рану».

Из книги Антонино Ферро «Терзания души»

РЕБЕНОК ДНЯ, РЕБЕНОК НОЧИ.
ЖЕРАР ШВЕК

На первичном интервью, при работе с детьми, Жерар Швек задаёт вопрос родителям: «Расскажите, каким был ваш ребёнок?» Чаще всего родители отвечая на этот вопрос говорят о том, каким был их воображаемый ребёнок. И тогда обнаруживается тот разрыв, который есть у родителей между тем, какой ребёнок в голове у родителей и реальный ребёнок.

Воображаемый ребёнок – это тот ребёнок, о котором мечтают уже в раннем детстве, это тот ребёнок, которого мечтают сделать с мамой или папой, он уже обладает определёнными характеристиками. Это тот ребёнок, которого Д. Брауншвейг и М. Фен назвали «ребёнок ночи», в отличие от «ребёнка дня», это идеализированный ребенок, инцестный ребёнок, он присутствует всю жизнь. Когда беременная мать вяжет одежду для будущего ребёнка, она вяжет для воображаемого ребёнка.

Современные технологии позволяют узнать пол ребёнка заранее, и это убивает фантазирование о будущем ребёнке – ребёнке дня, реальном ребёнке, в отличие от воображаемого. Разрыв может быть настолько большим, что это может очень сильно влиять на родителей и их взаимоотношения с реальным ребенком.

Из семинара Ж.Швека «Онирическая жизнь детей», доступного в рамках программы «Современный психоанализ и психоаналитическая психосоматика» в Институте психологии и психоанализа на Чистых прудах.

#ЖерарШвек #ДенисБрауншвейг #МишельФэн

ИМЕЕТ ЛИ СЕКСУАЛЬНОСТЬ КАКОЕ-ТО ОТНОШЕНИЕ К ПСИХОАНАЛИЗУ?
АНДРЕ ГРИН.
Часть II

“Нет необходимости говорить о том, что отец, ключевая фигура в работах Фройда, отходит здесь на второй план. Как показывают "Противоречия Фройда и Кляйн", сторонники Мелани Кляйн первыми использовали результаты наблюдений педиатров для обоснования своей точки зрения в дискуссиях со своими коллегами. С этого момента между различными наблюдателями ребенка возникла своеобразная конкуренция, и хотя она способствовала пониманию расхождений (этих подходов), открытия, к которым она привела, объединял один фактор: снижение роли сексуальности в развитии младенца. Это неудивительно, поскольку большая часть того, что описывал Фройд, должна была происходить внутри психики, а знания о ней были существенно ограничены вытеснением. Наблюдатели предпочитают не слушать, а смотреть. Смотреть и видеть значит вступать в контакт с внешней реальностью. Слушать - значит вступать в контакт с психической реальностью».

#АндреГрин #БернарГольс #сексуальность

ИМЕЕТ ЛИ СЕКСУАЛЬНОСТЬ КАКОЕ-ТО ОТНОШЕНИЕ К ПСИХОАНАЛИЗУ?
АНДРЕ ГРИН.

Бернар Гольс на семинаре о детской психотерапии (доступен в Институте Психологии и Психоанализа на Чистых прудах) рассказал анекдот, который очень любил Фройд:
Мужчина, возраст которого может иметь очень широкий диапазон, но нужно отметить, что он был большим поклонником женской красоты, эротоман. Он, прогуливаясь по аллее, увидел кормящую женщину с младенцем и застыл от увиденного, как если бы его поразила взглядом Медуза Горгона. Когда к нему вернулся рассудок, он сказал: «Если бы я, будучи младенцем, знал, как красива женская грудь, я бы сосал ее совсем по-другому».
Этот анекдот напомнил мне теоретико-гипотетический спор между Андре Грином и Мелани Кляйн, который он развернул в своей статье «Имеет ли сексуальность какое-то отношение к психоанализу?», где Грин подвергает критике игнорирование генитальной сексуальности в теории Кляйн. Он предупреждает всех нас, к чему может привести такое игнорирование:

«Если мы не будем внимательно относиться к происходящему, то все мы окажемся на панихиде, на которой будут отданы почести останкам отжившего психоанализа. Глубинным психологам останется только переквалифицироваться в могильщики, потому что они станут безработными.

Основное возражение, которое я имею против кляйнианской теории - что не умаляет моего восхищения работой Биона - состоит в том, что сексуальность постепенно исчезла из нее. Я продолжу оспаривать идею о том, что весь мой сексуальный опыт направлен на получение полностью удовлетворяющей груди. На мой взгляд, это отражает не только обращение к более ранним фиксациям, но и отрицание различий между полами.

Мы видим идеологический эффект от подмены переживания удовольствия и неудовольствия на хорошие и плохие объекты.

Если моя работа не слишком испортила анализ и если пациент не слишком психотичен, я питаю надежду, что в конце анализа, в соответствии с рекомендациями Фройда, мой пациент сможет наслаждаться жизнью немного больше, чем до лечения, или, как говорит Винникотт, он будет более живым, даже если его симптомы не исчезнут полностью. Является ли наше постоянно психоаналитическое пуританство причиной того, что мы можем считать незначительной роль сексуальности в радости этого порядка?

Идея объектных отношений, заложенная в самом начале жизни, возвела грудь в наивысшую позицию.
Влияние этого фактора ощущалось и на последующих этапах. Модель груди была распространена на генитальную фазу, покрыв половой орган. Отныне пенис стал рассматриваться как орган покоя и питания, иными словами, как грудь. Фелляция неявно стала ближайшим эквивалентом полностью удовлетворяющих сексуальных отношений. Преуменьшаю ли я роль метафоры? Возможно, нет. Но факт остается фактом: роль сексуальных отношений заключается не в том, чтобы кормить и питать, а в том, чтобы достичь экстаза во взаимном наслаждении. (и пробить таким образом потолок бытия и зачать ребенка).

Мне трудно поверить, чго способность женщины испытывать сексуальное удовольствие обусловлена бессознательной памятью о том, что она "любила и лелеяла сосок и спокойно наслаждалась им посредством активного сосания" (Hoffer, 1991, р. 696, который цитирует это мнение, не разделяя его). Если это единственное условие, то я уже вижу, как на заднем плане вырисовывается фригидность. А если, несмотря ни на что, существует наслаждение, лишенное оральных фиксаций, то можно предположить, что оно является защитой от тревоги, которая всегда связана с агрессией. В конечном счете, что дает нам теория Кляйн о первичных объектных отношениях? Грудь как хороший или плохой объект, неустранимую или, по крайней мере, несравнимую оральную фиксацию, деструктивные влечения, вызывающие тревогу (аннигиляции), и эротические влечения, сведенные к простой защите. Это ясно формулирует Хоффер в "Противоречиях Фройда и Кляйн":
"Согласно Фройду, неврозы - это заболевания, специфические для сексуальной функции; согласно теории госпожи Кляйн, мы можем сказать, что неврозы - это заболевания, специфические для деструктивных функций" (Хоффер).

#АндреГрин #БернарГольс #сексуальность

О ТЕРАПЕВТИЧЕСКОМ ДЕЙСТВИИ ЛЮБВИ АНАЛИТИКА. З.ФРЕЙД И Ш.ФЕРЕНЦИ.
ДЭНИЕЛ ШОУ.

«Именно в тот критический момент, когда речь шла о природе отношений между аналитиком и пациентом, Фрейд и Ференци, который долгое время был ближайшим учеником Фрейда, столкнулись с непримиримыми разногласиями (Aron & Harris, 1993; Lothane, 1998). Ференци в конце концов пришел к тому, что качество любви, в частности взаимный обмен нежностью между родителем и ребенком, имеет решающее значение для развития и является центральным для понимания человеческой мотивации. Он подчеркивал эти темы в прямом и сознательном противоречии с фрейдовским акцентом на сексуальных и агрессивных влечениях как основе структуры человеческой психики. Соответственно, Ференци считал способность порождать взаимную нежность между аналитиком и пациентом, представляющую собой мутативный новый реляционный опыт (Fosshage, 1992), необходимой для излечения. Ференци рассматривал перенос не столько как выражение инфантильного давления Ид, которое в ходе анализа должно быть осознано и от которого можно отказаться, сколько как форум, позволяющий пациенту заново проработать травматический опыт развития в матрице родитель/ребенок. Ференци считал, что это может быть оптимально достигнуто с аналитиком, который более эмпатичен, аутентичен и эмоционально жив, чем с анонимным, нейтральным и воздержанным.

Анализантка Ференци, Клара Томпсон (1943), кратко подытожила его взгляды, сказав, что Ференци "верил, что пациент болен, потому что его не любили".
Ференци рассуждал так: если аналитическая ситуация - это повторение через трансфер ситуации детства, то в анализе должны быть важны те же вещи - пациент должен чувствовать себя любимым и принятым аналитиком... (Thompson, 1964).

Хотя попытки взаимного анализа Ференци часто воспринимаются как наихудший сценарий аналитического мазохизма, Ференци явно пришел к признанию как силы, так и границ аналитической любви. В своем "Клиническом дневнике" (DuPont, Ed., 1988) он говорит о бесполезности притворного дружелюбия к пациенту, которое тот действительно испытывает. Аналогично, в своей последней работе (1933/1980) Ференци пишет:
[Дети] не могут обойтись без нежности, особенно той, что исходит от матери. Если на стадии нежности детям навязывается больше любви или любовь иного рода, чем та, в которой они нуждаются, это может привести к патологическим последствиям, таким же, как фрустрация или отказ от любви...

Величие вклада Ференци заключается в его настойчивом стремлении понять и терапевтически использовать свои чувства к пациентам в тот период истории анализа, когда чувства контрпереноса считались признаком лишь недостаточно искорененного невроза аналитика.

Изетт ДеФорест, пациентка, ученица и друг Ференци, а позже друг и коллега Эриха Фромма, ссылается на предыдущую цитату и на свои личные беседы с Ференци как на свидетельство того, что он прекрасно осознавал трудности, связанные с использованием своей способности любить в качестве терапевтического инструмента.

ДеФорест (1954) писала:
Предложение любящей заботы не может быть дано ни родителем, ни психотерапевтом по требованию или в ответ на угрозу. Оно должно быть дано свободно и спонтанно, как искреннее эмоциональное выражение. И оно должно обеспечивать атмосфере доверия, уверенности и надежды невротик может постепенно освободиться от осознанных и неосознанных тревог, от стыда и вины, от враждебности и планов мести, от отвергнутого желания любить, от всех своих глубоко спрятанных секретов. Он должен создать обстановку (какой бы абсурдной она ни казалась объективно), которая необходима для роста, для раскрытия индивидуальности. Другими словами, терапевт должен дать пациенту копию права на любовь, которого он был лишен в младенчестве или в детстве, но которое, если бы было дано, обеспечило бы ему полноценный рост в качестве личности.

Для Ференци было невозможно способствовать осознанию аналитиком своей "полной самостоятельности", не помогая ему также через аналитические отношения признать и заявить о своем "праве на любовь по рождению".

Из книги Daniel Shaw «TRAUMATIC NARCISSIS»

О ТЕРАПЕВТИЧЕСКОМ ДЕЙСТВИИ ЛЮБВИ АНАЛИТИКА.
ДЭНИЕЛ ШОУ.

«Учитывая решающую роль любви в своих теориях развития теоретиками психоанализа, не должно ли из этого следовать, что наши клинические теории требуют использовать эмоциональную отзывчивость аналитика - в частности, его способность аутентично любить и использовать свою любовь для терапевтических целей. Это уже давно является спорным вопросом в психоанализе, как указывает Фридман (Friedman, 1978) в своем сравнении симпозиумов в Мариенбаде 1936 года и Эдинбурге 1961 года. Обе встречи были посвящены пониманию того, что является приводящим к выздоровлению в психоанализе, и оба поднимали вопрос о том, как и соответствует психоаналитическая теория сознания теории техники.

Участники Мариенбадского семинара с готовностью и без противоречий рассмотрели, как пациенты интроецируют аспекты аналитика и аспекты своих отношений с ним, и как такие процессы могут быть терапевтическими. Однако к 1961 году, когда Гительсон (Gitelson, 1962) осторожно ввел подобные темы, его попытка была встречена почти всеобщим неприятием: многочисленные участники дискуссии утверждали, что только интерпретация является единственным официально допустимым путем к психоаналитическому излечению.

Одинокий участник из Эдинбурга присоединился к Гительсону. Саша Нахт (Sasha Nacht, 1962) вкратце подытожил многое из того, что я хочу раскрыть в этой статье:
«У меня, как и у всех нас, был опыт успешного лечения пациентов, которых безуспешно лечил мой коллега. При этом прежний аналитик проводил лечение правильно, и я спрашивал себя: "Что я сделал больше, чем он?". У меня также был опыт, когда я не мог вылечить пациента и спрашивал себя, что я сделал для него меньше, чем для других. Долгое время эта проблема беспокоила меня, пока я не пришел к выводу, что в том или ином случае ответственность за успех или неудачу следует возлагать на мое собственное глубинное отношение к пациенту. Никто не может вылечить другого, если у него нет искреннего желания помочь ему; и ни у кого не может быть желания помочь, если он не любит, в самом глубоком смысле этого слова".

Опередил ли Нахт свое время? Или он уловил нечто глубоко укоренившееся в психоаналитической теории, что его современники, члены психоаналитического истеблишмента начала 1960-х годов, упустили из виду? Ведь на самом деле история принятия или отвержения аналитической любви как действенного терапевтического средства начинается в самом начале истории психоанализа, прежде всего с того, что Лотан (Lothane, 1998) назвал "враждой между Фрейдом и Ференци по поводу любви".
Продолжение следует…

Из книги Daniel Shaw «TRAUMATIC NARCISSIS.
RELATIONAL SYSTEMS OF SUBJUGATION”
Chapter 7

НАВЯЗЧИВОЕ ПОВТОРЕНИЕ, САМОУСПОКОИТЕЛЬНЫЕ ПРИЕМЫ И НЕСЧАСТНЫЕ СЛУЧАИ У ВЗРОСЛЫХ И ДЕТЕЙ.
ЖЕРАР ШВЕК

«При навязчивом повторении, которое активно используется при самоуспокоительных приемах, постоянно обнаруживаются две его особенности - кошмары, характерные для неврозов, вызванных несчастными случаями, и навязчивая игра.

Несколько упрощая, можно сказать, что эти приемы связаны с внутренним принуждением играть в несчастный случай, играть с опасностью. Именно это и толкает взрослых на испытание себя экстремальными ситуациями на льдинах, в пустынях, в океанах, на марафонской дистанции, от которых они ожидают полного истощения своих собственных сил, а в своей повседневной жизни они ищут успокоения в возбуждении - через непрерывное повторение моторных (бежать, идти, грести, плыть) или перцептивных (механическая игра на музыкальных инструментах, сверхбодрствующее состояние и погружение в визуальные или слуховые потоки) действий.

Аналогичное поведение можно наблюдать у детей, пытающихся успокоиться с помощью самоукачивания, которое, как показал Мишель Фэн, способно принимать саморазрушительные формы из-за преждевременного развития некоторых видов поведения или из-за опасных и самокалечащихся действий (дети, часто повреждающие свое тело, которые иногда сами способствуют таким телесным травмам, дети отвергающие взаимодействие со своей матерью и прибегающие к особо отчаянным действиям).

Сходство в поведении детей и взрослых объясняется тем, что эти нарушения относятся к ранним ситуациям перегрузки системы противовозбуждения, которые могут продолжаться всю жизнь или рецидивировать во время определенных событий, переживаемых как катастрофические».

Из книги Жерара Швека «Добровольные галерщики. Очерки о процессах самоуспокоения», глава III.
#ЖерарШвек #самоуспокоительные_приемы #навязчивое_повторение

АНАЛИТИЧЕСКОЕ ПОЛЕ: ИСТОРИЯ И ОСНОВЫ
Часть II
Вслед на Пишон-Ривьером, Баранже специально описывают парадокс, что в ситуации анализа имеется два тела, но три персоны, так как всегда существует третий – отсутствующая сторона, которая дополняет Эдипов треугольник, являющийся основой для любой структуры отношений, от биперсональной до многоперсональной.

Аналитическая ситуация по существу двусмысленна (неоднозначна). Эта двусмысленность незаменима для поддержания особой ситуации, в котором любое событие возможно истолковать множеством способов.  Биперсональное поле аналитической ситуации структурировано по трем линиям, следующим из трех базовых конфигураций:
а) структура, порожденная аналитическим контрактом, который определяет не только пространственные, временные и функциональные константы, но так же включает непреодолимую асимметрию между сторонами.
б) структура манифестного материала (аналитического диалога)
в) бессознательная фантазия, которая лежит под любым манифестным выражением (латентное или бессознательное содержание). Эта фантазия не принадлежит только анализанту, это совместное творчество пары, диадическая фантазия.
Момент актуальности интерпретации определяется значимой сходимостью этих трех структур. Так как бессознательная фантазия пары создается из слияния бессознательных вкладов обоих участников, она зависит не только от анализанта, но и от взаимодействия анализанта и аналитика.

Аналитическая ситуация должна оставаться неопределенной и мобильной так, чтобы она могла стать «ситуацией пары, в которой можно было бы представить любую другую пару, не используя при этом отыгрывание».
Психопатологические диагнозы анализанта не имеют практического значения сами по себе, но только в связи с конкретным аналитиком и контекстом, построенным аналитиком на основании серии предположений о страдании анализанта, поддерживаемым аналитиком, анализантом, его родственниками и обществом.
Инсайт это также феномен поля, который может быть определен как реструктуризация поля, значительное развитие понимания обеих сторон их общей бессознательной ситуации: «Специфический аналитический  инсайт – это процесс совместного понимания аналитиком и анализантом бессознательных аспектов поля, которое позволяет им преодолевать существующий  патологический аспект поля, и таким образом помогать обеим вовлеченным сторонам».

Несколько десятилетий спустя была предложена еще одна теория поля. Она была основана на модели Баранже и работах Биона и начала развиваться в Италии. Ее назвали пост-бионианской теорией поля. Автор – Антонино Ферро, к которому позже присоединился Джузеппе Чивитарезе. В этой модели целью психоаналитического процесса является мобилизация и развитие альфа-функции поля, а в конечном счете альфа-функции анализанта. Иначе эту цель можно сформулировать как расширение механизма ревери (сно-видения), фантазирования и чувствования у анализанта.

Следуя давней традиции, идущей от Федерна и Вейсса, итальянские психоаналитики очень внимательны к каждому моменту сессии, особенно к изменениям чувств, атмосферы сессии и телесным ощущениям. Они находятся в непрерывном поиске эмоционального контакта с пациентом, они тщательно отслеживают малейшие нюансы – молчание, жесты, изменения в пространстве и в отношениях между пациентом и аналитиком. Комментарии и обычная коммуникация не перекрывают и не заменяют интерпретацию, а располагаются рядом с интерпретацией, переопределяя ее положение и важность. Из этого вытекает изменение в классической технике: восприимчивость аналитика, внимание к контексту, трансформации, происходящие на невербальных уровнях, терпимость к сомнению становятся важным терапевтическим ключом наряду с насыщенностью интерпретации.

#АнтониноФерро #теория_поля #ДжузеппеЧивитарезе #аналитическое_поле

АНАЛИТИЧЕСКОЕ ПОЛЕ: ИСТОРИЯ И ОСНОВЫ
Часть I

Психоаналитические концепции поля появились и начали развиваться в тот момент, когда стали очевидны ограничения и проблемы классической теории психоанализа. Важное развитие теория поля получила в работах аналитиков – последователей Биона.

В Южной Америке теория поля начала развиваться с публикации определяющей работы Вилли и Мадлен Баранже «Аналитическая ситуация как динамическое поле».
Баранже предложили переосмыслить структурную модель психоанализа З. Фрейда. Они сохранили большую часть структурной модели, включающую в себя цели аналитического процесса, концепцию сеттинга, свободные ассоциации и интерпретации. Также они использовали работы Мелани Кляйн о проективной идентификации. Концепция проективной идентификации и контрпереноса, как они понимались в тот период, привели Баранже к использованию теории поля для объяснения того, что разворачивается в аналитическом процессе.

Аналитическое поле появляется всегда, когда два человека встречаются в закрытом помещении чтобы «делать психоанализ». Это подразумевает определенные условия создания ситуации анализа (сеттинг), а также некие физические, институциональные и социальные условия, в которых эта ситуация имеет место быть. Обычно эти последние условия не обсуждаются, пока какие-либо психологические события в поле не сделают их значимыми и достойными упоминания.

Хотя Баранже и говорят об асимметрии в аналитических отношениях, но так же, как и в реляционном психоанализе, аналитик не является отстраненным наблюдателем. Скорее аналитик является активным участником и одним из создателей бессознательной фантазии поля. Таким образом, аналитик также является неотъемлемой частью объекта аналитического исследования в рамках психоаналитического процесса.
Участники аналитического процесса рассматриваются как дериваты аналитического поля. В теории Баранже аналитическое поле само по себе содержит бессознательную динамику, которая больше чем бессознательные процессы отдельных участников аналитического процесса. В этой модели бессознательное аналитического поля и сопутствующие фантазии, называемые основными фантазиями, являются непосредственными объектами интереса и исследования в аналитическом процессе. Таким образом, аналитическим объектом, представляющим интерес, не является ни анализант, ни взаимодействие двух человек, но их общая бессознательная фантазия.

Поле обладает вневременным характером и способно свободно менять пространственные характеристики. Содержание поля вырастает из фантазий поля и никогда не являются простым повторением фантазий или прошлого любого из участников поля. Дериваты мыслительных процессов аналитика и анализанта существуют в поле, так же как и множественные виртуальные представления аналитика, анализанта, первичных объектов, а также комбинаций мыслительных процессов участников.

Поле и его фантазии рассматриваются в этой модели как новые образования, которые не могли возникнуть в любых других обстоятельствах. Это означает, что каждая отдельная аналитическая пара создает собственную фантазию поля и собственные аналитические процессы, которые невозможно повторить. Бессознательная динамика аналитической ситуации зависит от двух факторов: первичного поля, которое интегрирует и объединяет общие факторы бессознательного опыта обоих участников и от интерпретаций аналитика. Последнее зависит не только от вербальных и невербальных выражений анализанта, но и от личности, опыта, техники, теоретических предпочтений и идеологии аналитика.

Таким образом каждая пара «анализант-аналитик» формирует свой частный диалект, особый язык, который используется для понимания.
Внутрипсихическое считается производным от интерсубъективных образований поля. Отдельные участники понимаются как созданные с помощью поля, а не как компоненты, создающие поле. Наблюдая и понимая основную фантазию, можно понять внутрипсихические процессы анализанта.

Аналитическая ситуация – это биперсональное поле, в котором обе стороны определяют одна другую, и чье поведение не может быть полностью понято без ссылки на другого.
#АнтониноФерро #теория_поля

РАБОТА СНОВИДЕНИЯ КАК ЦЕЛЬ АНАЛИЗА.
ТОМАС ОГДЕН

«Идея о том, что развитие аппарата для мышления происходит в ответ на беспокоящие мысли, также вносит свой вклад в теорию терапевтического процесса: тот факт, что аналитик тоже восприимчив к немыслимым мыслям пациента и проводит с ними психологическую работу, не требует, чтобы он замещал или занимал место способности пациента мыслить, но является опытом совместного с пациентом мышления, при котором создаются условия для того, чтобы пациент оказался способен к дальнейшему развитию своей врожденной рудиментарной способности мыслить [своей врожденной способности к альфа-функции]. [.. ] Для Фрейда цель сновидения и психоанализа - сделать бессознательное сознательным, то есть сделать производные бессознательного опыта доступными для сознательного мышления (вторичный процесс).

Для Биона, напротив, бессознательное является средоточием психоаналитической функции личности, и, следовательно, для целей психоаналитической работы необходимо сделать сознательное бессознательным, то есть сделать сознательный жизненный опыт доступным для бессознательной работы сновидения».

Томас Огден (2009): Заново открываю психоанализ: мышление и сновидения, обучение и забвение.

#ТомасОгден #Бион #сновидение

ТРАВМА РАЗВИТИЯ И РАВНОДУШИЕ
ДЭНИЕЛ ШОУ

«Есть люди, которые умеют убедить себя в том, что они достаточно долго злились, плакали и горевали, а теперь все кончено и их больше ничего не волнует. Возможно, они стали настолько занятыми и успешными, что действительно верят, что живут дальше.

Бывший президент США Б.Клинтон был мастером компартментализации [защита, при которой мысли и чувства, которые кажутся конфликтующими, хранятся в сознании отдельно друг от друга]: его мать научила его создавать для себя фантастические миры, в чем она также была хороша, будучи благосклонной женой злоупотребляющего алкоголем мужа-абьюзера.

Способность Клинтона держать все в себе и не быть человеком, которым был его отчим, была опровержена когда он стал мишенью для политических врагов, которые смогли разоблачить его безрассудную, вышедшую из-под контроля часть - часть, которая выходила наружу в основном ночью, когда наблюдатели спали.

Маниакальное отрицание Клинтоном своей травмы развития сослужило ему хорошую службу, поскольку поддерживало его движущие амбиции. Он научился преуспевать во всех отношениях, умело скрывая в своем социальном и академическом мире, а позже и в профессиональной жизни, влияние злоупотрреблений и жестокости, которые он регулярно наблюдал в своем доме, когда рос, где ему часто приходилось вмешиваться, чтобы защитить мать и брата от избиений отчима. Я думаю, вполне правдоподобно предположить, что Клинтон укрылся от депрессивной, «безотцовской» части себя, как можно полнее отождествившись со своим маниакальным аспектом, став человеком, который верил, что может управлять своей судьбой.

Однако всемогущество, как мы все знаем и склонны забывать, если есть такая возможность, всегда является обоюдоострым мечом. Высокомерная и очень решительная стажерка привела к разоблачению саморазрушения Клинтона, а вместе с тем и к возвращению диссоциированного: под этим я подразумеваю, что мир был вынужден наблюдать за тем, как Клинтон изо дня в день, месяц за месяцем, подвергается унизительному избиению в "новостных" СМИ.

Отвергнутая травматическая разрушительность его детства, насилие, его глубоко противоречивая любовь и ненависть к отчиму должны были как-то и где-то проявиться; пасынок, который осмелился бросить вызов отцу и помешать ему избить мать, стал человеком, который был вынужден терпеть безжалостные избиения своих политических соперников. Только после того, как ажиотаж в СМИ вокруг скандала с Левински утих, Клинтон вернулся, попытался глубже понять и, в конце концов, публично рассказал о том, как на него повлияли алкоголизм и домашнее насилие в детстве (Clinton, 2004)».

Из книги Daniel Shaw «TRAUMATIC NARCISSIS.
RELATIONAL SYSTEMS OF SUBJUGATION” Chapter 6

#ДэниелШоу #травматический_нарциссизм

ПУТАНИЦА ЯЗЫКОВ НЕЖНОСТИ И СТРАСТИ Ш.ФЕРЕНЦИ
ДЭНИЕЛ ШОУ

Среди первоначальной группы последователей Фрейда, никто не признал центральную роль реляционной травмы в понимании психопатологии более остро, чем Ференци. В своей длинной, необычайной итоговой работе «Путаница языков нежности и страсти» (Ferenczi, 1933/1980), Ференци сделал гораздо больше, указав на взрослую сексуализацию детей, а не на инфантильную сексуальность и фантазию, как причину серьезного психологического ущерба, который ребенок несет во взрослую жизнь. Ференци пошел дальше, определив сложную, совокупную эмоциональную травму ребенка, которым пренебрегают и/или злоупотребляют в контексте отношений развития. Он продолжил описывать, как родители проецируют свою скрытую вину (и стыд) на ребенка; и насколько они были фрустрированы, независимо от того, насколько хорошо это замаскировано, в зависимости от индивидуальных особенностей ребенка, из-за их собственного вытесненного желания быть в центре внимания и заботы.

Он признал, что такие родители диссоциативно используют инстинктивную готовность ребенка «нести» вину и стыд, от которых отрекся родитель. Ребенок, как понимал Ференци, делает это, становясь самообвиняющим, ненавидящим себя и жертвующим собой. Он становится опекуном родителя, в то же время диссоциируя осознание своих собственных потребностей, а также сопутствующее горе и ярость по поводу чувства брошенности и эксплуатации.

Практически все, что мы знаем о травме привязанности и ее длительном воздействии, есть в основном в последней статье Ференци. Он также описывает родителя-нарцисса, в точности, хотя и не под этим именем. Путаница языков, наблюдаемых Ференци, когда границы, отличающие взрослую страсть от детской нежности, нарушаются взрослыми, является одним из самых грубых примеров родительского нарциссизма. Помимо понимания глубоко запутанных, уничижающих и ужасающих чувств ребенка, который подвергается сексуальному насилию со стороны взрослого, Ференци указывает на еще один слой травмы, связанный с такими нарушениями: полная неспособность родителя распознать, кто его ребенок на самом деле и что ему на самом деле нужно. Вместо этого ребенок сексуализирован и ему говорят, что именно он, ребенок, вызвал сексуализацию. Это катастрофически неправильное признание и присвоение являются чрезвычайно разрушительным и жестоким неприятием и предательством фактического ребенка - ребенка, чья связь с его собственной субъективностью разрушается и заменяется проекциями обидчика.

Из книги Daniel Shaw «TRAUMATIC NARCISSIS.
RELATIONAL SYSTEMS OF SUBJUGATION” Chapter 1

#ДэниелШоу #нарциссизм #травматический_нарциссизм #Ференци

КРАСОТА КАК АНТИДЕПРЕССАНТ ПРОТИВ ПУСТОТЫ.
АНТОНИНО ФЕРРО

«Анализ у известного аналитика для нее [красивой девушки] является своего рода членством в эксклюзивном клубе. Ее красота очаровывает многих мужчин. Но что именно очаровывает их?

Я думаю, что есть два аспекта этого очарования. Один — это степень возбуждения, которое она вызывает: красота переживается как мощный антидепрессант против областей пустоты, областей «ничего», в которых есть риск утонуть.

Другой, даже более значимый аспект — ее попытка узнать неведомую территорию фавел и воспламенение импульса «я тебя спасу», присутствующее у многих хорошо функционирующих людей, но с отщепленными подобными аспектами. Так что «я спасу тебя» означает: «Я смогу снова войти в контакт с самыми несчастными и страдающими аспектами себя».

Из книги Антонино Ферро «Терзания души»
#АнтониноФеррр #терзания_души #депрессия

«РОДИТЕЛЕЙ НЕ СЛЕДУЕТ ОБВИНЯТЬ В СОСТОЯНИИ СВОЕГО РЕБЕНКА»
ФРЭНСИС ТАСТИН

“Фрэнсис Тастин поняла, что явления, с которыми она сталкивалась, трудно теоретизировать с точки зрения кляйнских концепций расщепления и проективной идентификации. Она признала, что Винникотт и Малер описали похожие состояния, и это привело ее к принятию некоторых из их теоретических основ, включая идею нормального, первичного этапа, на котором мать и ребенок не дифференцированы. В своей первой книге она предложила классификационную схему, согласно которой различные подтипы «патологического» аутизма возникли в результате регрессии к «нормальному первичному аутизму». Позже она пересмотрела эту точку зрения (1990, 1991), отчасти из-за выводов исследователей развития о самых ранних способностях младенцев. В своей последней представленной статье (1994) она выдвинула двухэтапную теорию аутизма, согласно которой чрезмерная, чувственная близость между матерью и ребенком была прервана травматическим осознанием телесной обособленности, с которой ребенок пытался справиться, полагаясь на самогенерированное ощущение. Тем не менее, она сохранила свое более раннее различие между инкапсулированными и запутанными детьми с аутизмом. Она также описала использование аутистических стратегий самозащиты в качестве «смирительной рубашки» для того, чтобы держать психотические тревоги под контролем.

По мнению Ф.Тастин, ее главный вклад заключался в понимании основанных на ощущениях механизмах, которые защищают ребенка, но мешают его открытости к другим людям. «Аутистические объекты» (1980a) являются жесткими источниками ощущений, которые заставляют ребенка чувствовать себя сильным, в то время как «аутистические формы» (1984), такие как узоры, сделанные собственным дыханием или плевом ребенка, успокаивают. Она подчеркнула важность интеграции на этих фундаментальных сенсорных уровнях, где жесткие и мягкие являются предшественниками мужчин и женщин. Многие из ее читателей также выделили бы ее статью «Психологическое рождение и психологическая катастрофа» (1980b), в которой она описывает некоторые ужасы, которые разделение рождения может иметь для детей, которые не содержатся в том, что она называет «ментальной маткой»; а также ее запоминающийся, подробный рассказ о процессах контрпереноса (1981b).

Тастин писала ярко, таким образом, что позволила ее читателям понять опыт, далекий от опыта обычного невротического взрослого человека. Она избегала технических терминов в пользу цитат из поэтов, и ее работа достигла многих за пределами профессии. Ее третья книга "Аутистические барьеры у невротических пациентов" (1986) иллюстрировала важность аутистических тревог (таких как вечное падение, вытекание и потеря частей тела) в опыте детей и взрослых, у которых не было аутизма. Она рассматривала аутистические стратегии самозащиты как часть человеческого состояния - трагически ограничительные, хотя и считались необходимыми.

Ее особый гений, возможно, лежал меньше в теоретической формулировке, чем в способности (которую она разделила с Эстер Бик) почувствовать свой путь в телесный опыт ребенка; затем она могла бы передать человеческую сущность пациентов, которые, казалось, не имели сущности».

Maria Rhode, 2017

#ФренсисТастин #аутизм

О ГЛУПОСТИ КАК ЗАЩИТНОМ МЕХАНИЗМЕ.
АНТОНИНО ФЕРРО

«Глупость - это спасательный защитный механизм, основанный на прерывании отношений между частями себя и, следовательно, с другим. Я склонен ценить все защитные механизмы, потому что, позволив себе некоторую тавтологию, я бы сказал, что до тех пор, пока они нужны, они нужны!

Еще я думаю, что, насколько это возможно, их не стоит криминализировать, как это часто делают, если они имеют значение для выживания психики. Конечно, как только они перестанут быть необходимыми, они растают, как снег на солнце.
Тупость — можно было бы сказать «глупость», но это менее точно, — очень сильная и «успешная» защита от примитивных аспектов психики, которые в противном случае были бы неуправляемыми. Особенная комбинация — это «красивая и тупая», персонаж, почти ставший «маской», как это происходит в Италии с Арлекином и Пульчинеллой, — своего рода прототипом.

Быть «тупым» значит иметь определенный барьер между неметаболизированными, непереваренными, нетрансформированными протоэмоциональными состояниями и другими аспектами психики. С определенной точки зрения, этот барьер также является чем-то вроде «второй кожи» в терминологии Эстер Бик (1968). Тупость защищает нас от контакта с фрагментарными, разорванными состояниями, полными боли и невыразимой ярости.

Глупость же больше похожа на нарыв, полный гноя, сформировавший вокруг себя защитную оболочку. «Тупость» часто совмещается с нарциссизмом, основанным на красоте, причем последний является территорией или, скорее, экстра-территориальным пространством, отделенным от фавел боли и невыразимого страдания»

Из книги Антонино Ферро «Терзания души»
#АнтониноФеррр #психическая_защита #терзания_души

СПОСОБНОСТЬ К РЕВЕРИ У МАТЕРИ И АНАЛИТИКА

Чтобы сделать счастливым младенца – надо сделать счастливым в первую очередь его маму, и в этом мы находим важность фигуры отца. «Мать должна делиться способностью к мечтанию (ревери) с ребёнком с любовью или с любовью к отцу ребёнка» - отмечал Винникотт. Об этом отметил еще Фройд, говоря о первичной идентификации с фигурой отца, которая затем трансформируется в Идеал-Я и в идею всего божественного.

Любовь матери к своему ребёнку не исключает любви к отцу этого ребёнка. Мать выступает первой соблазнительницей ребёнка, только лишь потому, что у неё есть сексуальная жизнь с отцом этого ребёнка. Грезить матери о своем ребёнке – это мечтать о той связи, которая существует между родительской парой, мечтать об отце – это мечтать о единстве трёх частей: себя, отца и ребёнка. Это мечтать об открытости этой пары для третьего – ребёнка, но при этом это означает, что младенец будет отстранен от этой пары для воссоединения этой пары. Грин отмечает, что цепляния – это противопоставление связи, оно возникает у ребёнка когда у матери отсутствует любовь к нему или к отцу этого ребёнка. С точки зрения Биона, связывание связей – это и есть «мыслить».

Аналитик – это не мать, как бы не хотел этого поциент. Грин отмечает, что анализ без любви к своему пациенту – обречён на не успех. Мать используют способность к ревери вместе с физическим контактом к ребёнку, аналитик же не использует физический контакт, только свою способность к ревери.

Способность к ревери аналитика необходимо для того чтобы произошла интеграция, возможность создать смыслы там, где этих смыслов никогда не было. Это способность мечтать о том, как функционирует бессознательное пациента, это мечтание касается содержимого бессознательного пациента; того, что касается первофантазмов, того, что относится в том числе к паре, для того чтобы появился третий, как связь, способность мыслить.

По следам семинара Аурелии Ивановны Коротецкой по чтению работ А.Грина от 6 декабря 2023 г. в Институте Психологии и Психоанализа на Чистых прудах.

#КоротецкаяАИ #АндреГрин #ревери #Бион

Почему психоаналитические тексты написаны «птичим языком» и их невозможно читать простым читателям, незнакомым с психоанализом?
Такой вопрос задают довольно часто. Но почему никто из неспециалистов не пытается читать научные труды по квантовой физике или ядерной химии например, также на досуге, попивая кофе? Неужели неинтересно как устроен атом, например? Я уверена, что там тоже используется непопулярный и очень сложный научный язык.
Но многие, кто читает психоаналитические книги и статьи, возможно хотели бы понять как устроена собственная психика, узнать что-то о себе, разобраться в себе, желая обойтись в этом без специалиста.

Психоанализ - наука в общем то молодая, всего лишь сто с четвертью лет, но успевшая, тем не менее создать свой определенный язык. Фройд, создавая психоанализ как науку, использовал не столько медицинские знания (хотя он в первую очередь был врачом), сколько знания о человеке в целом: философию, антропологию, мифологию. Но многим явлениям пришлось давать названия как Адаму в Эдемском саду, например, Эдипов комплекс.
Так что же удивительного в том, что психоанализ, описывая сложные состояния и явления, изобретая новые термины, использует свой научный язык? И сейчас этот язык описывает сложные механизмы и устройства человеческой души таким же специфическим языком, как описана, например, теория квантовой запутанности.

#психоанализ #язык_психоанализа