Олег постоянно выгорает, сжигая все свои эмоции в себе, не желая показаться слабым. Он уже тысячу раз пытался найти успокоение в одном человеке, когда все казалось неправильным. Успехами и это не увенчалось — несколько измен от девушек и пара расставаний, со словами «мы друг другу не подходим». Он забылся в дыме сигарет и смысле своей жизни — практиках. Из этого нельзя было обеспечить себе достойную жизнь в будущем, пускай и жизнь в коммуналке его устраивало, нужно было доказать, что он не позор семьи. Парень повторно пришел на битву, во время испытаний и съемок откладывая переживания на лучшие времена. Потом и в его жизни появился человек, способный действительно помочь. К Диме всегда можно было спокойно приехать и знать, что тот точно поймет. Матвеев, сам с двумя попытками суицида за спиной, никогда не мог отказаться от чувств другого. По вечерам они выпивали вместе чай, времени что-то покрепче. В квартире чернокнижника, которая уже казалась общей, слёзы не были слабостью, эмоции ни за что не стали бы грехом. Можно было просто не бояться отпустить. Слова всегда разносились дрожью по коже, но это до боли приятно согревало. Оба знали о симпатии друг к другу, только изменить ничего не могли. Тот человек, но не то время. И уж совсем не то место. Не суждено им быть вместе, а пока длятся съемки — отпустить тоже невозможно. Сегодняшний диалог, как всегда к ночи, приводит совсем к другим темам, не свойственным друзьям.

— Когда-то это закончится. Мы будем выкуривать друг друга в памяти, прикинь, — говорит, сам не похожий на себя, Дима.

— Неважно. Конечно, мы наверняка будем жить в разных комнатах с людьми, менее любимыми, чем это по опыту возможно. Но, знаешь, это того определенно стоило, — сам себя на осколки рушит Шепс фразами, трудно подвластными пониманию других, — мы проживём нашей молодостью еще долго, если захотим. Пускай и обречены на провал.

Воздуха в помещении достаточно, но легкие сводит даже не от едкого дыма сигарет. Сейчас у них вовсе нет «ты», нет «я». Их соединяет только «мы», которое обязательно резко обрушится в моменте. Не будет больше этой съемной квартиры с дружески-любовными посиделками. Будут редкие переписки в тайне от всех, невозможные встречи раз в год на дни рождения, нелепые сказки о том, что отпустили друг друга давно, давление, поднимающиеся 29 апреля и 15 июля, приступы воспоминаний, когда даже если бросил, требуется сигарета, мир, разделенный пополам.

— Я все равно любил тебя так, как никто не полюбит, — ещё одна едкая фраза от Матвеева, и Олег расколется до конца, — нас будут встречать другие люди, но вряд ли они сохранят наши сердца.

— А потом будут спрашивать про самое счастливое время, да? Я расскажу им про тебя. В частности, про нас. Какое лето в двадцатых годах нас встречало и какой последний закат мы с тобой провели, — выдыхает в безумную пустоту медиум, разглядывая каждую частицу лица парня, — ты прав. Они не сохранят наши сердца, если мы не сохраним их сами.


***


У обоих всё совсем разлаживается, непонятные связи, оставляющие лишь напоминания на ключицах, не дают высыпать. Парней ломает, каждая девушка, которая рискнет с ними выпить, выслушает историю о невозможной любви без имён, ведь это строжайший секрет, постыдная тайна, за которую порвать готовы. Их любовь остаётся кровоточащей, восполняясь нигде и никогда. Знакомые фотографии напоминают о прошлом, не ставшим бы ни в каком варианте настоящим. Зимы сменяются весной, которая теперь длится дольше обычного. Возможно, им не стоило разбегаться так. Лучше бы рыскать всю жизнь, в поисках какого-либо решения, стараться понять друг друга, потратить всё выделенное время на вроде бы неправильные чувства, но быть, всё-таки счастливыми. Ведь выбирать порядочность более глупо, чем отдать всего себя тому, кто сделает тоже самое. Понять это обоим спустя год — больно. Жить с этим ещё 7 лет — тем более тяжело.

«Ты единственный, кто мог меня понять.