— выруби телик, — феликс лениво разминает шею, разминает застывшие в холоде панельной однушки кости.
хёнджин выглядит спокойным. его зрачки темнее и больше обычного, ему чрезвычайно забавно; настолько, что он откисает в складках пыльного дивана, который скоро начнёт чихать и разваливаться. челюсть у хёнджина острая, сильная, почти как у дворовой собаки с бешенством, но в каждом смазанном жесте ласка, свойственная столько прародителю.
потолок становится аллюзией на свободное будущее, на любовь по крови и романы достоевского. не дотянутся, не перепрыгнуть.
— слышал, что нас называю «мелкими выблюдками». романтично.
на люстре подвешены кеды, оплакиващие чей-то (хванов-феликсов-единый) труп, на подоконнике свалка из коробок с инсультом, инфарктом и импотенцией, а за окном разрастается лютая стужа, держащая за горло сильнее разъяренного отца.
феликс знает. он даже может сравнить.
держась за руки с
метилфенидат
