город оставался черно-белым, ночным, будто рассвет и не наступил. темные громады домов с резкими бликами на мокрых стенах. даже люди казались бесцветными: черные волосы, белая кожа, — примерно так он видел окружающий мир. до встречи с ней.
она была какой-то другой, будто бы не из этого мира, отличалась от всех. чистой, даже наивной и до одури соблазнительной. она была той, кого хотелось спрятать от всего мира и защищать.
но почему-то сейчас именно он сидит в мокром плаще, обхватив колени руками, и угрюмо рассматривая трещины на серых стенах. бинты и рукава льняной рубашки пропитались кровью и местами присохли к ране, которую он сам нанёс себе от «злосчастной любви». в ушах все еще гремели слова его «милой, наивной» девочки. он до последнего защищал её, но не смог уберечь себя от неё самой. раны не болят, куда хуже болит грудная клетка. им овладела апатия. встать с ледяного пола не было сил, да и желания тоже. минуты шли, а он продолжал смотреть в одну точку, пока глаза не слиплись и он медленно не провалился в такой нужный ему на данный момент сон.
она была какой-то другой, будто бы не из этого мира, отличалась от всех. чистой, даже наивной и до одури соблазнительной. она была той, кого хотелось спрятать от всего мира и защищать.
но почему-то сейчас именно он сидит в мокром плаще, обхватив колени руками, и угрюмо рассматривая трещины на серых стенах. бинты и рукава льняной рубашки пропитались кровью и местами присохли к ране, которую он сам нанёс себе от «злосчастной любви». в ушах все еще гремели слова его «милой, наивной» девочки. он до последнего защищал её, но не смог уберечь себя от неё самой. раны не болят, куда хуже болит грудная клетка. им овладела апатия. встать с ледяного пола не было сил, да и желания тоже. минуты шли, а он продолжал смотреть в одну точку, пока глаза не слиплись и он медленно не провалился в такой нужный ему на данный момент сон.