иʍᴨᴇᴩия ᴀᴄʍᴏдᴇя.

Чонгук заливисто смеется, покачивается из стороны в сторону, хватает за край шелковой футболки блондинку, притягивая к своему телу, хоть и сама уже еле удерживается на ногах. Жаркий июльский ветер обжигает кожу, ровно раскачивая желтые, но еще вовсе незрелые колосья под порывами, создавая волны. Поле покрывается приливом заразительным смеха, усыпая собой всё, вдоль и поперек. Время, казалось, замерло в неимоверной красоте двух теней, переберающихся по траве, что лоскочет ноги своими злаками, оставляя на них совесем малые следы. Ветер доносит запахи, рядом посаженых подсолнухов, что глядят в даль солнцу.
Брюнетка валит Юнги прямо среди поля, не переставая просто дичайше смеяться.
Пятнадцатое июля будет отметиной в душе и тату на теле, с каждым сантиметром выжженым губами по коже, каждым касанием, и тем ехидным взглядом.
Блондинка перебирает бледными пальцами колоски, глупо улыбается, из-под них виден синеватый бархат лепестков — в цвет ленты на, совсем короткой косичке Мин — недавно вытянувшегося василька.
— Чон-а, — шепчет имя старшей она, возвращая пальцами темные пряди, что выбились за ухо, нависнувшей над ней девушки. Взгляд сталкивается с теми карими глазми, что вновь утопили ее в своей любви и безграничной симпатии. Ресницы дрогнули, и вовсе опустились, когда рука Юнги коснулась шеи. Приятный холод ее пальцев окутал пеленою какого-то наслаждения, которое мешалось с умиротворительной тишиною, и тихим шепотом прямо в те алые губки, что отдают ароматом спелых мандаринов. — отдаю себя в полное распоряжение твоей милости до самой моей смерти и чистосердечную любовь мою к твоей милости, — ее голос сипнет и дрогнет, когда глаза девушки медленно распахиваются, возерцая на нее, — равно любящее сердце отдаю возлюбленной госпоже души моей ... У Всевышнего для твоей милости несказанного множества благ для тела нашего, и души нашей, ибо едины они у нас, милая ...

Воздух не теряет своей духоты, даже когда солнце начинает прятаться за горизонт, в каждом вздохе чувствовался тягучий аромат горячих трав.
Они шагали ровно по выжженой траве и щепкам, недавно вывезенных деревьев, что хрустели под ногами, смешиваясь со звуком недавно прилетевших на поле сверчков. Чонгук лишь крепче сжала пальцы, боясь отпустить то, что так дорого ей, ведя вдоль какой-то вытоптоной трактором дорожки. Шикарные темные локоны красовались за плечами, а в глазах таилась снисходительная уверенность и вовсе прямой взгляд.
Лента струилась по ветру, когда девушки рванули за гаризонт.
Все небо окрасилось в ядовиный окрас оранжевого оттенка, словно холст картины сказачного заката.
Пшеничное поле перекатывалось рябью колосков, будто волны в море.
И вот уж солнце село, на небе блеснула луна, будучи их спутником, освещает путь, а он, казалось, очень далек и рискован.
Дальше будет виднее.

Он быстро вплетает свои пальцы в волосы: такие гладкие, с вечным отблеском лака, закидывает их назад, ибо укладка не может держаться так долго без вмешательства пальцев брюнета.
Потирая руль большим пальцем руки, он уже чувствует то теплое касание чужих пальцев о свое бедро:
— Тактильный в последнее время ты, — Чонгук давит на педаль газа, пальцами цепляется в кожаный руль.
Форд рычит и рвётся вперёд. Он умело переключает скорости, вжимает газ в пол, пока Юнги ведет невидимые полосы, рисует узоры, чуть надавливая своими ногтями в открытую кожу рваных джинс, сжимает:
— Мне просто нравится чувствовать тебя.
Чон щурится, всматриваясь в дорогу, все больше упиваясь пальцами в руль.
Автострада горит огнем, когда тот проносится по ней.
Он редко слышит подобное от Мина, так как он не хочет терять основной смысл таких фраз. Заездить слова до дыр? Зачем.
Век прошел, а чувства всё кипят в их венах. Восхитительное плямя двух обезумевших влюбленных, что возгорают с каждым разом всё больше.

ʜᴀʏᴀʀɪsᴜᴛᴀʀɪ ᴋɪᴅᴏʀɪ ᴍɪʙᴜʀɪᴛᴇʙᴜʀɪ ᴋᴀᴍᴏsʜɪ.

Глаза Юнги устремляет четко на лицо, словно пытается одним взглядом воздействовать, но сам же попадает в свою ловушку, когда тот игриво поднимает брови, темные и четко очерченные, а после тяжко вздыхает.
— Котенок, я могу стать романтичнее. Вижу, как тебе этого не хва—
Рука Юнги ложится на шею, сдавливает своими пальцами кожу. Эти пальцы умеют оставлять следы на чоновой спине, на бедрах и груди, что не может не нравится фетишисту. Он чуть царапает шею короткими коготками, тянет на себя.
— Заткнись.
Шепчет блондин и впивается в губы, пытается властвовать над ним, ему нравится резко разворачивать, и притягивая его лицо к своему, и начать целовать уже совсем агрессивно, практически насиловать, но увы темный не дает задней, перехватывает инициативу в поцелуе, а тот позволяет гибкому ловкому языку исследовать свои глубины рта.
В Чоне много всего непривычного, грубо говоря, мужского: властного, доминантного, грубого — Мин по сравнению ещё малыш, что учится у старшего.
От него несет дорогим одеколоном и сигаретным дымом, что Юнги можно учуять за километр.
Смазаные, влажные поцелуи на губах оставляет тот, когда в его голове бушуют ураганы и крышесносные смерчи.
Чонгук вообще любитель прилюдных, грубых поцелуев, когда его парень любитель сдавить его горло, что тот задыхается, но никак не сопротивляется — он доверил ему свою жизнь, и она только в его руках.
В адском наслаждении, разрывающем разум, на границе смерти, мозг делает выброс гормонов, который пробивает окончательно здравое умение мыслить.

ʜᴏᴋᴏʀɪ ᴀᴋᴀsʜɪ sᴀɢᴀsʜɪ ʙᴀᴛᴏʀɪ sᴀᴋᴇʙɪ.
ᴋɪᴅᴏᴋᴜ ᴛʜʀᴏᴜɢʜ ɴᴀ ᴛᴀɪᴍᴜʀᴀɪɴ ᴋɪᴢᴇᴛsᴜsᴜʀᴜɴᴀ.

За окном мелькают последние огни и растворяются в кромешной тьме.
Они в Вегасе.
И хуй знает, что делать дальше с этим всем. Едут, куда глаза глядят.
Юнги жмёт на газ и поглядывает на рядом спящего возлюбленного: вымотаный, уставший настолько, что хочется обставить его бетонной стеной от проблем, вечного недосыпа и ебаных людей, которое только и делают, что набирают долги у него.
Парень ласково проводит подушечками пальцев по татуированной руке, чувствуя под ними тонкие волоски и мурашки, что прошлись по телу. Он широко улыбается глядя на спящее нечто, что ночью наводит на улицах мрак и суету, а сейчас как младенец посапывает на соседнем сидении, видя десятый сон.

Мужской силуэт в тени высокого кирпичного забора можно по началу и вовсе не заметить, лишь услышать, как тот едко огрызается на какого-то парня, переходя на высокие тона в разговоре.

ᴛᴇᴋɪɴᴀ ᴍᴇᴛᴀʀᴜ sᴀɪꜰᴀ, ʟɪᴋᴇ ᴀ ʟᴏᴏᴘ sᴏʀᴇɢᴀ ʀᴏᴏᴛs.

М-да, малый явно чем-то задолжал, ибо у Чонгука кулаки чешутся, чтобы оставить на личике красно-синий прилив отпечатка своих костяшек. Держится умело и стойко от желания, чуть сжимая в своих пальцах кромку шиворота джинсовки, пока юноша бегает глазами из стороны в сторону, лишь бы не пересечься с теми карими, что пожирают его и топят в них же.
Пусанский склоняет свою голову, желая взглянуть на юношеский испуг, пока ему внезапно не хлопают по плечу, чтобы тот рефлекторно повернулся.
— Кончай, поехали. — брюнет в полуобороте ловит ключи от Форда, что стоит в свете фонаря средь ночи. Ему понадобилось ровно двадцать минут на раздобычу ключей от этой тачки, и Гук даже не будет спрашивать, как тот их заполучил.
Мин Юнги — чертова тень, что своей неожиданностью когда-нибудь доведет Чона до сердечного приступа, н̶̶о̶̶ п̶̶о̶̶к̶̶а̶̶ ч̶̶т̶̶о̶̶ д̶̶о̶̶в̶̶е̶̶л̶̶ т̶̶о̶̶л̶̶ь̶̶к̶̶о̶̶ п̶̶о̶̶д̶̶ в̶̶е̶̶н̶̶е̶̶ц̶̶.

ʀᴀɪᴍᴜ ᴋᴏᴡᴀsᴜ sᴜᴛᴀɪʀᴜ ᴋᴀᴏsᴜ ᴍᴀᴋɪᴏᴋᴏsᴜᴢᴇ
ᴍᴏsʜ.

В крови Мина течет адреналин и жажда почувствовать каждой клеткой тела ту скорость, что набирает железный конь, запах сожженной резины, что трезвит лучше любых препаратов, а по ушам бьет трек ʙᴀʙʏᴍᴀᴛᴀʟ.
Он по-кошачьи облизывается и лениво опирается ладонью о капот красотки, чьим лошадиных силам позавидуют даже создатели ламбы.
Взгляд Чонгука скользит по блондину сквозь темные линзы очков. Любуется им без зазрения совести и стыда, что даже парень, чей шиворот в его руках, с замиранием сердца поглядывает на того парнишу.
Огонь бушует в брюнете при одном лишь виде, а прикосновения и вовсе вызывают высокие температурные изменения, что любой расплавится от них, даже такая глыба льда, как этот стрейсер. А ведь все начиналось с их безумных, ночных «порно-инсценировок», после чего они говорили, что это всего лишь потребность, которую они восполняют друг другом.
Мин Юнги — детка Чона, о чем и свидетельствует надпись ᴍɪɴ ʏᴏᴏɴɢɪ ʙᴇʟᴏɴɢs ᴛᴏ ᴍᴇ среди россыпи темных тату на его руке. Ему не жалко и всё тело успать его именем, лишь бы тот каждый вечер водит по ним своими длинными пальцами, словно играя на клавишах.

ᴛᴇᴋɪɴᴀ ᴍᴇᴛᴀʀᴜ sᴀɪꜰᴀ, ʙʀᴇᴀᴋ ᴀ ʀᴜʟᴇ sᴏʀᴇᴍᴏ ʀᴏʟᴇ.

Рука слабнет и выпускает из мертвой хватки ткань той куртки.
— Иду, сладость моя.
Он знает, как тот относится к таким прозвищам, но продолжает так называть. Знает, что Мин слишком любит, чтобы что-то предъявить, да и не спорит, что с уст старшего это звучит куда лучше.
Глаза блондина оглаживают быстрым жадным взглядом крепкую фигуру, затянутую в чёрную кожу и клетчатую рубашку. Восхитительный и такой нереальный, что тот даже иногда сомневается в его существовании.
— Раздражаешь, Чон, — тянет тот, устало закатывая глаза. Стритрейсер слегка приподнимает густую бровь, заинтересованно окидывает Юнги пристальным задумчивым взглядом, и бархатно тянет восхитительно низким, глубоким и немного хриплым голосом «ᴧюбᴧю». Блондина нехерово флэшбекнуло в студенческие годы, когда тот впервые произнес эти слова:
Он сладно постанывает, когда его бесцеремонно притягивают к широкой груди и властно целуют...
Голос касается, обжигает кончик уха фарфоровому, говоря о тем, что им нужно ехать, что тот дергается, выходя из архива воспоминаний.

ʀᴀɪꜰᴜ ᴍᴏʏᴀsᴜ ᴛᴀɪᴍᴜ ᴋᴀᴡᴀsᴜ ᴡᴀᴛᴀsʜɪᴛᴀᴄʜɪ ɴᴏ
ᴍᴏsʜ.

Хватка парня на руке кудрявого слабнет, и вовсе отпускает, пройдясь касанием по рукаву узорчатой ткани джинсовки. Больно отпускать то, что дорого. Он оборачивается назад, глядя на дьявола за левым плечом, а тот лишь многозначительно кивает.
— Не драматизируй. Отпусти его.
Он раскрывает рот в тихом 'уже', возвращая взгляд на совсем пустое место, где был мужчина.
Это всё иллюзия, которую он сам выдумал.
Сзади слышится тихий, до жути хриплый смешок. На что расчитывал Юнги, когда чертово создание решило его в последний раз сводить на людскую землю, попрощаться. Это была ложь. Его же пороком одурачили, загнав в угол потерянных надежд и не сбывшихся мечт. Душой он и вовсе малец, который не думает о последствиях, хотя пора бы и об этом позаботиться.
Нечистый ухмыляется и тянет руку.
Шанс. Он дает чертов шанс исправить свое настоящее, не навредив будущему. Мин содрогается всем телом, явно пытаясь найти подвох в тех темных глазах, что отблескивают в лунном свете, но это кажется действительным шансов на новую главу, на новые линии чистого полотна, который принес бес, прийдя в полуночном тумане.
Готов ли он вступить в ряды чистодушных.
Он закусывает свою нижнюю губу, раздумывая, хоть уже давно решил.
Ладошка громко хлопает о дьявольскую ладонь, и постепенно сжимает.
Согласен.

Да будет он наречен именем черным росчерком выведеным в мареве ночном 'Асмодей'. На устах срывается то самое земное имя, но владыка не позволяет, сжимает сильно плечо, упиваясь ногтями в кожу, шепча, что он теперь далеко не тот лжец Мин Юнги, что плкался ночами, убивался из-за собственного греха.
Асмодей.

Асмодей (от ивр. ‏אַשְׁמְדַאי‌‎ Ашмедай — «искуситель») — злой, сластолюбивый демон, вожделения, блуда, ревности и одновременно мести, ненависти и разрушения. Падший ангел. Изгнанный с небес за свои деяния, и тот, кто обрёл себя и свой дом на дне Ада.