Свободный Издатель

не плачь, родной. печаль ещё не встала
на станции бездушно и устало.
лишь фары в глаз.

колёсами стуча, летит от судеб,
которыми дышать уже не будет
никто из нас.

в вагоне ни души, ни ног, ни тела,
кому какой резон, какое дело…
зачем, за что

убили машиниста. воздух спёртый,
живая красота - художник мёртвый,
куда он шёл?

он жил всегда за нас и умер с нами.
присядь на посошок, махнём на память
и будем петь,

чтоб справиться с огнём, согреться в стужу,
расплавиться внутри и стлеть снаружи,
и умереть.

О, любовь моя! Твоё дыхание, как ветер в мандариновой роще.
Твоя поступь легче крема на бисквитных пирожных!
Твои губы ярче вишнёвого джема.
От твоего взгляда моё сердце дрожит, как пустой холодильник…
Когда я смотрю на тебя - я забываю про всё на свете! Я забываю про свой голод…

(с) Лосяш, «Смешарики», серия «Индийский чай».

Эта серия напоминает мне о многом. Пообещал выложить, закрываю им январь)

Смеркается на улице. Огни
По-прежнему слабы и безучастны.
Плешивый полумесяц стал несчастным,
Он больше не горит.
Мы крепко спим.

Один и тот же сон ночами снится,
Одна и та же песнь мозолит слух:
Лобзание червей и рокот мух,
Где деревом укрыты наши лица.

Безмолвием одра пропитан день:
Закатаны глаза, иссохли жилы.
Быть может, никогда мы и не жили?
И не было на свете нас…
Но мне

Иначе всё казалось. Ночью дворник
Метлой смахнёт бумажных лебедей.
И нам не докричаться до людей
В надежде, что о нас хоть кто-то вспомнит…

Ведь мы пылали так, что всё дотла
Сгорало позади. The end’s not happy,
Остался за стеной лишь белый пепел,
Который уберёт потом метла.

А что он в себе нёс - не важно вовсе,
Кто был из нас героем, кто - убил,
Кто трахался с другими, кто - любил,
Ведь, лишь открыв глаза, мы все проснёмся

И водку с глубины стеклянных призм
Заглушим, как и раньше, справив сальцем.
От боли защищают только пальцы,
Которые под веки прячут жизнь.

Слеза упала на пол. Друг, не плачь.
Вернуть былое счастье уже поздно.
Покой ещё давно был тайно роздан,
А если давит нерв - поможет врач.

А если врач не сможет - смогут птицы.
Поют они красиво. Жаль, зимой
Не выдержит без них рассудок мой.
Мы с ними улетаем, чтоб забыться.

Мы с ними улетаем, лишь крича
На тяготы судьбы и волю рока.
Из тех, кто погибает раньше срока
Везёт нам больше всех. Но пробит час.

Мгновения ушли. Осталась злая,
Безумная тоска по свету без
Желания уйти. Ведь интерес
Уже мы дольше совести не знаем.

И тусклым, обожжённым фонарём
Разглаживая швы на рваном теле,
Мы точно потеряем, что хотели,
Мы точно потеряем…

И умрём.

Из облака тоски стекла слеза.
Забавно... Как Москва, я им не верил,
Ведь кое-в-чём другом я был уверен,
Ведь кое-что другое я искал…

Не вышло… мне за двадцать. Так нелепо
Проходит неудавшаяся жизнь.
Возьми её покрепче - да держись!,
Чтоб с поручня автобуса - до склепа.

Мужчины никогда не плачут ночью,
Мужчине ночью нужен только секс.
Всё просто: как инстинкт или рефлекс,
Ведь истина куда больнее прочих.

Но кое-что другое я искал…
И вою, как кобель, истошным лаем,
Мне некуда пойти - я всё теряю…
Теряю, сука, всех…

пора слезать

Родные и друзья… Из года в годы
В могилу. Под серебряный овал…
Где солнце?… Это ж я его сорвал!
И в душу заглянул ему, как в воду!

И знай: я не увидел ни черта!
Я так и не узнал, что стало с ними…
Похоже, лишь меня не схоронили, -
У каждого несчастья есть черта.

Но с облака тоски стекла слеза…
Ты скажешь, что мужик по ним не плачет.
Эх, если бы могло всё быть иначе…
Я б, может, никогда и не писал.

Но всё случилось так. Всё так, как вышло.
А я так и не понял, что искал.
Средь тысячи рядов бетонных скал
Не вижу ни одну, где я не лишний.

Тону! Тону! Тону! Спасать не нужно!
Я сдохну, либо выстрадаю сам!
Верните только месяц небесам
И солнце поднесите снова к лужам.

Ведь мы теряем всё. Теряет каждый.
На этом оборвётся жалкий стих…
И будет вечер тёпел, ветер - тих,
И люди будут счастливы…

однажды

подрываю старые архивы.


Собаки в лай.
Иду меж гаражами,
Скользя в блестящей наледи. И спят
Все люди.
Я взъерошенный, в пижаме,
Тону в сыром этюде декабря.

А лёд вокруг всё тает.
Правда, тает…
Ты можешь мне не верить, но зимой,
Чтоб вымести до дна рассудок мой,
Лишь лютого мороза не хватает…

И, вот, я всю иду. Иду на солнце
Сверкающих в тумане фонарей.
И нету - не поверишь - ни оконца
Где хоть немного рады были б мне.

А век мой без того ничтожно мал….
Я только лишь с одной желал быть ближе,
Чем стоило.
Ведь знал, что не увижу…
Но всё равно, как Хатико, страдал.

И я о ней забыл, в делах исчезнув,
И в полночи тоску на спирт менял,
И не было ни двери, ни подъезда,
Где кто-то хоть немного б ждал меня…

Так было. И так есть. Спаси, о Боже,
Не верил я тебе, сейчас - кричу.
Мне жить теперь не хочется ни чуть, -
На чучело из сена стал похожий,

Шатаюсь на краю седого мыса,
Ведь крышу покорил я. И навек
В округе всё избавилось от смысла:
И месяц, и дома, и человек.

с наступающим, дорогие подписчики)

просыпается ночь. и одно лишь мгновение ночи
распевает бетонные губы на сотни октав.
это тусклый фонарь дотянутся до истины хочет
или трогает лёд на дороге стальная рука…

я надену пальто. и пройдусь по немому проспекту,
по заснеженным улицам и белокурым дворам.
от чего им так просто живётся в утробе поэта…
потому что они, как и ночь, просыпаются там…

я смотрю в их глаза, на блестящих хрусталиков поступь,
и не в силах ни выразить слова, ни выдавить букв.
мой товарищ зарылся в земли бесконечную россыпь,
в колыбельную вечного сна и жестокую мглу.

а я жив, как ни странно, из кожи и стали отлитый.
и брожу по бульвару замёрзших акаций и лип.
он погиб за кусочек тепла и могильные плиты,
за минутную роскошь и жажду любимой погиб.

вот и я ухожу, оставляя следы вдоль проспектов,
очерствевших бульваров и белоснежных аллей.

я не верю в спасение.

всё.

моя песенка спета.

потому что она, как и ночь, только кажется мне…

а кому всё ещё интересны мои стихи - я стараюсь. могу какие-то старые черновики выбросить, но это неточно

Лежу в своей постели, как в гробу,
На улице светает. А по лбу
Волнение течёт холодным потом.
Непросто тишину свою найти,
Эх, если бы я знал, куда идти,
Ведь, уходя, я целый день ищу кого-то…

В окне едва мелькают фонари,
Горбатые и тусклые они,
Вылизывают улицы в печали.
Всё будет точно так, как ни крути.
Эх, если бы я знал, куда идти,
Ведь я по ней мучительно скучаю…

ночую у голой дороги - зимы по колено,
тяжёлый ботинок глотает замёрзшую пыль.
бегу от неё, как от бури. бегу от плена.
за тентом бушует декабрь. в палатке - штиль.

поэзия больше не катит. стихи погибли.
меня не хватает на смыслы - любовь одна.
в ладонях горячих перо ли… на шее нимб ли.., -
огрызок уставшей бечевки, тугой аркан…

я вылезу с нимбом наружу, пульну за ветку.
и пусть поминают, как было. и пусть, как есть.
я часто хватаюсь за сердце, за разум - редко,
так пусть же схоронят по совести. к чёрту лесть.

мне в этой палатке темно. и за ней не ярче.
мне в этом лесу белокуром не снятся сны.
курю, чтобы выжить, - дышать не могу иначе.
морозы здесь страшно лютуют, метели злы.

молитвою вытащить вера навряд ли сможет,
ни Бога, ни Чёрта не видел - не верю в них.
я не был поэтом. писателем не был тоже.
закрытый романтик, слагающий строки в стих.

в зубах не изученной тьмы шевелю страницы,
которым не видно начала и нет конца,
деревья немы, потому что погибли птицы.
я пуст, потому что я предал любовь птенца.

продал я её за бесценок. такая ночка…
теперь меня с нею под саваном вдаль несут.
бумага закончилась. я не поставил точку
я, точно как он, заблудился в глухом лесу,

я, точно как он, утащил за собою в небо
свободу души, тишину деревянных плеч.
а птицы клевали хрусталь ледяного хлеба,

засохшие крошки когда-то не сбывшихся мечт…

…и, вот, он ей пишет. любовное что-то, вроде
слияния двух незнакомых, но нежных глаз.
в пустом коридоре сквозняк бесконечно бродит,
на кухне шипит, извиваясь, весёлый газ.

он ходит по комнате, словно ища кого-то,
губами ласкает взъерошенный край листа.
свеча прогоняет задумчивую дремоту,
собаки рычат на машинную рябь моста.

бумага проглотит несчастье и боль разлуки,
письмо просочится в конверт и придёт домой.
она заберёт его, скинет пальто на руки,
а после - чернилами вымажет всю ладонь.

она разгадает до боли знакомый почерк,
коснется лампады, уставится в зыбь окна,
и будет молчать в шелестении длинной ночи,
и будет сидеть за стеною совсем одна,

и, вот, она вспомнит. любовное что-то, вроде
слияния двух незнакомых, но нежных губ.
в уютной квартире сквозняк бесконечно бродит,
вода провожает тоску заржавевших труб.

бумага всё стерпит. бумага оставит тайну.
письмо растворится в утробе ночной тиши.
чернила засохшие, лёжа на рёбрах спальни,
она прочитает…

и снова захочет жить.

И сразу же обновлённый вариант стихотворения:

В четверг читаю в Белгороде.