— Ты выглядишь сейчас таким счастливым, — шепчет Чонгук где-то рядом, казалось, над ухом. — Всего-то обычный вид на город, — обычный, обычный, обычный. Такой обычный, что младший улыбается так искренне, как никогда не мог. Что он, будучи совсем ребенком, находит себя возле мужчины, от которого сердце пылает. Смотрит на звезды, на великую «gran-de-lar» с восхищением, с глупой улыбкой тычет пальцем на синие огоньки вдалеке.
Так счастлив первый раз в жизни.
И пора бы сказать Чону, что все скоро закончится. Сердце с тревогой не будет так биться. Он не увидит его, протягивающего руки, не увидит небо, кишащее птицами. Не будет танцевать под Шопена, изгибаясь как лебедь, парить в воздухе и рисовать сюжеты в своей голове. Он не будет так больно любить.. больше не сможет. Потому что умереть суждено.
Их первая зима, отдающаяся красным носом и холодными дрожащими руками. Их первый вечный вальс накануне рождества.
Чимин дотрагивается до Чонгука, в очередной раз тыкая пальцем куда-то вдаль. И теперь они вместе лицезрят на падающие блики с неба. Они вместе. Вместе, вместе, вместе. А потом мужчина берет его руку в свою, пряча в карман черного пальто. Приподнимает уголки губ, затаив дыхание.
И рука младшего больше не дрожит.
Любовь есть не только на пыльных страницах книг девятнадцатого века.
