Элина Рыженкова

(начало в предыдущем посте)

Но терапевтическая техника всегда неразрывно связана с клиент-терапевтическими отношениями. То, как мы ведём себя в кабинете, связано, с одной стороны, с нашим набором выученных техник, а с другой – с тем, что мы чувствуем в процессе общения с клиентом.

Для того, чтобы оставаться гибким технически, важно оставаться гибким внутрипсихически. Никакое богатство техник не поможет, если терапевт внутренне сопротивляется стать тем, кем ему нужно стать, чтобы работа с данным пациентом была возможна, и цепляется за конкретную терапевтическую технику. Об этом много пишут реляционные авторы, но недавно с радостью прочла об этом и у представителей американской школы “modern psychoanalysis” (в книге Джона Мадонны «Эмоциональное присутствие в психоанализе», цитата из которой в начале этого поста). Большинство из нас идёт в профессию за ощущением своей пользы, за связанностью с Другим, за эмоциональной глубиной – а сталкивается с ощущениями бесполезности, одиночества и мертвенности. И нам важно приручить эти чувства, научиться выдерживать их точно так же, как и любые другие, потому что только оказавшись в них вместе с клиентом и набравшись терпения можно получить шанс помочь клиенту справиться с этими состояниями. Как писал реляционный аналитик Льюис Арон: «Если жизнь пациентов была адом, если их детство было адом, если их взрослые отношения были адом, то я уверен, что их анализ будет адом, и я ожидаю, что мне придется гореть там вместе с ними, как их мучителю, товарищу по несчастью, свидетелю и спасителю». И, как писал Роберт Гроссмарк: «Работа аналитика [в некоторых случаях] состоит в том … чтобы мириться с ощущением, что никакой аналитической работы не происходит».

Хорошо, когда у нас внутри есть широкий набор представлений о том, как может выглядеть и в чём может состоять терапевтическая работа, и этот набор включает в себя представления не только о её очевидном измерении, но и о том, что любая терапия – это прежде всего долгосрочные отношения привязанности, и зачастую от терапевта требуется большая личностная гибкость и устойчивость, чтобы оставаться в отношениях там, где, возможно, никогда до этого отношений не было.

Про терапевтическую гибкость

«В широком смысле терапевтическое присутствие может означать что угодно. Это всё то, в чём нуждается пациент, чтобы остаться в лечении и в итоге продвигаться в сторону взаимосвязанности. Это может означать много контакта или мало контакта, эмоциональный или интеллектуальный резонанс – всё что угодно, в зависимости от обстоятельств».
(с) Джон Мадонна, «Эмоциональное присутствие в психоанализе»

Когда мы приходим учиться терапии, нас учат тому, что делать.
Как заключать контракт, какие интервенции применять, какие ни в коем случае не применять. И это безусловно очень важно.

Но очень мало внимания уделяют тому факту, что для того, чтобы любая терапия состоялась, нам перво-наперво нужно уметь вступать и, главное, оставаться в длительных отношениях с очень разными и порой очень непростыми людьми.

И это зачастую требует от терапевта большой гибкости как в отношении техники работы, так и в отношении внутрипсихической растяжки.

Что касается первого пункта – техники работы – то хорошо, когда в нашем терапевтическом саквояже есть разные инструменты. С кем-то из клиентов важно молчать, а с кем-то – говорить. С кем-то можно сразу заниматься тем, что мы привыкли считать терапевтической работой, а с кем-то важно сначала долго говорить «ни о чём», постепенно простраивая привязанность и взаимосвязь. Важно, чтобы наша терапевтическая идентичность включала в себя разные легитимные способы присутствия в кабинете, чтобы мы могли продолжать чувствовать себя терапевтом в самых разных обстоятельствах. Это придаёт нам гибкости и устойчивости и даёт возможность оставаться в отношениях с самыми разными типами пациентов. Если проследить историю развития психоанализа, то многие из этапов его развития как раз и были попыткой обобщить работу с разными типами людей, описать тот тип взаимодействия, который позволял этим людям остаться в терапии и давал шанс на терапевтические изменения. Мне кажется, в последние годы схожий процесс можно наблюдать и в гештальт-терапии.

(продолжение в следующем посте)

Про размытую идентичность и изменения

Когда встречаются клиент и терапевт, обычно мы ждём каких-то изменений.

Как мы представляем себе эти изменения?
«Был тревожный – стал не тревожный».
«Работал на скучной работе за мало денег – стал стартапером-миллионером».
«Был без отношений – вышел замуж».

И мы с рвением и вдохновением начинаем что-то менять. Ограничивающие установки, негативные проекции, устаревшие представления о себе и других – список можно продолжать долго.

Но в погоне за изменениями есть шанс пропустить один важный аспект психического функционирования, который связан не с изменениями, а наоборот с узнаванием того, что уже есть, с формированием устойчивой идентичности и представления о себе. Кто я? Что я люблю? Чего я хочу? Что я могу? Что я не могу? Этакая инвентаризация внутреннего мира, идентичности.

Что в гештальт-терапии, что в психоанализе много пишут о том, что если в первой половине XX века люди страдания людей были связаны с чересчур жесткими представлениями о себе, то во второй половине ХХ века многие страдания связаны с размытостью и диффузностью идентичности. И та же тревога может быть связана не только с тем, что человек привычно воспринимает мир в негативном ключе, но и с тем, что он вообще плохо ориентируется в том, кто и какой он…

Попытки изменять эту идентичность раньше времени чреваты дополнительным её размытием, что, в свою очередь, может быть дестабилизирующим для психики и рождать ещё больше тревоги. И человек либо замирает, либо «почему-то» злится на терапевта, либо отращивает ещё одну фасадную самость, не подкрепленную внутренней опорой…

Поэтому мне кажется важным не забывать про эту контр-интуитивную терапевтическую работу, направленную не на изменения, а на консолидацию, формирование более плотной и устойчивой идентичности, на которую можно было бы опираться, которая создавала бы рамки и опору. Это, правда, не очень благодарная и совсем не очевидная работа, но без хорошего фундамента дом не построишь.

Пишу и думаю, что вроде мысль очевидна, но в тоже время так мало текстов, легитимизирующих этот незаметный фоновый труд, что пусть полежит тут.

На картинке то ли кот, то ли сова, и при этом какой-то призрачный :)

Понимаю, что несколько запоздала с созданием канала, но ощущение, что в телеграмме сейчас стала образовываться более ламповая а-ля жж-шная атмосфера. И как-то я стала лучше понимать, зачем оно мне :)

Наверное, в начале канала стоит представиться и немного рассказать о себе.

Меня зовут Элина Рыженкова, я психолог (СПбГУ, Россия и King’s College, Великобритания), гештальт-терапевт (Московский Гештальт-институт), реляционный психотерапевт (участвовала в нескольких обучающих программах).

Работаю онлайн, живу на данный момент в Тбилиси.

Организации, с которыми я связана профессионально:
1. International Association for Relational Psychoanalysis and Psychotherapy (IARPP) – в которой я являюсь со-председателем российского отделения (наш канал IARPP-Russia).
2. Московский гештальт-институт – где я являюсь аккредитованным терапевтом.
3. Гештальт-центр Штемнинг – где я являюсь одним из терапевтов и супервизоров.

Что я делаю:
- работаю с клиентами. Я специализируюсь на долгосрочной работе. Ко мне можно обращаться с такими темами как: тревожные и депрессивные расстройства, сложности в межличностных отношениях, нехимические зависимости, выгорание, вопросы эмиграции и других кризисных событий.
- веду долгосрочные терапевтические группы онлайн.
- даю супервизии. Мне особенно интересна супервизия долгосрочной психотерапии с фокусом на клиент-терапевтических отношениях.
- веду обучающие программы по реляционному психоанализу, совместно с Александром Левчуком.

Мои профессиональные ценности:
- доказательность
- интегративность (верю, что все направления терапий полезны)
- любовь табличкам и спискам (как наверное заметно по этому посту)
- уважение к инаковости коллег и клиентов

Для записи на терапию, супервизию и по всем возникающим вопросам пишите сюда.