tw: убийство, упоминание суицида.
я пыталас. 💔💔
#sketch #fyozai
На календаре тёплый июнь, а в душе всë тот же холод.
Спросив хоть кто-то у Фëдора, что такое любовь.
То он бы оставил собеседника в полной тишине. Скрылся бы вновь от этих мерзотных вопросов о не менее противном понятии как "чувства к сущности".
Достоевский никогда не воспринимал это как что-то серьёзное. Ведь никогда не испытывал частое сердцебиение, при виде того самого человека.
Никогда не нервничал, когда встречал его.
Да и вообще Фëдор считал, что любовь - это одна приторная размазня, мол "любовь прошла, завяли помидоры и идите читайте книжки, дети". А после мог привести пример из тех самых русских мелодрам, которые он никогда даже не смотрел.
Во-первых, ему нет дела до них.
Во-вторых, только от одной серии потом сидишь и думаешь мол: "какой недо романтик писал этот сюжет?" А брюнет был таким, что его просто выворачивало от этих однотипных сюжетных линий и поворотов событий.
Поэтому в начале отношений с Дазаем он начал писать свою книгу.
Да, Достоевский ничего не испытывал к молодому человеку, но Осаму заинтересовал его как личность, ибо они были схожи много в чëм. Особенно в том, что никто из них двоих не умел любить.
Дазая вновь выписывают из стен уже привычной и ледяной больницы после очередной попытки самоубийства.
А Фëдор пишет последнюю главу к своему роману, получая сообщение о том, что его парень скоро прибудет домой.
А в ответ пишет о встрече на крыше вечером.
Гаджет выбрасывается куда-то в сторону, а ручка дописывает последние строки.
Какая она уже по счëту? Тридцатая?... Сороковая?.. Да не важно. Самое важное, что скоро эта история закончится.
Через пару минут заходит парень. И вот вновь эти поцелуи, наполненные до отвращения лживым теплом и ненавистные объятья.
– Ты звал меня на крышу..Не расскажешь зачем? - Хитро глядит Осаму. Он всë прекрасно понимает.
– У меня есть для тебя чудный сюрприз. Ты пока можешь ступать, а я по быстрому наведу порядок на столе. - С колким и холодным сарказмом отвечает Фëдор.
– Как скажешь, любимый. - Притворяясь дураком отвечает шатен и следует на выход, а после на крышу.
Улыбка не спадает с лица Достоевского.
Ледяные руки хватают рукоять блестящего ножа.
– Да простит меня Сын Божий. - Шепчет он и шагает к выходу. Ненормальная жестокость сияет в его глазах.
Казалось, что вот недавно была тëплая квартира, а сейчас - дует прохладный ветер, развивая локоны волос. По телу пробегают мурашки от уже привычного холодного ветра, обдувающего его бледную кожу, через ткань белоснежной рубахи.
– Твои руки дрожат...Искупался, что ль, батюшка? - Говорит Дазай с улыбкой, стоя около обрыва и поворачивается к молодому человеку.
– Лихорадка. Да и поневоле станешь бледный… коли есть нечего. - Отвечает Фëдор и притягивает к себе шатена, а после целует его, но уже дольше обычного. Больнее обычного.
Но нельзя было терять и минуты более.
Рука брюнета рывком вонзает острый нож в спину суицидника, словно нож в масло втыкает. А после убирает ладонь с рукояти, оставляя орудие убийства в теле. И через минуту поцелуй перерывается.
– Глупа и никчëмна ты, Алëна.
– Ну не брани меня, батюшка. Лучше раздели мои страдания. - Хрипло отвечает Осаму и в ответ пырнул Достоевского острым лезвием в живот.
Они последнюю секунду глядят друг на друга и почти одновременно закрывают глаза. Улыбка не спадает с их лиц, а последнее, что парни чувствуют - это свободное падение.
Свободное падение туда, где ждут этих мазохистов.
Свободное падение в долгожданное место под названием ад.
