Налив себе двойного эспрессо, я поставил чашку на бумажную салфетку, почитал телеграм, потом взял чашку и увидел оставленный ею отпечаток.
И залип.
Отпечаток показался мне исполненным тайного смысла. Светло-коричневая сумбурная траектория, впечатанная в тоталитарно-клетчатую текстуру белой бумаги, отчаянно пытается замкнуться, чтобы заключить внутри себя фрагмент симметричной полигональной структуры и рассиропить прямые углы. Но бесконечная белая решётка властно разрывает вольную геометрию нарисованного пигментами-меланоидинами отпечатка и заполняет собой всё пространство, подчиняя его, но в то же время, оставляя место для новых отпечатков…
Ледяной ужас пробежал по спине отвратительной многоножкой, когда я осознал, что метастазы совриска начинают проникать в ветшающий мозг. Вот я уже начинаю видеть смыслы в отпечатках. Ещё немного — и я присоединюсь к толпе благообразных старичков, неспешно прогуливающихся между дурацкими инсталляциями в цюрихском Кунстхаусе, подолгу стоящими перед кучами барахла с затейливыми названиями и благоговейно перешёптывающимися: «как вам эта парадоксальная интерпретация кулинарии/геноцида/архитектуры/криптозоологии/супермаркета/etc, херр Майер?»
Ну а что делать? Рафаэль Санти, Питер Брейгель Старший и Иван Крамской уже ничего нового не покажут, старое надоело, а современники либо копипастят, либо бесоёбят. Если рассматривать совриск не как продукт «творчества» ушлых бездарей, а как естественный феномен — становится даже увлекательно: природа разрушает первозданным хаосом творения высокомерных художников прошлого, возомнивших себя богоравными.
Откуда всё вышло, туда всё и возвращается. Итак, светло-коричневая сумбурная траектория…
И залип.
Отпечаток показался мне исполненным тайного смысла. Светло-коричневая сумбурная траектория, впечатанная в тоталитарно-клетчатую текстуру белой бумаги, отчаянно пытается замкнуться, чтобы заключить внутри себя фрагмент симметричной полигональной структуры и рассиропить прямые углы. Но бесконечная белая решётка властно разрывает вольную геометрию нарисованного пигментами-меланоидинами отпечатка и заполняет собой всё пространство, подчиняя его, но в то же время, оставляя место для новых отпечатков…
Ледяной ужас пробежал по спине отвратительной многоножкой, когда я осознал, что метастазы совриска начинают проникать в ветшающий мозг. Вот я уже начинаю видеть смыслы в отпечатках. Ещё немного — и я присоединюсь к толпе благообразных старичков, неспешно прогуливающихся между дурацкими инсталляциями в цюрихском Кунстхаусе, подолгу стоящими перед кучами барахла с затейливыми названиями и благоговейно перешёптывающимися: «как вам эта парадоксальная интерпретация кулинарии/геноцида/архитектуры/криптозоологии/супермаркета/etc, херр Майер?»
Ну а что делать? Рафаэль Санти, Питер Брейгель Старший и Иван Крамской уже ничего нового не покажут, старое надоело, а современники либо копипастят, либо бесоёбят. Если рассматривать совриск не как продукт «творчества» ушлых бездарей, а как естественный феномен — становится даже увлекательно: природа разрушает первозданным хаосом творения высокомерных художников прошлого, возомнивших себя богоравными.
Откуда всё вышло, туда всё и возвращается. Итак, светло-коричневая сумбурная траектория…