Вернув ребенка в кровать, Рэн подоткнул одеяло ядовито-розового цвета и всучил в протянутые руки плюшевого паука. Ребенок обнял игрушку и выжидательно уставился на мужчину. Это напоминало маленького хищника, готового атаковать добычу, но Келус, как и любой детеныш, еще был слишком неопытен и слаб. Блэйд потянулся за сборником сказок. купленной Кафкой в какой-то космической подворотне, и маленькие ручки тут же выхватили книжку.
— Не хочу эти! — Келус, разворошив устроенное ему гнездо из одеяла и игрушек, спрятал томик под подушку, на которую следом лег, будто опасаясь, что Блэйд станет отбирать ее у него. Рэн медленно моргнул. — Мама мне их уже читала. Расскажи другую.
— Какую? — глупо переспросил Блэйд. Он не помнил, знал ли он детские сказки в той жизни, что осталась за плечами под красным маревом, где влюбленный мечник под луной пил терпкое байцзю в компании короля драконов.
— Твою любимую, — снисходительно разрешил ребенок.
Блэйд вздохнул. Его любимая сказка обрывалась на том моменте, где страшная боль смешивалась с сожалениями, проникала под кожу, в мышцы, в кости, находила приют в проткнутом тысячу раз сердце и душе, которую не удавалось вытравить ни одной смертью.
— Давай Кафка прочитает тебе новую? Я умею рассказывать только те, что ты уже знаешь.
— Не ври! Мама сказала, что ты знаешь много историй! — Янтарные глаза маленького ребенка сверкали обидой целой Вселенной. Блэйд фыркнул от досады. С чего бы Кафке нести такую чушь?
Охотник вздохнул, откидываясь на стену, увешанную плакатами с детскими рисунками: вот маленький Келус — огромная серая кошка с желтыми глазами-звездами, — рядом Кафка, которую можно узнать только по огромному малиновому пальто. В углу Сэм — груда доспехов, неуклюже нарисованная простым карандашом, а рядом Серебряный Волк: вокруг нее парит с десяток разноцветных экранов, на каждом из которых корявым почерком выведено: "YOU DEAD". В иллюминаторе плавает огромное лицо Элио, а в неизвестно откуда взявшейся на корабле клумбе ромашек валялся Блэйд грустной черной кляксой.
Память Блэйда услужливо подсказывало, как он плавал в лотосовом пруду, окруженный тонким ароматом водяных цветов и их опавшими лепестками, как сильное драконье тело обвивало его талию, пока он целовал доверительно подставленную шею. Блэйд закрывал глаза и видел в темноте под веками лазурный взгляд и холодные руки с вкрапинками чешуи на бледной коже. А затем только кровь, кровь и много боли, от которой разрывается его сотню раз умиравшее сердце.
— Эй, ты что, заснул? — Келус пихнул его ногой, толком не выбравшись из-под одеяла.
— Придумал тебе сказку, — Блэйд вздохнул со стоном мученика. У Келуса мигом заблестели глаза от предвкушения то ли истории, то ли страданий Рэна. В самом деле ребенок Кафки, пусть и усыновленный.
— Сказка будет грустной, — предупредил мечник. — Она о том, как один человек умер сотню раз.
— Вау!
Космос пропускал в комнату темноту через толстое стекло иллюминатора, и только ночник на прикроватной тумбочке освещал клочок детской кровати. Блэйд снова прикрыл глаза, чувствуя, как мучительно-сладкие, нежные воспоминания его прошлого, еще живого, еще до первой смерти, волнами накатывают на него.
У Блэйда низкий голос, измученный прожитыми смертями и мучающими его кошмарами из давно умершей жизни.
