Kazarin

После парламентских в стране исчезла система сдержек и противовесов.

Украинцы привыкли не любить парламент. Этот институт традиционно пасет задних в рейтинге доверия. Но при всей справедливой критике он оставался местом для дискуссий и ограничителем президентской власти. Отныне все это в прошлом.

В распоряжении Владимира Зеленского парламент и кабинет министров, силовой блок и исполнительная власть. По поводу судов тоже не стоит питать иллюзии – отечественная судебная система неоднократно доказывала гибкость позвоночника и умение считывать коньюнктуру ситуации.

Для полноты картины президенту осталось лишь заручиться поддержкой мэров и местных советов. Мы уже видим признаки «приведения к присяге» на примере столицы – где избранного мэра Виталия Кличко отодвигают от реальных полномочий. Можно предположить, что руководители других городов либо сами постараются найти компромисс с новой властью, либо им не оставят выбора. В конце концов, правоохранительная система прекрасно освоила искусство избирательной эффективности.

По большому счету, Зеленскому осталось достичь взаимопонимания с главными акционерами страны – олигархами. Такое соглашение не выглядит нереалистичным. Как минимум, теперь, пока легитимность нового президента заоблачно высока, открыто воевать с ним – не самая выигрышная стратегия. Тем более, что законодательные вожжи остаются в руках президентского офиса – а блокирующего пакета ни у одной финасово-промышленной группы попросту нет.

По сути, Владимир Зеленский теперь может все. На уровне институтов его ничто не ограничивает. В президентских руках сконцентрирован тот объем полномочий, который не позволит главе государства кивать на их недостаток.

Проблема лишь в том, что никто не знает, на какие желания Зеленский растратит доставшийся ему цветик-семицветик. Это могут быть давно назревшие реформы, которые выведут страну из инерции и застоя. Или наоборот – череда ошибок, за каждую из которых мы заплатим фрустрацией и качеством жизни.

В этом пространстве неопределенности есть лишь один маяк. Наша бедность и международные доноры. До войны официальный Киев мог лавировать между западом и востоком, попеременно беря в долг у Москвы и Брюсселя. Но теперь заграничная «тумбочка с деньгами» осталась лишь одна. И средства из нее можно брать лишь под вполне конкретные обязательства.

Наш экономический суверенитет условен – и это внушает надежду. Как минимум, на то, что многие перезревшие реформы удастся воплотить в жизнь. Потому что Владимиру Зеленскому уже не удастся объяснить западу их «непроведение» противодействием парламента или кабмина.

Конечно, эта ситуация еще не является гарантией чего бы то ни было. Безусловно, новый президент может решить, что западные условия ему не подходят. Но в этом случае украинские граждане смогут убедиться в том, как глубока бывает кроличья нора. А те, кто твердят «хуже уже не будет», смогут убедиться в своей неправоте.

Нам стоит сказать Зеленскому спасибо. Как минимум, за проверку на прочность. Его три президентских месяца стали стресс-тестом для тех, кому не все равно.  
 
Границы идентичности проявляются в тот момент, когда их проверяют на прочность. Именно тогда каждый определяет для себя – где пролегает его граница компромисса.
 
Последние пять лет мы жили в период относительного консенсуса. Векторы внешней политики были понятны. Перечень гуманитарных приоритетов – тоже. В результате, мы спорили преимущественно о «внутренних» темах. Коррупция. Реформы. Кумовство.
 
Примерно с 2016-го война начала исчезать с наших радаров. Ее купировали вдоль линии фронта. Многим стало казаться, что войны за идентичность и независимость уже выиграны. Все больше людей из лагеря Майдана стали переключаться на вопросы, связанные с обустройством дома, а не с его защитой.
 
А потом прошли выборы и оказалось, что наш консенсус о будущем – не такой уж железобетонный. Все, что нам казалось отлитым в граните – стали вновь проверять на прочность. Окно возможностей вновь приоткрылось – и теперь на наших глазах в него пытаются пролезать мертвецы.
 
Нам вновь приходится проговаривать все то, о чем мы перестали спорить несколько лет назад. Почему не получится договориться с Россией. Почему нет смысла поднимать языковой вопрос. Почему суверенитет важнее территорий. Нам казалось, что это уже врытый в землю фундамент. А теперь приходится защищать его от попыток капитально перестроить все здание.
 
Нынешний период начинает выглядеть как тест на красные линии. Как проверка на атрофию. От прежнего ситуативного большинства отваливатся случайные попутчики – и их реакции на происходящее выглядят как экзамен на порядочность и этику. Новое время как кислота – стирает наносное, обнажая истинное.
 
А еще это напоминает тест на искренность. За последние годы многие увязывали «патриотическую тему» с экс-президентом. И в своем неприятии последнего готовы были отрицать все то, что было написано на его программных знаменах. Но очень скоро вся полнота власти перейдет к новому главе государства. И это время заставит каждого определиться с тем, что именно ему было не по душе. Предшественник Владимира Зеленского? Или сама попытка строительства независимой Украины?
 
Вектор движения всегда задают те, кому не все равно. Те, кто выходят из зоны комфорта. Те, для кого флаги – это не просто переплетение цветных нитей. Нам казалось, что за пять лет новый консенсус укоренился достаточно, чтобы его не стали подвергать ревизии. Вероятно, мы поторопились.
 
Это значит, что придется повторяться. Объяснять, почему нельзя совать пальцы в розетку. Почему не выйдет носить воду в решете. Почему вещи, которые нельзя пощупать, значат не меньше, чем казначейские бумаги.
 
Потому что они и правда значат не меньше. Кто бы что себе ни думал.

Пять лет назад люстрация родилась не на пустом месте. Ей предшествовало президентство Януковича. Развал армии. Харьковские соглашения. Курс на Малороссию. Майдан. Расстрел протестующих.

Окружение Януковича сбегало в Москву. Поддерживало российское вторжение. Скупало недвижимость в аннексированном Крыму. Все, что произошло со страной в год Майдана, стало итогом их нахождения у власти.

Пророссийская визия украинского будущего пошла в наступление в 2010 году. Если бы не Майдан – она бы победила. Небесная сотня стала платой за то, чтобы лишить этих людей полномочий. А погибшие на войне стали трагическим подтверждением того, какую цену приходится платить за излишнюю беспечность и универсальную формулу «все одинаковые».

Люстрация стала всего лишь законодательным закреплением нового этического статус-кво. В рамках которого любая попытка превращения Украины в российскую колонию считалась порочной и осуждаемой.

Возможно, Владимир Зеленский в то время просто не интересовался происходящим в стране. Возможно, его гастрольный график не позволял вникать во все подробности. Вероятно, съемочный процесс отнимал очень много сил. Ничем иным объяснить его инициативу не получается.

Потому что его идея люстрации перелицовывает водораздел между понятиями «добра» и «зла». Последние пять лет страна сопротивлялась попыткам себя уничтожить. Заводила с толкача прогнившую военную машину. Заново передоговаривалась с Европой о самой себе. После поражения советской версии прошлого и будущего – искала новое описание для того и другого.

За эти пять лет во власти успели побывать самые разные люди. Волонтеры и карьеристы. Бессребреники и коррупционеры. Романтики и циники. В каких-то сферах прогресс был очевидным, в каких-то – косметическим, в некоторых областях перемены так и не случились. И мы продолжаем спорить о том, что стало тому виной. Сознательный саботаж, отсутствие знаний или инерция существования самого общества.

Но идея тотальной люстрации от Зеленского говорит о том, что все эти пять лет были ошибкой. Что период «2010-2014» был менее токсичным, чем период с 2014 по 2019. Что вся последняя пятилетка была «движением не туда». И в этом смысле его риторика мало чем отличается от рассуждений пророссийских политиков, требующих развернуть Украину обратно лицом к Москве.

И сейчас уже неважно, какими мотивами руководствуется президент. Его заявление вполне может быть предвыборным маневром. Люстрация может умереть после парламентских – или после решения Конституционного суда. Владимир Зеленский может забыть о ней уже 22 июля и никогда больше не вспоминать.

Но заявление останется. На это будут ссылаться, это станут комментировать, это продолжат припоминать. Будет меняться лишь интонация оценки. От президента станут требовать вернуться к этой идее – или, наоборот, дезавуировать ее. Одни станут просить ее реализации. Другие - публичного признания ошибки.

Все следующие пять лет. Или меньше. В зависимости от того, сколько продлится каденция нового президента

В конце концов, политическое долголетие в Украине – штука переменчивая.

В любом шоу есть «право на шутку».

Над евреями могут смеяться евреи, над армянами – армяне и дальше по списку. Если ты принадлежишь к какой-то этнической/гендерной/региональной/социальной группе – твои шутки и выпады в адрес этой группы будут восприниматься сравнительно безобидно. «Свои шутят над своими».

И наоборот. Любая попытка «пошутить со стороны» обречена восприниматься не как «ирония», а как высмеивание. Оценивать вашу шутку всегда будут ее потенциальные герои. Те самые «евреи», «галичане», «кавказцы», на которых вы решили выгулять свое остроумие. Именно они будут решать где та самая грань, после которой ирония переходит в издевку. По одной простой причине: степень оскорбительности слова или действия всегда определяет оскорбляющийся.

Эта формула работает с любым публичным высказыванием или действием. На чужой территории всегда нужно быть готовым к вопросу «А кто ты такой?». Его не задают лишь тем, чья легитимность внутри группы высока. Если тебя считают «одним из них», то твои руки развязаны. Если они тебя «своим» не считают – жди реакции.

И все это относится не только к шуткам.

Перед нами универсальная формула, которая работает с любым публичным высказыванием или действием. Рассуждать о пространстве эстетики может дирижер симфонического оркестра – и, например, Илья Кива. Рассуждать об особенностях западноукраинской идентичности может Ярослав Грицак – и, скажем, Михаил Добкин. Право на реплику есть у каждого. Но реакция на сказанное в каждом случае будет разной.

Ключевой вопрос, к которому нужно быть готовым на чужой территории, звучит просто: «А кто ты такой?». Избежать его можно лишь в одном случае. Если твоя легитимность внутри адресной группы достаточно высока. Если они признают твое право на высказывание или действие, затрагивающее их интересы. Если они считают тебя «одним из них», то твои руки развязаны. Если они тебя «своим» не считают – жди реакции.

Странно, что этого не понимает Владимир Зеленский.

Он имеет полное право решать судьбу военного парада на День независимости. В конце концов, это прерогатива президента. Но в том и штука, что легальность решения абсолютно не обязательно перекликается с легитимностью. Особенно, если оно затрагивает интересы отдельной группы, которая объединена общими ценностями и общими переживаниями.

Судьба военного парада в первую очередь, волнует тех, по кому эта война прошлась катком. Ветераны, волонтеры, переселенцы – все те, для кого повестка суверенитета оказалась важнее персонального быта. Именно их недоумение сегодня чаще всего звучит в социальных сетях. Именно из их уст звучит призыв не разменивать символы на денежные подачки.

КВН-овское прошлое должно было приучить Зеленского к тому, какими реакциями чреваты «шутки с чужими». Потому что политика в этом смысле мало чем отличается. Решение об отмене военного парада обернется лишь тем, что парад все равно состоится.

Это может быть демонстрация. Шествие. Акция протеста. Колонны людей в ветеранских камуфляжах. Это может быть что угодно – но важно то, что все это будут делать люди не под патронатом власти, а вопреки ей. С соответствующим уровнем лояльности и симпатии к первому лицу.

Владимир Зеленский сегодня продолжает вести предвыборную кампанию. Пытается не дать уйти из-под знамен своей партии всем тем, кто в поисках «повестки мира» готов перебежать к пророссийским силам. Всем тем, кто готов махнуть рукой на Крым и Донбасс ибо «дело прошлое» и «надо жить дальше». Но за попытку сохранить свое ситуативное большинство, президент расплачивается симпатиями активного и пассионарного меньшинства. И нынешнее решение аукнется ему уже через месяц. В День независимости. Когда на улицы могут выйти все те, кто эту независимость последние пять лет отставивал с оружием в руках.

И не факт, что там будет место для президента.

Спустя пять лет после начала вторжения нас снова проверяют на прочность.

У Владимира Путина есть преимущество. Он находится у власти уже два десятилетия и привык к тому, что вокруг меняются президенты и парламенты – а он остается. Если с каким-то конкретным президентом у российского лидера не складываются отношения – он может позволить себе дождаться следующего. Который может оказаться чуть более сговорчивым. Или, попросту, чуть более слабым.

Кремль может позволить себе выжидать. Он не зависит от ситуативных капризов избирателя. Не меняется под влиянием электорального запроса. Он может сидеть на берегу и ждать, пока река времени пронесет мимо тела его политических соперников. Украинский избиратель может устать и захотеть перемен. Только почему нам кажется, что эти перемены должны случиться с российской политикой в отношении нашей страны?

Число провокаций со стороны России будет лишь расти. Потому что это всего лишь проверка. Проверка на прочность. Тем более, что после выборов Украина выглядит уязвимой – в силу неопытности новой администрации. И нет ни одной причины, почему Москва не должна проверять нас на готовность к капитуляции. Тем более, что это окно возможностей для нее может открыться даже не в силу злого умысла новых украинских руководителей. Оно может открыться просто в силу отсутствия у них политического опыта.

Это абсолютно беспроигрышная стратегия. Потому что Москву вполне устроит и ситуация хаоса. Та самая, которая может возникнуть внутри Украины, если активная часть общества заподозрит руководителей страны в готовности поступиться национальными интересами.

Любые провокации могут повлечь за собой два варианта развития событий.

Первый – когда украинские власти сами будут пресекать попытки реванша. Когда любая провокация станет натыкаться на жесткую отповедь из кабинетов и не менее однозначную реакцию силовых структур. Это может успокоить «протестоспособную» часть украинского общества. И оно ограничится лишь ситуативными митингами.

Второй вариант – когда власть будет игнорировать российские провокации. Когда она будет «не замечать» скандальные заявления и инициативы пророссийских политиков. В этом случае, «Украина Майдана» обречена будет на это реагировать – и уличный протест вновь станет неизменным спутником нашего быта. А если учесть количество оружия, которое накоплено в стране, то, рано или поздно, такой протест может перестать быть мирным. И Украина погрузится в хаос.

А этот хаос вновь будет выгоден лишь Москве. Позволит ей говорить о банкротстве соседней страны. Кремль сможет предлагать мировым столицам переговоры о судьбе Украины – без участия самой Украины. В конце концов, пять лет назад вторжение в нашу страну опиралось на два фактора, возникших после бегства Януковича. Управленческий хаос и кризис легитимности.

И вся эта ситуация загоняет нового президента и его администрацию в пространство довольно простого выбора. Можно не замечать российских попыток проверять Украину на прочность. Получить обвинения в предательстве национальных интересов. И обнаружить баррикады в центре столицы. Со всеми вытекающими последствиями для страны.

Или можно реагировать на вызовы. Давать политические оценки провокационным идеям. Развеять подозрения в бесхребетности и беззубости. И защитить тот политический консенсус, что успел сформироваться в стране после начала войны. В результате, президент лишится поддержки той части избирателей, что голосовала за него в надежде на скорый мир – но сохранит относительную легитимность в глазах тех, кто прошел через фронт. А вместе с ней – и монополию на насилие.

Ту самую, которую уже пять лет оспаривает Москва.

Любая политика – это противостояние активных меньшинств. И то меньшинство, которое побеждает на данный момент, присваивает себе право говорить от имени «большинства».

Пять лет назад победу одержало меньшинство Майдана. Те люди, которые отправили в небытие Виктора Януковича. Те люди, которые после вторжения ушли на фронт и в волонтерское движение. Именно их повестка стала доминирующей на следующие годы. Те, кто был избран в 2014-м – впитали ее в себя и затем транслировали на протяжении своей каденции.

Победа этого меньшинства стала возможной по двум причинам. Во-первых, российская оккупация вычеркнула из электоральной карты миллионы носителей просоветских взглядов. Во-вторых, к этому самому меньшинству присоединилось инертное большинство. Кто-то испугался войны. Кто-то захотел быть «в тренде». Кто-то полагал, что новая Украина подарит ему одномоментное зарплатно-пенсионное счастье.

В итоге, следующие несколько лет мы жили в ситуативном консенсусе. Который сводился к ряду моментов. Бегство от России. Сближение с Европой. Пересмотр исторической политики. Новое символическое обрамление страны.

Одновременно, все эти годы шла эрозия этого самого «большинства». Кто-то устал. Кто-то разочаровался. Кто-то обманулся в своих личных карьерных ожиданиях. Кого-то перекупили. С каждым годом ситуативные попутчики отваливались, «большинство» таяло – пока вновь не превратилось в меньшинство.

Еще год назад казалось, что президентские выборы будут состязанием меньшинств. В активе у каждого претендента была своя ядерная аудитория. Кто-то продвигал повестку суверенитета. Кто-то - повестку холодильника. Кто-то – повестку мира с агрессором. Каждый из кандидатов мечтал лишь о том, чтобы отмобилизовать в свой лагерь хотя бы часть того самого инертного большинства, ситуативный союз с которым обрекает любое меньшинство на победу.

А затем случился Владимир Зеленский. У которого не было никакой повестки. Никакой ядерной аудитории. Никаких обещаний и планов. Зато у него был телевизионный аватар «Голобородько», поддержка 1+1, социальные сети и мастерство избегать любой конкретики. И отечественное инертное большинство, привыкшее к роли «девушки на выданье», не смогло устоять перед его чарами.

Медовый месяц в самом разгаре. И новый президент все больше привыкает рассуждать от имени тех самых относительных 73% (или абсолютных 45%), доставшихся ему во втором туре. Но в этот момент он рискует потерять связь с реальностью. Потому что никакого реального большинства в его активе нет.

В реальном президентском активе есть несколько меньшинств. Одно из них хочет Европу. Другое – мечтает о России. Третье – о комфортном быте. Рано или поздно Владимиру Зеленскому придется из этого электорального гарема выбирать любимую жену. Этот процесс можно отсрочить – но его нельзя избежать.

Пока Владимир Зеленский по инерции стремится нравиться всем. Он пытается нравиться «партии суверенитета» - и пишет в соцсетях отповеди российскому президенту. Пытается заигрывать с «партией мира» - и его окружение обещает региональные языки и имплементацию Минска. Пытается не потерять «партию холодильника» - и звучат обещания новых тарифов после парламентских выборов. Но все это ненадолго.

Ему предстоит определиться с меньшинством. С тем ядерным электоратом, на который он сделает ставку. С той самой повесткой, на которую он обопрется и в которую сам уверует. Весь вопрос сводится лишь к тому, кто на этих смотринах победит.

В конце концов, от того выбора, который по итогу сделает новый президент, зависит не только то, насколько быстро он станем «старым». От этого зависит еще и то, что про Украину напишут в учебниках истории.

А заодно и то, где именно эти учебники будут печатать. В Киеве или Москве.

И если что-то выглядит как капитуляция, звучит как капитуляция и по своим последствиям мало отличается от капитуляции – то, вероятно, это капитуляция и есть.

Глава СНБО Украины Александр Данилюк предложил выполнить Минские соглашения, не дожидаясь прекращения боевых действий. По его словам «стоять и упираться лбом нельзя» и «стоит попытаться».

Возможно, глава СНБО не в курсе, но эта война имеет две задачи. Сберечь суверенитет Украины и вернуть оккупированные территории. Причем приоритетным является именно первый пункт. Именно на этих контрольных весах нужно взвешивать любые переговоры и любые инициативы. Если Украина возвращает оккупированные территориии ценой своего суверенитета – то это значит лишь то, что она проиграла войну.

Потому что России не нужны ни Донецк, ни Луганск. Ей нужна Украина. Безвольная, пограничная и подконтрольная. Неспособная к независимой внешней политике. Запертая на ключ от ЕС и НАТО. И все, что для этого требуется, – это навязать Киеву кремлевский сценарий выполнения минских соглашений.

Который довольно прост. Закон об амнистии. Закон об особом статусе региона. Легализация боевиков через амнистию, легитимация их при помощи выборов и передача им же контроля над границей с РФ. В этом случае Москва сохраняет свой контроль над оккупированными территориями и – с их помощью – над остальной частью Украины. Возвращает в избирательный процесс миллионы людей, которые живут в информационной оккупации, и превращает бывшую советскую республику в собственный «буфер».

До недавнего времени украинская стратегия была иной. Использовать Минск для сохранения санкций. Оттягивать закон об амнистии до возвращения контроля над границей. А главным пунктом было именно то, что никакая имплементация соглашений невозможна без прекращения огня. Как минимум, для того, чтобы и дальше сохранять условия для санкций и изоляции агрессора.

Последние пять лет Киев исходил из того, что суверенитет важнее территорий. Что механическое слияние не имеет никакого смысла, если за это страна расплатится независимостью. И украинская армия на Донбассе сражалась не только за возвращение оккупированных территория. Она сражалась и за оборону от реальности оккупированных территорий. Она сражалась за то, чтобы «ЛДНР» не добрались до Мелитополя и Харькова.

Можно, конечно, произнести ритуальное «вырвано из контекста», если бы не одно но. А именно - интервью главы Офиса президента Андрея Богдана. То самое, в котором он проговаривает тезис о том, что решение языкового вопроса может приблизить мир. В котором он говорит о том, что «моноязычие» может привести к тому, что Украина сократится до размеров Галичины.

Это все мало отличается от того, как описывает реальность Москва. Российская версия событий довольно проста: идет «гражданская война», в которой Донецк и Луганск бьются за собственную идентичность. А все участие Кремля ограничивается «гуманитарными конвоями». И если Киев откажется от политики «навязывания идентичности» – война сразу закончится. Найдите десять отличий.

Война началась в Крыму в феврале 2014 года. Язык был ни при чем. Война началась тогда, когда Россия решила, что у нее хватит сил, чтобы обнулить Украину. Более того – именно российское вторжение стало причиной того, что Киев стал занимать ястребиную позицию по вопросам идентичности. Декоммунизация, новые символы и языковая политика появились лишь после аннексии и оккупации.

И все это уже не получится списать на «наследие Петра Порошенко». Это оправдание срабатывало лишь до тех пор, пока новая команда абстрактно ругала состояние дел в стране. А теперь она начинает выписывать свой собственный рецепт лечения. Тот самый, который считает желательным.

Это уже не ситуация в ПАСЕ, которую можно списать на усталость Европы. Не «Северный поток-2», успехи которого можно списать на силу Москвы. Не коррупция, которую можно объяснить сделками с дьяволом, которые заключала предыдущая власть. Перед нами всего лишь описание того, как окружение нового президента видит причины войны. И сценарий ее завершения.

Мне приходилось увольняться с работы. Отлично понимаю тех, кто ушел с телеканала ZIK, после того, как его выкупил Медведчук.

В нашей профессии правила игры определяют не журналисты, их задает собственник. И все, что ты можешь сделать – это не участвовать в той войне, в которой не хочешь выигрывать.

Годовой бюджет среднего телеканала меньше стоимости танкового батальона. А эффективность вложений – бесконечно выше. В наше время сражения идут не столько за реальность, сколько за ее описание. Какой смысл утюжить ландшафт гусеницами, если можно перепахать его мыслевирусами?

Между реальностью и тем, как люди ее представляют, всегда есть зазор. Достаточно вбивать туда клинышки, чтобы в результате получить нужный эффект. Какой смысл ломать людей, если можно их переубедить? Украина достанется тому, кто навяжет ей свою повестку.

Мы выбираем себе редакции, ориентируясь на степень токсичности работодателя. Наши записи в трудовой определяются уровнем брезгливости. Количество нулей в ведомости – это доплата за совесть. Чем их больше – тем выше анестезия.

Редакционная политика никогда не во власти редакции. Единственное, что имеет значение при трудоустройстве – это картинка желаемого будущего. Твоя и твоего нанимателя. Если они совпадают – тебе повезло. Если нет – готовься рассылать резюме. Или убеждать себя и окружающих в том, что “все одинаковые”.

Многие выбирают второй вариант. Это самый простой способ примирить себя со своей новой ролью. Самый простой способ, чтобы засыпать быстро и не опустошать перед сном бар. Вдобавок, всегда можно утешать себя тем, что института репутации в стране не существует. Всё забудут и всё простят. А банковский счет останется.

А еще можно выторговать себе у нового владельца право на “особое мнение”. И кичиться собственным гигиенизмом в чужом борделе. Старательно не замечая того, что твой медиабуксир тянет страну на скалы. Старательно отмахиваясь от мысли, что твоя личная свобода слова всего лишь выполняет роль сыра в мышеловке для доверчивой аудитории. В конце концов, неважно кто стоит у штурвала – сознательный подлец или полезный дурак. Результат от этого не изменится.

Мы наемники. Нам не под силу создать свою собственную армию. У нас никогда не появится для этого вдоволь ресурсов. Независимая редакция может существовать лишь на гранты – которых никогда не хватит на всех. Все наше пространство выбора – это выбор флага, под которым ты будешь сражаться.

В нашей профессии есть много самозванцев. Мародеры любят рассказывать, что между флагами нет разницы. Каждый раз, когда приходит время уходить – они остаются. Каждый раз, когда нужно говорить – они молчат. А еще они пытаются вербовать нас в свои ряды. Иногда успешно.

Потому что всегда есть риск устать. От этических дилемм. От коротких горизонтов планирования. От вечного сопоставления целей – своих и нанимателя. Внутренний голос напомнит о возрасте, стабильности, ответственности перед семьей. Ты станешь оправдывать свои компромиссы детьми. И начнешь инвестировать в персональное будущее ценой общего.

Это та самая развилка, которой я боюсь больше всего. Потому что рано или поздно она появится и в моей жизни. Я боюсь ее не разглядеть. Боюсь принять неправильное решение. Тем более, что аргументов в пользу правильного будет исчезающе мало.

Например, будущее страны.

Давайте примерим на себя оптику условного европейского политика.

Есть Украина. Страна, на которую напало соседнее государство. Агрессор аннексировал один регион и оккупировал еще два. За пять лет погибло 13 тысяч человек. Европейский политик открывает социологию и видит, что на пятый год войны к государству-агрессору хорошо или очень хорошо относятся 57% населения Украины. Плохо или очень плохо – лишь 27%. Еще 15% - не определились. При этом динамика вполне очевидна – отношение улучшается с каждым годом.

Вдобавок, число тех, кто хочет жить с соседом без границ и таможни достигло 48%. 38% хотят прекращения военных действий и замораживания конфликта. Еще 22% готовы предоставить оккупированным территориям автономию в составе страны. Сражаться до победного согласны лишь 18% жителей Украины.

У европейского политика нет оснований сомневаться в этих цифрах. Ведь на президентских выборах 73% украинских избирателей поддержали человека, который предлагал “просто прекратить стрелять”. И спустя два месяца после его инаугурации 50% обывателей ждут, что новый президент «решит вопрос прекращения огня на Донбассе».

Список приоритетов вообще иллюстративный. 38% ждут снижения тарифов. 20% - повышения соцстандартов. А тех, кто ожидает укрепления армии и тех, кто хочет нормализации отношений с РФ, поровну – по 12%.

Социология беспристрастна. Европейский политик видит в этих цифрах страну, которая не хочет воевать. Которая устала от издержек. Которая хочет мира. Которая готова расплачиваться за мир суверенитетом. И почему он в этот момент должен вести себя как ястреб – если ястребами отказываются быть люди, на которых напали? В этот момент он резонно думает о том, почему бремя санкционных издержек должны нести его сограждане. Если жители страны, ради которой эти санкции вводились, настроены вполне капитулянтски.

Мы аплодируем грузинской делегации, поддержавшей в ПАСЕ украинскую позицию. Но десять лет назад мы вели себя по отношению к Грузии точно так же, как сегодня ведет себя по отношению к нам Европа. После войны 2008 года 30% украинцев считали агрессором Грузию, 25% - Россию, а вину на обе стороны возлагали 20%. Спустя год с небольшим во втором туре украинских президентских выборов сошлись два политика, каждый из которых поддержал в том конфликте Москву.

Мы говорим о том, что Европа нас предала. Что, выбирая между ценностями и деньгами, она предпочла второе. Вспоминаем Судеты и историю Второй мировой. Но давайте начистоту.

Европа ведет себя так, как ведет себя сама Украина. Если мы не готовы нести издержки – то почему их должны нести за нас французы и немцы? Если мы грезим о мире с агрессором – то почему о нем не должны мечтать Берлин и Париж? И если мы голосуем за возвращение в парламент «российской делегации» из партии Виктора Медведчука – то почему этого не могут делать европейские парламентарии?

Лицемеров никто не любит. Нет смысла говорить о ценностях и поступать вопреки. Нам кажется, что право на эту этическую формулу отныне принадлежит нам.

Но, на самом деле, оно принадлежит европейцам.

Новые лица в политике мало что значат. В отличие от новых правил.

Украина беременна запросом на обновления. Страна всматривается в партийные списки и ждет свежих имен и незнакомых лиц. Но все это – лишь фетиш, который имеет мало общего с «электоральной революцией».

В 2012 году депутатский корпус обновился примерно наполовину. Еще на столько же он был обновлен в 2014-м. Если оставить за скобками бессменных лидеров фракций, то украинский парламент прошел в последнее десятилетие через две ротации. Но в том и штука, что новизна обертки не всегда означает новизну содержания. Значение имеют лишь правила игры.

Они довольно просты. Квалификация. Деньги. Репутация. Этика.

Парламент – это место работы. Депутаты – это соискатели на должность. Люди, которых вы нанимаете для законотворчества. Если вы хотите нанять профессионалов – вчитывайтесь в резюме. Образование, навыки, послужной список. Узнаваемость сама по себе ничего не значит. Компетенция не зависит от новизны. “Своим парнем” тут быть явно недостаточно.

А еще деньги. Те самые, на которые партия ведет свою кампанию. Спрашивать о них не только прилично, но и необходимо. Если вам не говорят о партийных спонсорах - это плохой знак. Если рассказывают – хороший. И если вы сами не готовы скидываться – то всмотритесь в тех, кто готов. Возможно, вы им доверяете.

Между теми, кому голосует лишь ради лидера списка и теми, кто не голосует лишь из-за лидера списка – разница невелика. Значение имеют все фамилии. Список может состоять из ноунеймов, роль которых – быть деревянными солдатами. А может – из людей, репутация которых внушает доверие. В конце концов, у них, как минимум, есть мотив ее беречь и дальше.

Вдобавок, репутация – это защита от вождизма. Того самого, что характерен для украинского парламента последние тридцать лет. Люди без позиции вряд ли способны поддерживать внутрипартийную дискуссию. Ту самую, что защищает любую политическую силу от катастрофических ошибок. Ну или дает возможность на них правильно реагировать.

Наконец, этика. Ответы на те самые проверочные вопросы, которые отделяют Украину от Малороссии. Та самая картинка желаемого будущего, которую транслирует партия. Любая попытка усидеть сразу на нескольких геополитических стульях всегда отдает нечистоплотностью. Потому что усидеть на них невозможно. И если вам предлагают ценностный винегрет – значит, вы имеете дело с мошенниками.

Новая политика – это не про эстетику. Не про возраст и не про отсутствие пиджаков. То, что должно роднить вас с вашим народным избранником – это понимание границ компетенции. Вы должны допускать, что в чем-то он разбирается лучше вас. А он точно так же должен понимать, что в других вопросах кто-то разбирается лучше него.

До внеочередных парламентских остается меньше месяца.

За пять лет мы успели придумать себе много внутренних окопов. Черно-белый мир пятилетней давности потерял контрастность. Цвета смешались и доминировать стал серый. В бесчисленной череде споров мы рискуем не заметить того, как Украина закончится.

Телевизионный триумвират Виктора Медведчука – это всего лишь история о том, как Москва учится на своих ошибках. После покупки телеканала ZIK главный адвокат Кремля контролирует 70% политических ток-шоу и 20% программ новостей. Если приплюсовать сюда контент телеканала «Интер», то цифры вырастут до 75% и 35% соответственно. Фактически, Виктор Медведчук будет определять реальность для огромного числа украинских зрителей. И никакой ошибки тут нет. В конце концов, реальность – это не то, чем мы обладаем, а то, что мы об этом думаем.

У меня нет вопросов к «союзу журналистов». Этот советский динозавр давно выродился в синекуру по раздаче «корочек» и званий «заслуженного». Его руководство успешно выполняет функцию по легитимации кремлевских сливных бачков и спекулирует на теме свободы слова. Покупку Виктором Медведчуком телеканала ZIK они предпочитают не комментировать. Массовые увольнения с телеканала – тоже. Классическая медиапроституция – ругаем что-то абстрактное, чтобы не дай бог не поссориться с кем-то конкретным. Да и зачем, если бюджетные деньги продолжают капать, а списочное число “мертвых душ” приближается к паре дивизий?

У меня нет вопросов к тем, кто работает на каналах Виктора Медведчука. Это кадровый коктейль из сторонников Кремля, подлецов и дураков. Первые никогда не скрывали своих взглядов, отстаивая право Москвы считаться столицей Украины. Вторые воспринимают профессию как источник заработка, прикрываясь словами о “свободе слова”. Третьи предпочитают не разгибаться из позы страуса, убеждая себя, что “пронесет” и “мое дело маленькое”.

У меня нет вопросов к экспертам и политикам, которые продолжают ходить на эфиры этих каналов. Они уже пятый год говорят про «необходимость коммуникации», «целевую аудиторию» и «трансляцию правильных ценностей». Нет смысла рассказывать им о том, что они легитимизируют повестку врага. Нет смысла объяснять им, что они выполняют роль ароматизатора, забивающего трупный запах. У кого-то эго. У кого-то – карьера. У кого-то – отсутствие мозгов.

У меня нет даже вопросов к самому Виктору Медведчуку. Он вполне цельный в своем желании вернуть Украину в российскую орбиту. Вполне настойчивый в желании обнулить европейское будущее страны. Вполне последовательный в стремлении переделать Киев в столицу Малороссии. Все, что он сам не решается сказать, можно услышать из уст его кума. Который по совместительству работает президентом Российской Федерации.

За последние пять лет мы успели неплохо переругаться. Водораздел 2014-го года выглядел просто – Украина или Россия. Затем в проукраинском лагере последовательно возникали новые заборы. К 2019-му к внутренним окопам добавились колючая проволока и взаимное презрение. И даже в комментариях под этим текстом будут спорить о том, кто из украинских президентов виноват в случившемся.

Вина Петра Порошенко в том, что Виктор Медведчук сохранил и приумножил свое влияние. В том, что повестка капитуляции благодаря новому медиахолдингу теперь будет расти как раковая опухоль. Коалиции бывают сложными. Компромиссы тем более. Но все это не повод для того, чтобы не принимать решения, от которых зависит будущее страны.

И все это – прекрасный урок для нового президента. Того самого, в резерве которого астрономические цифры поддержки и одобрения. И если досрочные парламентские закончатся так, как говорят социологи, то у Владимира Зеленского в руках окажется вся полнота ответственности за страну. И возможность кивать на предшественников закончится уже в начале августа.

Потому что если повестка капитуляции переживет нового президента, то с большой долей вероятности она переживет и страну.

Мир меняется.

Одно десятилетие в ХХ веке вмещало больше перемен, чем пара столетий раннего средневековья. Мы продолжаем мыслить «поколениями», вписывая их в двадцатилетний лаг, но и это иллюзия. Между нами времен «революции на граните» и нами же времен «евромайдана» лежат килотонны взросления и километры цинизма, проводные телефоны и видеокассеты.

Перемены происходят так быстро, что новые революционеры торгуют уже не картинкой будущего – они торгуют картинкой прошлого. Мечтой о неком золотом веке, в который от этих самых перемен можно сбежать. Они торгуют грезами об идеальном «вчера», убеждая себя и нас, что это самое «вчера» было понятное и прогнозируемое.

И люди готовы это покупать. Современные политики все чаще продают ностальгию. Бегство от перемен. Исторический формалин.

И в рамках этого пакетного предложения обязательным атрибутом идет гомофобия. Понятно почему.

Новый мир стирает ластиком отрасли и профессии. Отменяет социальные архитектуры и традиции. Пройдет немного времени – и прогресс отправит в небытие водителей, юристов и бухгалтеров. Искусственный интеллект перестанет быть абстракцией. Институт брака будет входить в кризис по мере того, как перестанет быть экономически оправдан. Рост численности населения, помноженный на роботизацию процессов, сделает работу дефицитом.

Уклад и традиция – перечень стенок, на которые человек опирался, чтобы не упасть под ветром истории – был неизменен. А теперь будущее разрушает и их. И чтобы не потеряться, люди как за спасительную соломинку хватаются за собственный гендер.

Человек держится за собственный пол как за спасательный круг. То немногое безусловное, что ему дано природой, становится фундаментом самоидентификации. И оборона этой идентичности кажется ему последним бруствером для защиты собственного «Я».

«Геи не рожают детей». «ЛГБТ – путь к вымиранию». «Надо лечить». «Пусть себя не афишируют». Это ведь даже не лозунги – это жалобы. Стенания по последнему безусловному, что остается у обывателя – деторождению и репродуктивной функции.

И даже немного неловко становится в этот самый момент. Потому что предельная честность будет звучать для них неутешительно.

Придется рассказывать, что в будущем вероятно секс и деторождение будут разведены.

Что через тридцать лет мы станем спорить, внедрять ребенку чип для связи с сетями при рождении или дождаться двенадцатилетия.

Что лет через пятьдесят новый традиционалист станет проповедовать, что брак – это священный союз между мужчиной и мужчиной, женщиной и женщиной или женщиной и мужчиной, но уж никак не между человеком и роботом.

Те, кто сегодня протестуют против ЛГБТ-маршей, через полвека будут вспоминать их с ностальгией. Как теплую ламповую реальность своего детства. Как смешной атавизм из того времени, когда право совершеннолетнего человека распоряжаться своим собственным телом еще подвергалось сомнению.

Поэтому сегодня я иду на Марш равенства

Мы познакомились с Дмитрием Тымчуком в 2011 году.

Я жил в Симферополе, вел эфиры на радио. Он занимался Севастополем, был главным редактором интернет-портала «Флот2017». Это издание пыталось заглянуть в будущее города. Того самого, что был выстроен как база Черноморского флота. Того самого флота, что в 2017-м должен был покинуть территорию полуострова.

Для просоветской аудитории сама идея вывода ЧФ звучала как крамола. А первое, что видел посетитель портала – это обратный отсчет времени, оставшегося в запасе у российских моряков. Безошибочный маркер для полуострова, привыкшего делить всех на «своих» и «чужих». Для просоветского большинства Дмитрий Тымчук был безусловно «чужим».

Мы не переходили на «ты». О его военном прошлом я знал лишь обрывочные факты. Он был одним из немногих, кто пытался вырвать Крым из шаблонного контекста восприятия. Одним из немногих, кто способен был рассказать о других странах Черноморского бассейна. Одним из тех, кто пытался представить себе будущее Севастополя и Крыма после того, как Черноморскому флоту придет время перебраться в Новороссийск.

Потом были Харьковские соглашения. Продление сроков базирования. Иногда Дмитрий приезжал ко мне на эфиры. Иногда я звонил ему за комментариями. Наша переписка в мессенджерах была лаконичной. Мы кидали друг другу тексты и коротко их обсуждали.

26 февраля 2014 года. В Симферополе под зданием парламента идет многотысячный митинг за территориальную целостность Украины. Янукович уже сбежал. Майдан уже победил. Дмитрий Тымчук пишет мне «Похоже, сегодня со скрипом и в муках рождается новый Крым. И, честно говоря, он мне импонирует больше старого. Сейчас отличная возможность наконец соединить Украину с Крымом». Короткий смайл в конце. Мы оба ошиблись. Через несколько часов начнется вторжение. Российский спецназ захватит крымский парламент и Совет министров.

Потом я несколько раз перебрасывал ему сообщения от украинских моряков из заблокированных частей. То, что началась война, Дмитрий понял раньше других. Его «Информационное сопротивление» было первым волонтерским проектом, дававшим информацию в условиях тотального хаоса. На его страницу до сих пор подписано почти 270 тысяч человек.

Украинская блогосфера появилась на свет благодаря Майдану и войне. Традиционные СМИ не справлялись с запросом на информацию. Спрос определил предложение: люди, готовые читать о происходящем, находили информацию на страницах фейсбука. Пока кто-то на пике запроса торговал эмоциями, Дмитрий делился добавочным знанием. Тем самым, которого в тот момент катастрофически не хватало.

Мы увиделись уже много позже. Дмитрий Тымчук уже был депутатом парламента. Его портал писал о реальности аннексированного полуострова. Ставил информацию об арестах и задержаниях, войне и боевых действиях. Монополию его «Информационного сопротивления» уже разбавляли новые волонтерские проекты, рождавшиеся в стране. И государственные органы, сумевшие таки вынырнуть из анабиоза и оцепенения первых месяцев после вторжения.

Мы не были друзьями. Не собираюсь постфактум записывать себя в его доверенные лица. Мы продолжали существовать на расстоянии – лишь иногда коротко пересекаясь на мероприятиях и в комментариях под текстами. Он был самым известным из связанных с Крымом людей. Человеком, о котором много говорили за его спиной. В биографии которого можно найти все, кроме равнодушия.

Такое случается нечасто.

Если «Слуга народа» сформирует однопартийное большинство – мы получим страну с совершенно иными заводскими установками.

Вся новейшая история Украины – это многоголосица. В отличие от России, у нас не было единственной тумбочки с деньгами – и в девяностые вокруг каждого ресурса формировалась своя финасово-промышленная вертикаль. Которая затем – для защиты своего актива – создавала политические партии и СМИ. Отсутствие монополии на деньги рождало все то, чем затем гордилась страна: конкуренцию, свободу слова и многопартийность. В результате, ни у кого в стране не было контрольного пакета акций.

Украина рельефно выделялась на фоне бывших соседей. Во всех тех евразийских объединениях, куда Украину пыталась завлечь Москва, парламент не играл никакой роли. Он был лишь придатком администраций президентов, одобрявшим присланные законопроекты. А теперь мы и сами рискуем погрузиться в новую монолитность. В которой парламент перестанет быть «местом для дискуссий».

Демократия – это история про сложные коалиции. Компромисс – это история не о том, когда все довольны, а о том, когда все чуть-чуть недовольны. Ни у одного украинского президента не было монополии на власть. А теперь она может появиться.

Безусловно, остаются еще олигархи. Те самые, с которыми не мог не считаться ни один руководитель страны. Но вполне можно допустить, что новая реальность заставит их заключить пакт о ненападении. Или даже иначе: что новая реальность – это и есть продукт их взаимного пакта о ненападении. И тогда мы оказываемся в ситуации, когда без серьезного конфликта между олигархами страна на следующие годы погрузится в пространство единоличных решений. Которые телеканалы станут подавать избирателю как череду неустанных забот о нем самом.

В разрушающейся системе сдержек и противовесов остается лишь один элемент – народ. Но все разговоры о том, что «если не справится – получит третий Майдан», выглядят весьма сомнительно. Достаточно вспомнить, какую цену пришлось заплатить Украине за исправление предыдущей электоральной ошибки. И речь не только о тех, кто погиб во время протестов. Речь о российском вторжении, оккупации Крыма и части Донбасса. Все это осуществила Россия, воспользовавшись неизбежным вакуумом легитимности, возникшим в Украине после бегства экс-президента.

Уже в июле украинский избиратель может вручить новому президенту страны ключи от парламента. Владимир Зеленский сможет самостоятельно определять законодательное будущее страны. И нам остается лишь гадать, какая картинка желаемого будущего появится у него в голове по итогу. Кого он будет слушать? Игоря Коломойского? Социологов? Аудиторию своего инстаграмма? Ближайшее окружение? Брюссель? Вашингтон?

Одно мы знаем точно. Скорее всего, ему не придется слушать украинский парламент. Однопартийное большинство снизит субъектность этого института в разы. И если вам кажется, что «поделом» - то вы заблуждаетесь. Потому что при всех своих недостатках, парламент в любой стране выполняет главную функцию – вынуждает согласовывать, обсуждать и уравновешивать. На следующие пять лет все полномочия сосредоточит один центр влияния. Кто-то может считать, что это будет открытое акционерное общество.

Но оно вполне может оказаться закрытым.

Светлое будущее эти избиратели связывают не с конкретным украинским политиком. И даже не с украинским государством. Они связывают его с российским государством. А любой украинский адвокат Кремля для них – всего лишь швейцар, который должен открыть нужную дверь. Его функция инструментальна, а потому и фамилия неважна. Для этой части избирателей не имеет значения, какие люди окажутся в списке. Равно как их биографии и репутация.

До внеочередных парламентских выборов остается пять с половиной недель.

Партийные списки – это хороший срез общества. Они помогают разобраться в украинском избирателе не хуже, чем социология.

Бессмысленно обсуждать список Батькивщины. Удивляться засилью старых кадров в эпоху тотального спроса на новые. Эта партия всегда была вождистской, для ее избирателя Юлия Тимошенко вне критики и вне подозрений. Так какой смысл Юлии Владимировне раздавать столь ценные места в проходной части свежим лицам и новым именам, если избирателю достаточно и одного хорошо знакомого?

А вот президентская партия, судя по всему, ведет кампанию по четким лекалам своего лидера. Создается ощущение, что «Слуга народа» пытается делать ставку на все ту же максимальную инклюзивность, которая привела к победе самого Владимира Зеленского. Сторонники Европы и России, армии и антикоррупции, реформ и их отсутствия найдут в списках тех, кто олицетворяет их ожидания. Роль массовки выполняют новые лица – порой даже без биографий. Чтобы ничто не мешало потенциальному избирателю дорисовывать себе картинку будущего.

Люди существа не рациональные, а рационализирующие, а потому в активе у президента – эйфория его ситуативного большинства. Те, кто проголосовал в апреле за Зеленского, чувствуют себя победителями. Голосование за «Слугу народа» для них – это логичный способ убедить себе в правильности весеннего выбора.

Европейская солидарность обречена унаследовать все имиджевые издержки своего лидера - включая антирейтинг. Проблема партии в том, что 25% во втором туре скорее отражали антирейтинг Зеленского, нежели уровень поддержки Порошенко. Надеяться на автоматическое перетекание этой цифры в парламентский результат было бы наивно. Поэтому «ребрендинг». «Обновление». «Праймериз». Впрочем, соревноваться с фаворитом кампании этой политической силе все равно не придется. Сторонники нового президента вряд ли перетекут к партии старого. Вместо этого политической силе Петра Порошенко придется сражаться за избирателя со списком Святослава Вакарчука.

Голос Святослава Вакарчука ждали услышать во время президентской кампании, но прозвучал он лишь во время парламентской. И, судя по всему, его политическая партия будет сражаться сразу на два фронта. Первый фронт – это прозападный избиратель Петра Порошенко, Андрея Садового, Анатолия Гриценко и Владимира Зеленского. В конце концов, часть избирателей президента воспринимает его как улучшенную версию локомотива, который должен привести страну в ЕС и НАТО. Спустя два месяца им снова предлагают сменить провайдера услуг.

Новые лица. Отсутствие токсичных биографий. Евроинтеграция и атлантизм. Проблема в том, что эффективно оттягивать голоса «Голос» сможет лишь у ветеранов украинской политики. А с избирателем «Слуги народа» будет на порядок сложнее. Досрочные парламентские выгодны Зеленскому именно тем, что к концу июля его образ останется тефлоновым, а кредит доверия – неистраченным. Убедить его сторонников в том, что голос важнее слуг – задача не из простых.

Впрочем, у Святослава Вакарчука есть еще один ресурс и фронт – имиджевый. Украинский избиратель продолжает голосовать за звезд – тех самых, что дарят ему ощущение эмоциональной близости и заочного доверия. На этом в президентской кампании сумел сыграть действующий президент. А теперь его монополию оспаривают Святослав Вакарчук и Сергей Притула. Которые как два имиджевых локомотива обрамляют с обеих сторон кадровый список «Голоса».

Впрочем, во всем этом пасьянсе есть одно рельефное исключение. Партия Москвы.

Нет никакого резона обсуждать партийные списки «оппозиционных» платформ и блоков. По одной простой причине: «Партия Москвы» в Украине – это не вождистский проект, а идеологический. Те, кто голосуют за дружбу с Россией, продолжат делать это вне зависимости от фамилий в списке. Раньше они голосовали за компартию. После – за Партию регионов. Теперь – за Медведчука и Вилкула. Если на этом фланге случится очередная рокировка – эта часть избирателей послушно проследует за дудочкой нового персонажа.

Все просто.

Украинский избиратель хочет, чтобы президент закончил войну. Потому что для обывателя война – это издержки и дискомфорт. С ее окончанием связаны ложные ожидания. Например, что страна станет комфортнее, богаче и безопаснее. Но в том и штука, что Зеленский не может закончить войну – он может ее лишь проиграть. Проигрыш, в свою очередь, будет означать раскол в стране, беспорядки и – потенциально – волну насилия. Вдобавок, самой России нет никакого резона поступать так, чтобы по итогам «мира» Украина усиливалась и богатела. Скорее наоборот.

В результате, выбор прост. Либо Владимир Зеленский проиграет войну – и страна будет расплачиваться за это. Либо он ее продолжит – и страна опять же будет за это платить. В обоих вариантах бюргерский хэппи-энд не просматривается.

Украинский избиратель хочет, чтобы Владимир Зеленский снизил тарифы. Президент может начать вести себя ответственно, спасать договоренности с кредиторами, объяснять, что все имеет свою цену – и нарваться на обвинения в предательстве. Или он может начать раздавать деньги, ломать логику через колено, произвольно менять цифры в платежках. Результатом этого будет сворачивание международной помощи, инфляция, рост цен и обеднение страны. И обыватель снова будет винить во всем первое лицо – просто начнет делать это чуть позже. А за отсрочку критики президент расплатится шаткой стабильностью страны.

Трагедия Владимира Зеленского именно в том, что у него нет опции “угодить всем”. Он может либо взять в союзники здравый смысл – и тогда через полгода его рейтинг начнет падать. Либо попытаться поиграть в “чего изволите”, истратить накопленные резервы, лишить страну подушки безопасности, обнулить скромные достижения, погрузить Украину в неизбежные последствия и кризис – и опять-таки забрать себе лавры “козла отпущения”.

Разница между вариантами довольно проста. Ответственное поведение приведет к тому, что Зеленский потеряет рейтинг чуть раньше. Безответственное - к тому, что он потеряет его чуть позже. Но в первом случае Зеленскому удастся сохранить после себя страну. А во втором – не факт.

Украина привыкла гордиться сменяемостью власти. Но при этом смена первых лиц в нашей стране отличается от того, как это происходит в развитых странах.

В устойчивых демократиях существует солидарная легитимность. Именно она объединяет действующую власть с предшественниками и наследниками. У них могут быть разные программы, но главный посыл остается универсальным: мы правим, потому что наши права на власть не меньше, чем у предшественника. А в украинской реальности работает иной посыл: мы правим, потому что прав на власть у нас больше, чем у предшественника.

Все это приводит к тому, что каждая смена власти в стране проходит по кризисному сценарию. Любая новая власть отрицает легитимность предыдущей. А каждый новый президент отрицает предшественника и созданный им вариант государственности. Справедливости ради нужно сказать, что это не только наша родовая болезнь – в такой же ловушке регулярно оказываются страны Латинской Америки. Впрочем, это не отменяет токсичности подхода. Наоборот – подтверждает.

В результате любая украинская оппозиция всякий раз предлагает переучредить страну. Более того – в качестве реальной оппозиции избиратель воспринимает лишь тех, кто предлагает «старый мир разрушить до основанья». Все, кто не хочет снести выстроенное здание, – воспринимаются как оппозиция понарошку.

До недавнего времени эти качели объяснялись еще и цивилизационными метаниями Украины. Носители пророссийской визии будущего не могли согласиться со своими проевропейскими предшественниками и наоборот. Но сегодня даже те силы, что солидарны между собой в вопросе цивилизационного европейского выбора – все равно используют революционную повестку. И если вам кажется, что это проблема политиков, то вы ошибаетесь. Потому что они всего лишь реагируют на тот запрос, который сформировался у избирателя.

А вишенкой на торте служит то, что украинский обыватель – заложник своей краткосрочной памяти. По идее весь исторический опыт ХХ века – это прекрасная иллюстрация того, чем оборачивается для него утрата государства. Но порой, кажется, будто обыватель уверовал в том, что «независимая Украина» - это некая «постоянная», которая «никогда не закончится».

За последние двадцать восемь лет страна пережила десятки политических и экономических кризисов, два майдана, российское вторжение и оккупацию ряда территорий. Но при этом институциональная Украина – в силу самых разных причин – сумела выстоять. Она не рухнула, не обнулилась и не потерпела поражение. Вероятно, у многих сложилось впечатление, что отныне так будет всегда.

Обыватель привык считать, что любая внутриполитическая схватка не приведет к потере государственности. Что любой эксперимент обречен обойтись без катастрофических последствий. Украинские граждане убеждены, что любую электоральную ошибку можно либо пережить, либо прогнать с помощью уличных протестов. При этом принято посмеиваться над теми, кто вспоминает опыт столетней давности. Тот самый, когда внутриполитический хаос в результате привел к краху самого государства.

Нам кажется, что в нашей борьбе мы рискуем лишь недостатками. Что достоинства быта – это константа, которая никуда не денется. Что вода из крана не перестанет течь, поезда не перестанут ходить, а товары из магазинов не исчезнут. Забывая о том, что все это возможно лишь потому, что институциональная Украина продолжает существовать.

Мы готовы идти на любые электоральные эксперименты. Отдаем штурвал в чужие руки по зову сердца, а не рацио. Готовы голосовать за людей без опыта и биографии. Верим в обертку и отмахиваемся от разговоров о рисках. И посмеиваемся над теми, кто говорит о потенциальной опасности такого подхода. В этом смысле мы похожи на людей, которые разбирают боевые снаряды на металлолом. “Тридцать лет так делаем, и ничего”.

Проблема лишь в том, что вселенной нет дела до нашего оптимизма.

Девяностые годы были периодом “дерибана” советского наследства. Разница была лишь в масштабах. Кто-то “отжимал” у государства завод. Кто-то – ставил гараж на детской площадке. Никто не считал зазорным переводить “общественное благо” в категорию “персонального”. Личные квадратные метры были в приоритете – коллективное достояние воспринималось как ценность лишь в том случае, если его можно было приватизировать.

Итогом процесса стал 2014 год. Майдан и российское вторжение смогли вырвать часть общества из анабиоза. Оказалось, что институциональному «чужому» может противостоять лишь институциональное «свое». В результате мы увидели добровольцев, волонтеров и активистов. Всех тех, кто решил инвестировать персональное – в коллективное. Но для пассивного большинства логика отношений со своим государством осталась прежней.

Их отношение к институциональной Украине варьируется в диапазоне от «тумбочки с деньгами» до «поработителя и угнетателя». При этом обыватель любит кивать на примеры успешных стран, забывая о том, что комфорт каждой из них – дело рук ее граждан. Любые недостатки – это всегда продолжение достоинств и наоборот. Но принять эту простую аксиому означает взять на себя ответственность. В том числе за свое настоящее и будущее. А это рискует вывести обывателя из зоны комфорта. Поэтому он предпочитает упорно искать виновных, где угодно – но лишь не в зеркале.

Порой создается ощущение, что столетия колониального статуса сформировали у украинского обывателя синдром выученной беспомощности. В 1967 году американский психолог Мартин Селигман описал его как состояние, в котором человек не пытается улучшить свое состояние и положение. Он пассивен, отказывается от действий, теряет чувство свободы и контроля, не верит в свои силы.

Вдобавок, многое упирается в готовность брать на себя ответственность. В психологии за это отвечает понятие «локус контроля». Люди с внешним локусом контроля списывают свои успехи и неудачи на внешние факторы и обстоятельства. И наоборот – люди с внутренним локусом контроля возлагают ответственность за обстоятельства своей жизни на себя. Этот критерий работает не только на индивидуальном уровне. Во многом, разница между успешными странами и аутсайдерами состоит именно в том, к какой категории принадлежит большинство ее граждан.

Любая ошибка ценна выводами. Если обыватель не признает своих ошибок – то и выводов делать из них не станет. В итоге Украина сегодня движется вперед по принципу «квадратного колеса» - когда любой прогресс возможен лишь благодаря сверхусилиям горстки людей, переворачивающих страну с одной грани на другую.