когда ты грустишь, мне хочется петь —
и так вот всегда.
упреком ли, словом захочешь задеть?
так я не горда.
руки дань хэна — животворящее тепло. светлое, яркое, невероятно манящее, тем и злит. ведь блэйду привычнее смерть, к ней нельзя отнестись как-то «не так», ее нельзя «не так» воспринять. она однозначна и бесповоротна.
а когда рука чужая лаской по волосам проходится, успокаивая, то дрожь отдается по всему телу резкой болью. потому что сложно, непонятно. непривычно. он не чувствовал этого давно, давно не было этого спокойствия вне гипноза, а тихое сиплое «послушай» уже не туманит разум.
— мне жаль, — дань хэн хрипит, глаза пряча, и к бинтам свежим пальцами прикладывается, а блэйд морщится от отвращения, роняя болезненный смешок.
— чего тебе жаль? бинтов или времени? — выдыхает, губы поджимая, и радуется, что лица его сейчас особо не видно. — я просто надеюсь, что ты будешь счастлив.
и внутри что-то раскалывается подобно многовековому льду.
и так вот всегда.
упреком ли, словом захочешь задеть?
так я не горда.
руки дань хэна — животворящее тепло. светлое, яркое, невероятно манящее, тем и злит. ведь блэйду привычнее смерть, к ней нельзя отнестись как-то «не так», ее нельзя «не так» воспринять. она однозначна и бесповоротна.
а когда рука чужая лаской по волосам проходится, успокаивая, то дрожь отдается по всему телу резкой болью. потому что сложно, непонятно. непривычно. он не чувствовал этого давно, давно не было этого спокойствия вне гипноза, а тихое сиплое «послушай» уже не туманит разум.
— мне жаль, — дань хэн хрипит, глаза пряча, и к бинтам свежим пальцами прикладывается, а блэйд морщится от отвращения, роняя болезненный смешок.
— чего тебе жаль? бинтов или времени? — выдыхает, губы поджимая, и радуется, что лица его сейчас особо не видно. — я просто надеюсь, что ты будешь счастлив.
и внутри что-то раскалывается подобно многовековому льду.