Ночь—время собственного правосудия по особым законам.
Черный Гелендваген въезжает на парковку одной из тысячи элитных многоэтажек Сеула ближе к четырем часам утра. Мину осталось совсем немного, чтобы дотащить свое тело до заветной двери в квартиру и наконец-то выдохнуть после весьма долго сложившегося рабочего дня. Он тенью идёт мимо консьержа, пряча измазанные кровью руки в карманы худи, с которым после сегодняшнего вечера можно смело распрощаться навсегда, и вваливается внутрь своего любимого жилища.
Струи горячей воды стекают по бледной коже, уже на полу на минуту становятся красными, а после утекают куда-то в водосток и вовсе унося с собой остатки возможной теплоты человека.
—Spare the sympathy,—Юнги напевает под нос слова крепко засевшей в голове песни, поднимая взгляд на свое отражение в зеркале, на скрывшихся под зеленой радужкой глаз довольных демонов смотрит, да усмехается устало им,—Everybody wants to be my enemy.
Черный Гелендваген въезжает на парковку одной из тысячи элитных многоэтажек Сеула ближе к четырем часам утра. Мину осталось совсем немного, чтобы дотащить свое тело до заветной двери в квартиру и наконец-то выдохнуть после весьма долго сложившегося рабочего дня. Он тенью идёт мимо консьержа, пряча измазанные кровью руки в карманы худи, с которым после сегодняшнего вечера можно смело распрощаться навсегда, и вваливается внутрь своего любимого жилища.
Струи горячей воды стекают по бледной коже, уже на полу на минуту становятся красными, а после утекают куда-то в водосток и вовсе унося с собой остатки возможной теплоты человека.
—Spare the sympathy,—Юнги напевает под нос слова крепко засевшей в голове песни, поднимая взгляд на свое отражение в зеркале, на скрывшихся под зеленой радужкой глаз довольных демонов смотрит, да усмехается устало им,—Everybody wants to be my enemy.