каракатица


Kanal geosi va tili: ko‘rsatilmagan, ko‘rsatilmagan


Настя Хаустова и заметки о русской культуре. Связаться: @ankh_ink

Связанные каналы  |  Похожие каналы

Kanal geosi va tili
ko‘rsatilmagan, ko‘rsatilmagan
Statistika
Postlar filtri


До 21 ноября еще можно успеть на выставку Владимира Куприянова «Возвращение времени» в ММОМА на Гоголевском. Масштабный ретроспективный проект, через который говорит мультидисциплинарный эксперимент: чего Куприянов с фотографией только не делал, но главное — это очень «материальная» выставка, фото в сети и минимума не передают. Временем на нее тоже лучше запастись, чтобы смотреть медленно и со вкусом. Много размышлений о природе, религии, истории. Спасибо совместным усилиям музея и галереи pop/off/art, всегда радуют высоким качеством проектов.

Единственное, что уже не раз смущает в стенах музея современного искусства независимо от площадки — свет. Всегда легкое желтое затемнение присутствует, отчего все выставки кажутся «архивнее», «старее», «тяжелее», чем они должны быть на самом деле. Но возможно это говорит о пограничном положении институции: вроде про современное, но постоянно уже случившееся (музей).

Воодушевлена еще была в рамках презентации каталога посмотреть перформанс в исполнении Сергея Летова — человека-легенды, брата Егора Летова, участника оркестров Курехина. Как и в случае с Мартыновым, Седаковой — это особенное ощущение прикосновения к живой истории, живой традиции, почти что сакральное. Волнительно!


SPECTATE dan repost
Издательство Ad Marginem @admarginem выпустило сборник эссе венгерского литератора и поэта Белы Балажа «Видимый человек, или Культура кино» — одну из первых книг по кинотеории, в которой Балаж обращается к исследованиям физиогномики и крупного плана, вступает в полемику с Кулешовым и Эйзенштейном, выявляет принципы, сделавшие кинематограф популярным. В одноименном эссе 1924 года автор сетует на превращение визуальной культуры в культуру понятий, рассуждает о том, как знание материализуется в физическом теле, и отстаивает кинематограф, благодаря которому человек снова становится видимым.

https://spectate.ru/visible-person/

«Территория экспрессии изрядно сократилась, теперь наши эмоции выражаются только на лице. И не только потому, что другие части тела скрыты под одеждой. Нынче лицо — семафор души: маленький, несуразный, устремленный вверх, он посылает нам знаки как умеет. Только изредка на помощь ему приходят руки, в их движениях — нескончаемая меланхолия испорченных фрагментов. По спине безглавого греческого торса еще даже нам под силу различить, какое выражение было на утраченном лице: плакало оно или смеялось. Веселость в бедрах Венеры не менее красноречива, чем на челе, и, если не хочешь знать, о чем она думает, что чувствует, просто закрыть голову вуалью недостаточно. Тело человека выдавало его совершенно. В культуре, сложенной из слов, душа сделалась почти незримой. Всё по вине книжного пресса».


Откликающийся и актуальный текст столетней давности о кино, теле, жестах. Концовка сомнительная, но все же: есть о чем подумать, учитывая историю кинематографа и его современную макдонализацию. И наконец я доросла до Бергмана! Эстетическое удовольствие на всех уровнях, почитайте.


Деньги в искусство dan repost
#смотритесами

Анастасия Хаустова о выставке Никиты Пирумова «А ларчик просто открывался» в галерее
ISSMAG. Часть 2:

Особенно любопытно в случае Пирумова столкновение различных медиумов и то, как в этом столкновении раскрывается их внутренняя логика. Живопись становится «живописью расширения», графика, как иллюстрация, вторит нарративу выставки, а сценичность всей экспозиции превращает ее в тотальную инсталляцию, в которой зритель теряется, как в темном лесу.

«Ширма безопасности» — отличная метафора для всего творчества Пирумова. По сути это — железный противопожарный занавес, который опускается на сцену во время пожара, защищая зрителей и декорации и жертвуя подноготной театра. Реальность, скрытая за бутафорией и иллюзией постановки, со всеми внутренностями сгорает до тла. Пирумов мыслит себя обитателем этих руин. А мы? Тоже оказываемся на пограничье — то ли зрители, то ли актеры. Отсылка к знаменитой басне Крылова — щелчок по носу всем «мудрецам механики» от искусства, которые пытаются в этом действе отыскать сакральный или строгий смысл. В этом спектакле смешиваются медиумы, истории, идентичности, закон его существования — процесс, которому ты отдаешься всецело, «всетело», пока художник, будучи талантливым сценографом, управляет твоими эмоциями и восприятием, как чародей. И вот уже мы сами примеряем на себя маски маленьких девочек, и не отпускает этот морок искусства до тех пор, пока не опустится занавес и не начнется новая постановка.

А что до нашей главной героини, то фраза «каково это для девочки» стала названием песни Мадонны «What it feels like for a girl», для которой упомянутая цитата из уст Генсбур послужила эпиграфом. Вот только в клипе на песню наша условная девочка превратилась в дерзкую femme fatale, по словам самой Мадонны, «nihilistic pissed-off chick» («нигилистическую разъяренную цыпочку»), разъезжающую на желтом Chevrolet Camaro и крушащую все на своем пути. Возможно, это лишь аллюзия для новой постановки, и кто попадет под горячую руку нашей повзрослевшей девочки — зрители ли, или, может, сам художник — уже совсем другая, но ожидаемая история.


Деньги в искусство dan repost
#смотритесами

Анастасия Хаустова о выставке Никиты Пирумова «А ларчик просто открывался» в галерее
ISSMAG. Часть 1:

В гаражном помещении галереи ISSMAG в Малом Каретном идет выставка нижегородского художника Никиты Пирумова «А ларчик просто открывался» — театральная увертюра о девочке-подростке, затерявшейся в мире хтонических сказочных декораций.

Пирумов — молодой (2002 года рождения), амбициозный, продуктивный и дерзкий художник, пришедший в современное искусство из театральной среды. Сейчас художника представляет питерская Marina Gisich Gallery, и проект в ISSMAG — результат их коллаборации. «А ларчик просто открывался» условно продолжает проект «Ширма безопасности», который был показан в нижегородском «Терминале А» в мастерской художника. Мне довелось увидеть те холсты воочию, их отличала нарочитая эмо-кор эстетика (смешение розового и черного), отсылки к субкультурам конца нулевых, атрибутам пубертата — альтернативной музыке, дневникам, антидепрессантам. Именно там появилась та самая неназванная девочка-подросток, не альтер-эго художника, как в случае с Эдуардом Кипятковым и Борисом Нойманом, а, как скажет Пирумов, «ширма», через которую художник может говорить.

Апроприация речи этой девочки вопреки возможным обвинениям в объективации, смело раскрывает подростковый психологизм и поражает степенью эмпатии. Здесь я не могу не вспомнить слова главной героини фильма «Цементный сад» 1993 года в исполнении Шарлотты Генсбур, которые эта 17-летняя девочка произносит своему брату: «Девочки могут носить джинсы и коротко стричься, носить рубашки и ботинки, потому что быть мальчиком — это нормально. Но для мальчика выглядеть как девочка — это унизительно, потому что ты считаешь, что быть девочкой унизительно. Но втайне ты хотел бы узнать, каково это, не так ли? Узнать, каково это, быть девочкой».

В новом проекте Пирумов продолжает примерять на себя маску этой девочки, смешивая идентичности в попытке деконструировать внегендерные переживания, буквально разворачивая сцену подросткового взросления. Однако в «Ларчике» субкультурная поп-эстетизация уступает место тяжелому, хтоническому трагизму, который в принципе свойственен творчеству художника с его апокалиптическими настроениями и страхом перед будущим.

Вся выставка превращается в театральную постановку современного «романа воспитания». Декорациями становятся большие темные картины, в рамках которых художник пытается преодолеть модернистскую живопись, добавляя к плоскости холста ткань, найденные объекты — игрушки, маски, одежду, фотографии. За плоскостью трех холстов буквально обнаруживается дверь в дополнительное, тайное измерение, потому что устроены они как те же ларцы, коробы, шкафы, внутри которых — отголоски бессознательного и человека, и искусства. Живопись говорит через звук, за сознанием прячутся фантазии — вывернутые наизнанку сказки про Красную Шапочку и волка и Алису в стране чудес. Сказки Пирумова — уже не для детей, они наполнены несчастной любовью, надрывными эмоциями, завуалированным абьюзом и перверсивной сексуальностью.


​​Мы представляем, как свобода выглядит в буддизме — как пустота, ничто, полная оторванность от эмоционального и материального, от того, что мы называем «я», «эго». У Мартин были для такого выбора реальные причины: ненависть матери, не до конца принимаемая гомосексуальность, шизофрения, которую «лечили» электрошоком. Дзен стал для нее гарантом свободы, но и, по мысли Лэнг, золотой клеткой.

Сэй-Сёнагон писала (я читаю ее «Записки у изголовья» десятого века с большим удовольствием сейчас):

«Какое веселье царило тогда! Но, увы, прошло лишь несколько дней, и в двадцатых числах того же месяца тюнагон Ёситика постригся в монахи. Какая печаль! Когда в свой срок облетают вишневые цветы, — что ж! — это вещь обычная в нашем мире. А он был в прекраснейшей поре расцвета, “когда цветок лишь ожидает, что выпадет роса…”».


Примерно то же самое я чувствовала, когда была на випассане. Почти в самом начале курса я пришла к учителю и наивно сказала: мне кажется, я не очень хорошо понимаю идею освобождения в буддизме, неужели нужно освобождаться и от любви? На что он ответил, что я занимаюсь интеллектуальными игрищами вместо практики, в чем был безоговорочно прав. Практика позволила мне почувствовать, как медитация помогает в миру. В остальном я бы могла согласиться с моей сокурсницей: «Мне кажется, я еще слишком молода, чтобы освобождаться».

Тем не менее, отзвук этого чувства манит во всем, что сообщает нам правду о свободе: картинах Мартин, буддистской (и далеко не только) литературе, музыке, танце, море и многом другом. Все остальное — лишь путы того, что нам не нравится, что мы не выбирали, что сковывает нас и наше тело. По мысли учителя, практика постепенно заменяет наше старое понимание таких вещей как любовь, мораль, телесность новым — настоящим и чистым.

Возможно. Еще один неплохой текст о Мартин есть у Кирилла Кобрина (чего стоят одни его рассуждения об абстрактности абстракции и денег). Благодаря ему я поняла, от чего уж точно пока не готова освобождаться: от слова. Да, молчать, не писать и не читать на випассане в течение десяти дней было сладостно. Но именно потому, что временно.

«В отказе от шума, от слова я вижу исток искусства Агнес Мартин. Бог был Словом, Бог дал людям Слово — кто, как не ребенок из пресвитерианской семьи, это знает? — но он же во имя этого слова людей и убивает, причем их же руками. Это порочный круг, из которого в рамках христианства не выйти. Отказ Мартин от антропоморфных, биоморфных фигур в живописи есть опосредованный отказ от слова и от носителей этого слова. За этим решением следует тишина; исчезает фигура Бога, не только Ветхозаветного Бога протестантов или похожего на него неумолимого пресвитерианского Бога, нет, Бога вообще. С Богом исчезает Слово. Со Словом исчезают люди. С людьми исчезают антропоморфные фигуры, затем ландшафты и биоморфность как таковая. Остаются лишь цвет и линия. И молчаливое следование Дао».


Логично. Красиво. Привлекательно. И что, если, слишком просто?

Agnes Martin, White Stone, 1964, Solomon R. Guggenheim Museum (182.6 x 182.6 cm)


​​Наверняка вы знаете Агнес Мартин (1912–2004) и ее решетки прежде всего из «Подлинности авангарда» Розалинды Краусс. Сложно было не запомнить эти редуцированные до горизонтальных и вертикальных линий репродукции — практически листы пустых тетрадей, блокнотов, нотоносцев — апогей высокого модернизма. Но чего греха таить, читать Краусс чертовски сложно, и даже перечитав ее эссе «Решетки» я не могу сказать, что они пролили свет на мое понимание этой художницы. А вот Лэнг смогла.

И дело здесь, конечно, скорее в интеллектуальной симпатии к тому, что наделала Мартин. Я в очередной раз грущу, что такие вещи не видела вживую, а ее картины высотой с человека работают, по ходу, прежде всего телесно (и да, я не против «метафизики присутствия»). Смотрите, что пишет Лэнг:

«Решетки Мартин — это наглядный урок иллюзорности физической формы. Если смотреть на них вблизи, то ты четко видишь сеть из тысячи клеток — крошечных квадратов, где иногда обитают жильцы в виде точек и черточек. Сделай шаг назад — и линии начинают растворяться, превращаясь в струящийся, пульсирующий туман. Не за что уцепиться. Ни одна линия не значит больше, чем другая, и глаз скользит по ним свободно; эта зрительная свобода вызывает у смотрящего эйфорию, чувство временной оторванности от материального мира».


Я читала и осознавала — ведь это описание эффекта от длительной абстрактной медитации, той же випассаны, пульсации свободного потока энергии, проходящей через все тело. Иногда мне удавалось его, на несколько секунд, почувствовать. Это же какой художественной мощью нужно обладать, чтобы передать это ощущение зрителю посредством картин? И как так получилось?

«Знойным сентябрем 1967 года пятидесятипятилетняя Агнес Мартин отреклась от карьеры художницы и навсегда покинула Нью-Йорк» — пишет Лэнг. Целый год она скиталась по континенту, пока не осела в Нью-Мексико, где на арендованной безлюдной земле построила сама себе дом (эта история, кстати, сильно бустанула мой текст про Нижний). Свои первые решетки она создала в сорок шесть лет как отзвук ее погружения в дзен-буддизм, которым в 60-е так или иначе увлекались все, вот только Мартин сделала его своим образом жизни: «Теперь я осознаю очень четко, что цель — это свобода» — писала она в 1973 году.

Agnes Martin, Paintings and Drawings 1974-1990, Stedelijk (complete set of ten lithographs on transparent vellum paper each, 30 x 30 cm)


Деньги в искусство dan repost
#смотритесами

Анастасия Хаустова о групповой выставке «Их неудержимо клонило в сон» в Stella Art Foundation. Часть 2:


Кураторский текст во второй своей части довольно резко и не очень ловко примеряет на себя философский тон и подчеркивает, что, как писал Ги Дебор, покуда «урбанисты будущего не создали пространства для передвижения людей по “подлинной жизни”, мы вынуждены передвигаться по пространству спектакля» (рассуждения об этом пространстве как о мортоновском гиперобъекте я опущу, лично мне они кажутся лишними). Особенно это чувствуется в контексте пути до выставки: Stella Art Foundation находится на втором этаже башни «Меркурий» Москвы-Сити, и прежде чем посмотреть на романтизированные роуд-муви образы, нужно пройти через толпы дорого одетых людей, выходящих из намытых автомобилей прямиком на фотосессии напротив стеклянных башен-симулякров. В этом смысле серия фотографий «Шелковый путь» Дмитрия Птицына, посвященная туру хардкор-панк-группы «Поспишь потом» из Нижнего Новгорода, воспринимается как добротная пощечина местному общественному вкусу: веселые панки едят, пьют, играют музыку, а главное болтают, ржут и живут на полную катушку. По крайней мере, я с удовольствием просмотрела весь слайд-проектор дважды.

Но у всего есть обратная сторона, и инсталляция со свидетельствами автомобильной аварии «Подорожник» Алексея Журавлева это подтверждает. На его графической работе «Петля» голубку, стремящуюся ввысь, хватают и пережимают щупальца плюща, занимающие гораздо, гораздо большее пространство, чем птица и даже небо — символ желанной свободы. Тем не менее, никакой путь не окончен, покуда ты жив, как в песне группы Billy`s Band «Отоспимся в гробах», поэтому подъем, поезд прибывает на следующую станцию, вперед-вперед, проходим, не толпимся! Если айфон не заряжается — надо просто сменить батарею. Или выкинуть его, к чертовой матери.


Деньги в искусство dan repost
#смотритесами

Анастасия Хаустова о групповой выставке «Их неудержимо клонило в сон» в Stella Art Foundation. Часть 1:


В Stella Art Foundation идет групповая выставка «Их неудержимо клонило в сон» — кураторский проект Сергея Баландина и Алексея Корси, знакомящий с художественной сценой Самары и объединяющий как новых молодых художников, так и авторов, давно известных в Москве.

Планировка помещения с трудом задает экспозиции определенный нарратив: как и сновидение, к которому обращаются кураторы, выставку можно воспринимать сомнамбулически, шатаясь от одного произведения к другому, находя тех или иных художников в разных закутках, прыгая от темы к теме и от образа к образу. Можно пройтись от котомок странников арт-группы «Муха», совершивших пеший поход из Самары в Казань, до огромных живописных фур и грузовиков Виолеты Гришиной, наверняка стоящих в дневной пробке; от пространных, нервных «фигуративных абстракций» Дмитрия Кадынцева и Дарьи Емельяновой до сюрреалистических деревянных объектов Александра Филимонова, апофеозом которых стал «Сфинкс» в виде сельского туалета.

Первая часть кураторского текста здорово живописует сеттинг зрительского опыта: представьте, что вы несетесь на поезде или машине из Самары в Москву около пятнадцати часов. Стук колес или мерное покачивание автомобильного салона баюкают, проносящиеся за окном ночные виды сменяются в калейдоскопическом безумстве. Лично мне картины Яны Арбузовой — призрачное, сумеречное инобытие, пронизанное цветом из иных миров — представляются идеальной иллюстрацией такого путешествия. То же можно сказать и о флизелинах Олега Симбата с условными, где-то наивными, но тонкими по колористике пейзажами: я и сама такие видела в окнах многочисленных поездок.

Но буквализм ассоциаций принимает многогранный оборот в работах Кирилла Гурова, в которых мысль о пути, особенно о пути по России, неотделима от мысли о земле, возможно родной земле, Поволжье — территории чернозема. Его «натюрморты» — черно-белые причудливые узоры, напоминающие названия блэк-металлических групп — составлены из ростков вероятнее всего картошки, что также делает эти снимки богатыми на метафоры. А вот «Симулятор текущего момента» Андрея Сяйлева выводит разговор о «пути», почти что «дао», даже на психосоциальный уровень. Формально это манекен, крутящий колеса велотренажера и сложившийся под «грузом» жизненного опыта: этакий миллениал из арт-тусовки, завертевшийся в круговороте потребления. В его «багаже» айфон, номер «Художественного журнала», носки всех модных брендов и тут же — «Уход в лес» Юнгера как символ желаемых и невозможных чаяний. Колеса крутятся из последних сил: на экране жизненной энергии у манекена ноль, но он снова вылетает из самарского Курумоча в поисках смысла бытия.


Деньги в искусство dan repost
Фото: предоставлено пресс-службой Stella Art Foundation




Dima Cabre dan repost
Напоминаю, что в эту среду (20-го) в Архэ пройдет первая лекция о Маклюэне — «От "Механической невесты" к "Галактике Гутенберга"». Приходите или подключайтесь к трансляции: https://arhe.msk.ru/?p=138631


SPECTATE dan repost
Публикуем «Амстердамский дизайн-манифест» Герта Ловинка и Мике Герритцен в переводе Юлии Лежниной — прогрессивный критический документ, ставящий под вопрос тотальность и аполитичность современного дизайна. Авторы призывают субъекта поздне-капиталистического производства — «дизайнера» — к преодолению косных рыночных парадигм, пересмотру концепции самодизайна, а также к активному конструированию более справедливого будущего.

https://spectate.ru/amsterdam-design-manifesto/

«Влияет ли на дизайн-эстетику та бомбардировка изображениями, которой мы подвергаемся ежедневно? Сегодня общество без изображений непредставимо, вне зависимости от того, что вы думаете об их содержании. Визуальный поток неумолим, хотите вы этого или нет. Тем не менее, вселенная изображений жаждет спасения. С азартом зачистив все от смысла, дадаисты высвободили искусство и жизнь, когда те разложились до полной бессмысленности в окопах Первой мировой войны. Аналогично и современная дизайн-волна эмансипируется от визуальной культуры, которая [в свою очередь] все больше срастается с Интернетом. Проведите ревизию в своих архивах! Подписки, каналы, профили и аккаунты — все в корзину. Нечего терять, а мир только приобретет!»


Мощный текст о сращении дизайна с капиталистической тотальностью, полезный в том числе для понимания современного искусства — must read.




SPECTATE dan repost
В Ad Marginem @admarginem вышел сборник текстов Сьюзен Сонтаг «О женщинах», посвященный плюральности феминистских позиций, а также работе идеалов красоты. В тексте о спорной фигуре Лени Рифеншталь Сонтаг пишет историю ее документалистики и выделяет черты фашистского искусства. Публикуем из текста фрагмент о рифеншталевских «Последних нубийцах».

https://spectate.ru/leni-nuba/

«Что разрушительно в фашистской трактовке старой идеи Благородного Дикаря, так это презрение ко всему вдумчивому, критическому и плюралистическому. В рифеншталевском журнале примитивных благодетелей, в отличие от леви-строссовского, превозносятся не тонкость и многослойность примитивного мифа, социальной организации или мышления. Слова Рифеншталь созвучны фашистской риторике, когда она восхваляет экзальтацию и единение нубийцев в их соревновательных физических испытаниях, когда "взбухшие и напряженные" мужчины-нубийцы "с огромными холмами мышц" швыряют друг друга о землю, сражаясь не за материальные призы, но за "возрождение священной жизненной энергии племени"».


Сьюзен Сонтаг из интервью журналу Salmagundi (1975): «Ненависть к интеллекту — частая тема модернистского протеста в искусстве и морали. Это звучит как политическое заявление, хотя оно не может иметь никакой политической эффективности. И авангард, и феминизм склонны пользоваться языками провалившихся политических движений, иногда словно пародируя их. Как передовое искусство 1910-х унаследовало риторику анархизма (и нарекло ее футуризмом), феминизм в конце 1960-х унаследовал другую полузабытую политическую риторику, а именно риторику гошизма. Общим знаменателем полемики новых левых было противопоставление иерархии и равенства, теории и практики, интеллекта (холодного) и чувства (теплого). Феминистки повторяют те же мысли о мещанской сути иерархии, теории и интеллекта. Что в 1960-е отвергалось как буржуазное, репрессивное и элитистское, оказалось еще и фаллократическим. Такая вторичная воинственность как будто бы может послужить феминистским целям в ближней перспективе. Но она означает принятие незрелых представлений об искусстве и мысли и насаждение подлинно репрессивного морализма».


Нина Галицкая, Виталий Гамбаров, Молох тоталитаризма, 1996. Памятник жертвам политических репрессий СССР на Левашовской пустоши. Фотография Алексея Боголепова, 2016.


SPECTATE dan repost
Публикуем текст Алины Машкиной, предлагающий своего рода «наивную феноменологию» фильма Чарли Кауфмана «Думаю, как все закончить».

https://spectate.ru/thinking-of-ending/

«Если я в картине, мое внимание будет поглощено окружающим меня квазипространством, я превращусь в точку зрения — введенную вглубь, — но все еще только точку, мое спящее растворившееся внимание нуждается во встряске, хотя бы в минимальном сдвиге, в ступеньке. Однако если я привык к кино, для внимания — то есть формы удивления — требуется гораздо больше воздействия, например, внезапный отрывок несуществующего фильма».

19 ta oxirgi post ko‘rsatilgan.