Hello, old friend!
Встретился со странным сериалом «The Prisoner» (1967), где играет Патрик МакГухан (сразу разгля-дел в нем актера, который сыграл короля в «Храбром сердце»). В одной серии героя накачивают особым препаратом и при помощи спец. оборудования создают сон, где он должен встретиться с ключевыми персонажами (исследователям важно понять, как он будет себя с ними вести). И реплика врача: «Я не могу повлиять на ход сна, я могу только создать ситуацию». Вот эта «ситуация» и создается кино, играми, VR. Почему Триер говорит, что VR никогда не будет искусством – потому что там нет «диктаторского принципа». В играх то же самое – они стремятся к полной реплике реальности и нахваливают себя за «свободу действий». Видимо, лучшим комплиментом для игр или VR будет полная неотличимость от реальности. Кино же, тут я согласен с Триером, – это направленное движение, предполагающее отбор, этакий наэлектризованный коридор состояний. Близко это и к мыслям Мамардашвили, который все время говорил о фиктивной конструкции (или «сильной форме»), только в пространстве которой и можно родить смысл или истину.
Встретился со странным сериалом «The Prisoner» (1967), где играет Патрик МакГухан (сразу разгля-дел в нем актера, который сыграл короля в «Храбром сердце»). В одной серии героя накачивают особым препаратом и при помощи спец. оборудования создают сон, где он должен встретиться с ключевыми персонажами (исследователям важно понять, как он будет себя с ними вести). И реплика врача: «Я не могу повлиять на ход сна, я могу только создать ситуацию». Вот эта «ситуация» и создается кино, играми, VR. Почему Триер говорит, что VR никогда не будет искусством – потому что там нет «диктаторского принципа». В играх то же самое – они стремятся к полной реплике реальности и нахваливают себя за «свободу действий». Видимо, лучшим комплиментом для игр или VR будет полная неотличимость от реальности. Кино же, тут я согласен с Триером, – это направленное движение, предполагающее отбор, этакий наэлектризованный коридор состояний. Близко это и к мыслям Мамардашвили, который все время говорил о фиктивной конструкции (или «сильной форме»), только в пространстве которой и можно родить смысл или истину.